– Интересные сплетни? – он поворачивает голову, и в свете фонаря я вижу, что он не просто слушает из вежливости. Ему правда интересно. Уголок его рта чуть приподнят в полуулыбке.

– Самые лучшие! – я всплескиваю руками, окончательно забывая о том, что надо быть скромной серой мышкой. – Ты знал, что у Ивана Грозного было семь жен? Семь! И почти каждая закончила плохо. А в Древнем Риме пурпурную краску для тог императоров делали из каких-то морских моллюсков. Чтобы покрасить одну тогу, нужно было десять тысяч этих моллюсков! Представляешь, какая вонь стояла на этих фабриках?

Он смеется. Настоящим, не наигранным смехом. Этот звук кажется таким неуместным на этой тихой аллее и в то же время таким правильным.

Мне хочется, чтобы он смеялся еще. Я вижу, как напряжение покидает его плечи. Он не просто исполняет роль, он здесь, со мной, слушает про вонючих моллюсков и мертвых цариц. И это пьянит похлеще любого коктейля.

Я впервые за вечер чувствую себя… собой. Не бедной студенткой, не объектом насмешек, а просто Алисой, которая обожает историю.

– Так вот почему ты так увлеченно разглядывала эти старые стены, – говорит он, кивая на главный корпус университета. – Пыталась угадать, где император прятал своих жен от очередного моллюска?

– Почти, – я подыгрываю ему. – Пыталась представить, как мой дед бегал здесь студентом. Он говорил, что они с друзьями лазали ночью на крышу и пили портвейн, глядя на звезды. Наверное, с тех пор ничего не изменилось. Только портвейн теперь другой.

Я замолкаю, понимая, что говорю слишком много. Снова о своем, о бедном. О дедушке, о портвейне на крыше.

Это не его мир. Его мир – это виски со льдом и частные джеты. Он тоже это понимает. Я вижу, как его лицо снова меняется. Теплая заинтересованность уходит, уступая место чему-то более привычному. Холодному.

Он тоже только что поделился чем-то личным, про отца, про "империю". И, видимо, решил, что лимит откровений на сегодня исчерпан. Он резко останавливается и смотрит на меня.

– Значит, ты хочешь всю жизнь копаться в пыльных книжках и рассказывать детям про мертвых царей? Не самое прибыльное занятие, тебе не кажется? – его тон снова становится тем самым, из клуба.

Удар. Прямо под дых. Он снова строит между нами стену, кирпич за кирпичом. И самый большой кирпич – это деньги. Он напоминает мне, кто я и кто он.

Я чувствую, как щеки вспыхивают. Но злости почему-то нет. Есть только… разочарование.

Я видела другого Антона. Пять минут назад. И он мне понравился гораздо больше. Я решаю не спорить. Не оправдываться. Какой смысл?

– Каждому свое, – тихо отвечаю я и иду дальше.

Мы доходим до конца аллеи молча. И вот она, моя карета, которая вот-вот превратится в тыкву.

Общежитие номер три. Убогое пятиэтажное здание с облупившейся желтой краской и темными окнами, за которыми спят такие же, как я, "бюджетники". На фоне его блестящей иномарки, оставшейся там, в другом мире, моя общага выглядит особенно жалко.

Конец пути. Он провожает меня до самого крыльца, заляпанного чем-то липким. Неловкая пауза.

– Ну… вот я и дома, – я переминаюсь с ноги на ногу, не зная, что сказать. Спасибо за то, что вытащил из клуба силой? Спасибо, что напомнил о моей нищете?

– Да уж, Версаль, – кривит он губы, оглядывая фасад.

Я молчу. Он делает шаг ко мне. Сердце ухает куда-то в пятки.

Он считает, что этот разговор, эта прогулка – это прелюдия. Что теперь я должна быть благодарна и податлива.

Его лицо совсем близко, я чувствую запах его парфюма, смешанный с ночной прохладой. Он уверен в себе, в каждом своем движении. Он наклоняется, чтобы поцеловать меня.

Он не спрашивает. Он просто берет.

И в этот момент что-то во мне взрывается. Нет.

Я мягко отворачиваю голову в сторону, и его губы вместо моих встречают прохладный воздух.

Он замирает, его рука все еще лежит у меня на талии. В его глазах – чистое, незамутненное недоумение. Отказ. Ему отказали. Наверное, это слово ему вообще не знакомо. Он смотрит на меня так, будто я вдруг заговорила на древнеарамейском.

– Слишком быстро, – шепчу я, и мой голос, на удивление, не дрожит. – Извини.

Я не даю ему опомниться, ответить, разозлиться. Я высвобождаюсь из его хватки, делаю шаг назад, к спасительной двери.

Его лицо в полумраке крыльца – это маска растерянности и уязвленного самолюбия. Он что-то открывает рот, чтобы сказать, но я уже разворачиваюсь.

– Спокойной ночи, Антон.

И я убегаю. Просто сбегаю, как последняя трусиха, в спасительную вонь своего общежития. Я не оглядываюсь, но спиной чувствую его взгляд – тяжелый, злой, непонимающий.

Я взлетаю по лестнице на свой этаж, влетаю в комнату и прижимаюсь спиной к двери, пытаясь отдышаться. Сердце колотится, как сумасшедшее.

А внутри бьются два диаметрально противоположных чувства: злость за его слова и восторг от того, что он хотел меня поцеловать.

Глава 7

Студгородок Prestige International University (“Элитки”)

Жилой корпус элитных квартир для студентов

Антон Разумовский

Дверь в апартаменты захлопывается с грохотом, который эхом разносится по пустой гостиной. Ключи летят на стеклянный столик с резким звоном.

Тишина. Стерильная, дорогая тишина моего мира, которую я только что нарушил, как варвар.

В ушах до сих пор звучит ее тихое, убийственно вежливое “Слишком быстро”.

Слишком быстро?!

Да что она, блять, о себе возомнила?!

Я прокручиваю в голове последние полчаса, и каждый кадр только усиливает тупую, ноющую злость. Ее испуганные глаза у клуба, наш странный разговор на аллее, ее увлеченное лицо, когда она рассказывала про своих мертвых царей… и этот финальный жест. Легкий поворот головы, и мои губы встречаются с пустотой. Пустотой!

Да кто она такая?

Очередная бюджетница из своей вонючей общаги, которая решила, что она особенная. Что она может играть со мной по своим правилам.

Я прохожу к панорамному окну, за которым раскинулся спящий город, залитый огнями. Мой город. Здесь все покупается и продается. Все. И все играют по моим правилам.

А она… она просто посмотрела на меня так, будто я не центр вселенной, а просто… парень. Слишком наглый парень, которому нужно указать на его место. И это бесит до скрежета зубов.

И тут же, как ядовитая змея, в голову вползает мысль о Кате.

Я почти физически вижу ее ухмылку, слышу ее смех, когда я расскажу ей, что провалился. А я провалился. Прямо сейчас, в эту самую минуту, я проигрываю.

Она будет смаковать эту историю, пересказывать ее всем нашим общим знакомым, добавляя унизительные детали. “Представляете, Разумовский не смог склеить какую-то серую мышь! Она его просто отшила у порога своей ночлежки!”.

Мое самолюбие, раздутое годами вседозволенности и легких побед, сейчас съежилось до размеров горошины. Я сжимаю кулаки так, что ногти впиваются в ладони. Нет. Я не проиграю. Только не ей.

– Ты собираешься крушить мебель или сразу в окно выйдешь? – раздается сонный, раздраженный голос из спальни.

Из темноты появляется Егор. Мой сосед. Вечный отличник и зануда, сын какого-то там замминистра.

Он щурится от света, на нем дурацкая пижама в клетку. Он единственный человек в этом университете, которому плевать на мою фамилию.

– Отвали, Меншиков, – рычу я, не поворачиваясь.

– Ага, сейчас. Который час? Три ночи. У меня завтра в девять семинар, на который ты, разумеется, забьешь. Так что будь добр, изображай свою вселенскую скорбь потише.

Он проходит на кухню, наливает себе воды из фильтра. Его спокойствие действует на нервы. Он всегда такой – правильный, рассудительный. Иногда мне хочется его ударить. Просто чтобы посмотреть, выйдет ли он из себя.

– Что, опять с Катькой своей сцепился? – спрашивает он, делая глоток. – Не пойму, что вы делите. Вам обоим давно пора к психотерапевту. Диагноз “токсичные отношения” вам поставят еще в приемной.

– Дело не в Кате, – выдавливаю я. Слова застревают в горле. Признаться ему – это как расписаться в собственном бессилии. Но молчать еще хуже. Злость и унижение ищут выход, и Егор – единственная доступная мишень.

Я резко разворачиваюсь.

– Меня отшила девчонка. Доволен?

Он смотрит на меня поверх стакана. Не смеется. Не удивляется. Просто смотрит. И это молчание хуже любой насмешки. Оно говорит: “Ну надо же, великий Антон Разумовский столкнулся с реальностью”.

– Отшила? – он наконец ставит стакан. – Прямо так и сказала “пошел вон”? Или это была какая-то более изящная формулировка?

– Она сказала “слишком быстро”, – цежу я сквозь зубы. – А потом просто сбежала в свою конуру.

Егор хмыкает и качает головой. Он облокачивается на кухонный гарнитур, скрестив руки на груди. Вид у него такой, будто он сейчас начнет читать мне лекцию по теории вероятностей. И, по сути, он ее и начинает.

– Ну, так может, это и правда было слишком быстро? – его тон абсолютно спокоен. – Ты когда-нибудь думал, что девушки – это не спорткары? Нельзя просто подойти, вставить ключ и поехать. Некоторые модели требуют прогрева двигателя, понимаешь?

– Очень смешно, – я падаю в кресло. – Не тебе, с твоими учебниками, рассуждать о девушках.

– Возможно, – легко соглашается он. – Но я, в отличие от тебя, не врываюсь в три часа ночи в квартиру с таким видом, будто у меня украли наследство. Значит, моя тактика работает лучше. Ты ведь привык, что все происходит мгновенно. Щелкнул пальцами – принесли шампанское. Провел кредиткой – купил часы. Улыбнулся – девушка твоя. Но мир, прикинь, не всегда работает по твоим правилам.

Его слова, простые и очевидные, бьют точнее, чем я ожидал. Он прав. Чертовски прав. Я привык получать все и сразу. А Алиса… она другая.

Она не из этого мира. Ее не впечатлила моя машина, она не спросила про моих родителей. Она рассказывала про Ивана Грозного и пила какой-то идиотский розовый коктейль.

Она даже не пыталась мне понравиться. И в этом, наверное, вся проблема.

– Иногда, Антон, нужно приложить усилия. Не просто показать, какой ты охуенный, а… заслужить. Доверие, например. Узнать человека. Дать ему узнать тебя. Это работа, чувак. А ты работать не привык.

Он говорит это без злобы, просто констатирует факт. Как будто читает строчку из финансового отчета. И эта его отстраненная правота злит и отрезвляет одновременно.

Я вспоминаю ее лицо на аллее. Она слушала меня. Искренне. Когда я ляпнул про отца и “империю”, она не начала поддакивать или жалеть. Она просто поняла. И в тот момент я, кажется, тоже что-то понял. А потом сам все испортил, вернувшись к привычной роли напыщенного мудака.

– Все, философский кружок закрыт, – Егор зевает, потягиваясь. – Мне реально надо спать. А ты… ты подумай. Может, твоя “особа” стоит того, чтобы потратить на нее чуть больше времени, чем на выбор новой рубашки.

Он разворачивается и уходит обратно в свою комнату, оставляя меня одного в полумраке гостиной. Свет от ночного города заливает дорогой паркет.

“Заслужить доверие”. Это словосочетание кажется мне чужим, иностранным. Я не знаю, как это делается. Меня этому не учили.

Но сейчас, глядя на огни чужих жизней за окном, я понимаю, что это, возможно, единственный способ выиграть. Не спор у Кати. А что-то другое. Что-то гораздо более важное и, черт возьми, интересное.

Глава 8

Студгородок Prestige International University (“Элитки”)

Обычный корпус общежития для студентов

Алиса Калинина

Утро врывается в нашу комнату без стука – солнечным лучом по глазам и Никой, которая трясет меня за плечо с энтузиазмом золотоискателя, нашедшего самородок.

Я мычу что-то нечленораздельное и натягиваю одеяло на голову, но это бесполезно. От Ники не спрячешься. Она срывает мое укрытие, и ее лицо, сияющее от любопытства, оказывается прямо перед моим.