Я ухмыляюсь, глядя ей прямо в глаза. Я жду чего угодно: злости, разочарования, может быть, даже неохотного признания моего мастерства. Но Катя не злится. Она смеется.

Тихо, мелодично, но в этом смехе столько яда, что им можно было бы отравить небольшую армию. Она делает глоток шампанского, не отрывая от меня насмешливого взгляда.

– О, Разумовский, ты такой предсказуемый. Уже празднуешь победу? – она ставит бокал на стойку. – Ты станцевал с ней один танец, сказал пару заученных комплиментов, и думаешь, что все, она твоя? Ты серьезно считаешь, что она от тебя без ума?

– Считаю? Я это знаю, – я отвечаю с максимальной уверенностью, хотя ее реакция меня сбивает с толку. – Ты бы видела ее глаза. Она смотрела на меня, как будто я подарил ей вселенную. Она готова на все. Так что да, можешь считать, что ты проиграла. Осталось лишь оформить все документально.

Я подмигиваю ей, но это уже не выглядит так эффектно. Что-то пошло не так. Она должна быть в ярости, а она развлекается. Катя снова смеется, качая головой.

Ее светлые волосы скользят по плечам, и на мгновение я снова думаю, какой же она лакомый кусок. Тем более, когда она станет моим призом.

– Боже, какой же ты наивный, Антон. Если бы ты и правда победил, ты бы сейчас не стоял здесь и не хвастался передо мной, – ее голос становится тише, ядовитее. – Ты бы уже увозил ее отсюда. В свою машину, в свою квартиру. Ты бы не оставил свой “трофей” сидеть в одиночестве за столиком, пока сам пьешь виски. Разве не так поступают победители?

Ее слова – как пощечина. Точная, выверенная, бьющая точно в цель. Я смотрю в сторону столика Алисы. Она сидит там, ссутулившись, и смотрит на свой нетронутый розовый коктейль.

Она действительно одна. И со стороны это выглядит так, будто я просто поразвлекался и бросил ее. Как будто она мне не нужна. Черт. Катя права.

– Она смотрела на тебя не как на бога, Разумовский, – продолжает она, добивая меня. – Она смотрела на тебя, как кролик на удава. Это не обожание, это парализующий страх. Она просто не смогла тебе отказать, потому что такие, как она, не умеют говорить “нет” таким, как мы. Так почему ты не ушел с ней сразу, а, победитель? – она наклоняется ближе, ее шепот обжигает. – Может, она тебе уже отказала? Сказала, что ей надо готовиться к семинару? Или ты просто понял, что даже тебе не под силу так быстро выиграть этот спор, и решил взять паузу?

Заткнись.

Внутри все вскипает. Злость, смешанная с унижением. Она нашла слабое место в моей идеальной победе. Она выставила меня болтуном, который бросает слова на ветер.

Я смотрю на Алису, потом на торжествующее лицо Кати. Она думает, что загнала меня в угол. Она думает, что я отступлю. Нет. Я не проигрываю. Никогда. И уж тем более не ей.

Я резко отталкиваюсь от стойки, разворачиваюсь и иду обратно к Алисе. Я докажу ей прямо сейчас. Это займет не месяц. Это займет пять минут.

Алиса поднимает на меня свои испуганные глаза, когда я подхожу к столику. Она, наверное, ждала, что я вернусь с улыбкой и продолжу свой спектакль. Но на моем лице сейчас нет улыбки. Только холодная, злая решимость. Я даже не сажусь. Я просто нависаю над ней, как грозовая туча.

– Вставай, – мой голос звучит резко, как команда. Он совсем не похож на тот бархатный тон, которым я говорил с ней пять минут назад.

Она вздрагивает, хлопая ресницами. Недоумение на ее лице сменяется тревогой.

– Что? Куда?

– Мне нужна твоя помощь, – отрезаю я, не оставляя пространства для возражений. – Прямо сейчас.

– Но… моя подруга где-то здесь, – лепечет она, растерянно оглядываясь по сторонам, словно ища помощи. Наивная. Здесь ей никто не поможет.

Я теряю терпение. Мне плевать на ее подругу, на ее планы, на ее чувства.

У меня на кону пари. Моя репутация. Мое право называть Катю своей.

Я наклоняюсь, хватаю ее за холодную руку, чуть сильнее, чем следовало бы, и тяну на себя, заставляя подняться со стула.

– Подруга не пропадёт. Идём.

Глава 5

Антон Разумовский

Дверь клуба захлопывается за спиной, отсекая грохот музыки и пьяные крики. Ночная прохлада бьет в лицо, как пощечина, и на секунду я даже трезвею. Злость все еще клокочет внутри, горячая и вязкая, как смола.

Я тащу ее за собой к парковке, моя хватка на ее запястье – стальная. Каждый шаг – это отголосок унижения, которое я испытал у барной стойки.

Ухмылка Кати стоит перед глазами. "Наивный". "Предсказуемый". Она выставила меня идиотом. Идиотом, который не может справиться с какой-то замухрышкой.

Черт.

Мы останавливаемся у моей машины. Фонарь выхватывает из темноты ее испуганное лицо, огромные глаза, в которых плещется паника.

Она вырывает руку, и я, спохватившись, разжимаю пальцы. На ее тонкой коже остается красный след. Отлично, Разумовский. Просто великолепно.

Так и завоевывают сердца – силой и грубостью. Катя бы сейчас аплодировала стоя.

Я провожу рукой по волосам, пытаясь усмирить внутренний шторм. Так дело не пойдет. Я сорвался. Позволил ей выбить меня из колеи. И теперь могу все испортить.

– Прости, – выдавливаю я, стараясь, чтобы голос снова стал тем самым, "фирменным", бархатным. – Я… немного вспылил. Там слишком душно.

Она молчит. Просто смотрит на меня, потирая запястье. Не верит. И правильно делает. Я и сам себе не верю.

Я смотрю на блестящий капот своего "Порше". И что дальше? Сейчас я запихну ее на переднее сиденье, привезу к себе, налью дорогого вина и… что?

Это будет выглядеть именно так, как описала Катя. Как будто я забираю трофей. Это слишком грубо, слишком прямолинейно.

Это не "влюбить в себя". Это принуждение.

Я понимаю, что впервые за вечер у меня нет никакого плана. Я просто ринулся доказывать свою правоту, как баран, и теперь стою посреди парковки, не зная, какой сделать следующий ход. Это бесит еще больше. Я не привык импровизировать в таких вещах.

Нужно что-то делать. Быстро.

Я поворачиваюсь к ней, изображая на лице самую обезоруживающую улыбку из своего арсенала. Нужно вернуть контроль, переложить ответственность. Классический прием.

– Итак, вечер в твоем полном распоряжении, – говорю я максимально легкомысленно. – Куда желает отправиться прекрасная дама, спасенная из шумного логова разврата? Моя карета к твоим услугам.

Я жду. Ну же, давай.

Предложи что-нибудь такое, что идеально впишется в мой стереотип о тебе.

Библиотека имени Лозовского? Там как раз есть круглосуточный читальный зал. Или какая-нибудь убогая кофейня, где можно уткнуться в учебник по матанализу.

Я уже готовлюсь внутренне усмехнуться и согласиться, чтобы потом рассказать Кате, какой предсказуемой оказалась ее серая мышка.

Алиса молчит несколько долгих секунд, глядя куда-то мимо меня, в сторону темной аллеи, ведущей к университетскому городку.

Я вижу, как она обдумывает ответ. На ее лице проскальзывает целая гамма эмоций: страх, неуверенность, а потом… что-то новое. Решимость? Интересно.

Она делает глубокий вдох, словно собирается прыгнуть в холодную воду, и наконец поднимает на меня глаза. Взгляд у нее все еще настороженный, но уже не такой затравленный, как минуту назад.

– Может… просто пройдемся? – ее голос тихий, но на удивление твердый. – Тут до кампуса очень красивая аллея, вся в фонарях. Идти довольно долго… как раз можно успеть поговорить и познакомиться. Если ты, конечно, не против.

Я замираю. Пройтись? Просто. Пройтись. Не в ресторан, не в кино, не ко мне. Пешком. По аллее.

Это предложение настолько простое, настолько… нормальное, что выбивает меня из колеи сильнее, чем любая истерика или каприз. Я ожидал чего угодно, но не этого.

Она не пытается использовать ситуацию, не просит ничего материального. Она предлагает самое элементарное – время и разговор. И это почему-то сбивает с меня всю спесь.

Я смотрю на нее и впервые за вечер вижу не объект для пари, а просто девушку.

– Пройтись… – повторяю я, словно пробую слово на вкус. – Отличная идея. Я как раз хотел подышать воздухом после духоты в клубе.

Мы идем по широкой аллее, залитой теплым светом старинных фонарей. Клуб с его грохотом остался позади, здесь слышно только шелест листьев и наши шаги.

Некоторое время мы идем молча, и эта тишина уже не кажется неловкой. Она какая-то… спокойная. И, к моему удивлению, первой ее нарушает Алиса.

Она больше не смотрит в землю, а с любопытством разглядывает старые корпуса университета, утопающие в плюще.

– Я люблю здесь гулять по ночам, – вдруг говорит она. – Днем тут суета, все куда-то бегут, а ночью кажется, что у этого места появляется душа. Будто стены начинают рассказывать свои истории.

– Истории о заваленных сессиях и несчастной любви? – усмехаюсь я, возвращаясь в привычную роль циника.

– И об этом тоже, – она улыбается, и эта улыбка совсем не похожа на ту испуганную гримасу, что была в клубе. – Но еще и об открытиях, о спорах до утра, о мечтах. Я учусь на историческом. Для меня каждое это здание – живое. Представляешь, кто ходил по этим коридорам сто лет назад?

Она начинает рассказывать. Про какого-то профессора, который прятал запрещенные книги в тайнике за кафедрой. Про студенческую традицию тереть нос памятнику основателя перед экзаменом.

Она говорит увлеченно, жестикулируя, и я ловлю себя на том, что слушаю. Не просто делаю вид, а действительно слушаю.

В ее голосе нет ни капли заискивания или желания произвести впечатление. Она просто делится тем, что ей интересно, как будто мы старые знакомые.

– А ты? – она внезапно поворачивается ко мне. – Почему ты пошел на экономический? Потому что это престижно или тебе и правда нравятся все эти цифры, графики, индексы Доу-Джонса?

Вопрос застает меня врасплох.

Обычно девушки спрашивают про мою машину, про то, где я отдыхаю, про моих родителей. Их не интересует, что мне нравится. Их интересует, что я могу им дать.

А ей… ей просто любопытно. И я, сам не зная почему, отвечаю честно.

– Потому что отец так сказал, – слова вырываются раньше, чем я успеваю их обдумать. – Семейный бизнес. Династия. Все эти громкие слова. Я должен быть готов принять империю. А нравится мне это или нет… кого это волнует?

Я осекаюсь. Слишком откровенно. Слишком по-настоящему.

Я никогда и ни с кем об этом не говорил. Я смотрю на нее, ожидая увидеть жалость или дежурное сочувствие. Но она смотрит на меня с серьезным пониманием. Без осуждения. И в этот момент что-то неуловимо меняется.

Я смотрю на ее профиль в свете фонаря, на то, как ветер треплет выбившиеся из хвоста пряди волос, и понимаю, что уже минут пятнадцать не думал ни о Кате, ни о споре.

Вообще. Игра стала какой-то другой. И мне, черт возьми, становится интересно, какие у нее правила.

Глава 6

Алиса Калинина

Его слова повисают в ночном воздухе, холодные и тяжелые. Семейный бизнес. Династия. Принять империю. Звучит как приговор.

На секунду маска идеального мажора трескается, и я вижу под ней что-то настоящее, что-то уставшее. И в этот момент он перестает быть для меня экспонатом из другого мира.

Он просто парень, которому тоже бывает хреново. Я ничего не говорю, просто киваю. Любые слова сейчас будут фальшивыми.

А потом что-то щелкает, и я начинаю говорить. Сама не знаю, почему. Может, потому что он только что показал мне свою трещину, и мне захотелось показать ему свою, только не уродливую, а ту, через которую у меня пробивается свет.

– А я из-за деда пошла на истфак, – слова льются сами, легко и свободно, смывая остатки клубного унижения. – Он у меня был… настоящий историк. Не тот, что в пыльном кабинете сидит, а тот, для которого прошлое было живым. Он мог часами рассказывать про рыцарские турниры так, будто сам вчера на одном из них был. И он всегда говорил, что история – это сплетни, которые просто очень хорошо сохранились.

Я улыбаюсь своим воспоминаниям.