Ева Сталюкова: Город Чудный, книга 1. Воскресшие

© Ева Сталюкова, 2024

© Издание на русском языке, оформление. ООО «Эвербук», Издательство «Дом историй», 2025

© Макет, верстка. ООО Группа Компаний «РИПОЛ классик», 2025

Глава 1

– И вот тут как раз привозят бабку. А ты прикинь, четвертый час утра… Мне либо поесть надо, либо вздремнуть, а то я сам труп. Ну, у меня бутерброды, чай налит, кушетку застелил – покемарить… И вот тут… Бабку я, конечно, принял. Расписался, где надо, оформил ее, то-се… И в коридоре у стеночки оставил – в мешке, как привезли. Думаю, поем, тогда уже разберусь. Полежит пятнадцать минут, ей теперь торопиться некуда. Колбаса еще такая была – сервелат… Ну ты же помнишь, Потапова, – подмигнул санитар. Шрам у Ольги на плече словно обожгло. Она непроизвольно потерла его ладонью и заколебалась: остаться слушать этот бред или уйти прямо сейчас?

– Вот сказал и сразу есть захотел, – с притворной досадой заключил санитар и повел носом. – Борщом пахнет.

– Не выйдет, Федя, – покачала Ольга головой. – Я тебя кормить не собираюсь. Захотел – так сам за себя и плати. А я вообще не понимаю, зачем тут сижу. – Она оглядела низкий зал трактира с замызганными стенами, подслеповатыми от грязи окнами и деревянными столами. Свой Ольга уже несколько раз протерла сухими салфетками, что стояли в подставке, но все еще опасалась ставить на него локти. Борщом, кстати, вовсе не пахло, зато от запаха выпечки забурчало в животе. Наверное, лучше уйти.

– Погоди, Потапова, сейчас поймешь. Я как раз первый бутер дожевывал, вдруг слышу: вроде какой-то шум в коридоре. Морг, как бы тебе сказать, Потапова, довольно тихое место, особенно ночью. Сначала подумал, это видосик у меня в телефоне. Вырубил звук, прислушался. Не, точно коридор. Пошел глянуть – а пакет ерзает! Это она там, видать, руками шарила. Сморщенная вся, ей лет сто, наверное.

– А ты что? – Витрина с пирожными у Фёдора за спиной дразнила изобилием. В ее центре возвышалась горка ванильных кексов, самый верхний держался вопреки всем законам физики и грозил обрушиться, раскатив по полкам остальные. Кекс разнузданно подмигивал Ольге с верхотуры своими изюминами. Хотелось надеяться, что это были именно изюмины.

– А что я? Мертвецы у меня еще не оживали. Это, между прочим, не привидения. – Ольга хмыкнула, но Фёдор был серьезен, почти суров: – Занервничал, конечно. Еще бы – живого человека чуть не угробили. А я потом отвечай. Куда эти дебилы на труповозке смотрели, вообще непонятно. Это я тогда так подумал. – Он хмуро проследил взглядом за единственным на все кафе официантом в неожиданно белоснежной рубахе с закатанными по локоть рукавами и идеально отутюженном фартуке.

– А сейчас что? Передумал?

– А сама как считаешь? – Санитар подался к Ольге и почти улегся на стол. Тот крякнул под его весом и напряг все свои ножки. – Если у меня… – Фёдор понизил голос и снизу вверх заглянул Ольге в глаза. – …в следующую смену в холодильнике забальзамированный ожил?

– Ужас. – Ольга непроизвольно отстранилась. Посетители лязгали приборами о тарелки. Запах ванили начинал раздражать. – Считаю, врешь ты, Федя. Это если вежливо. Ну проворонили бабку, всякое бывает. И тысячи за такое не дам, не рассчитывай.

– Обидно мне, Потапова. – Фёдор откинулся на деревянную спинку. – Я тебе хоть раз врал?

– Хм, дай-ка вспомнить…

– В школе – не считается! – Он вскинул обе ладони. Они были отвратительно розовые с короткими толстыми пальцами, похожими на детские сосиски.

– Ага. Ну вот – сразу в отказ. Тогда, значит, кофе с тебя? – Она кивнула на свой нетронутый капучино.

– Злая ты все же, Потапова. Это ты мне мстишь за те бутерброды.

– Не за бутерброды. – Ольга снова потерла шрам под водолазкой. – А за то, что ты мне постоянно напоминаешь про эту гнусь, Федя.

– Ну ты даешь! На такую херню до сих пор злиться!

– Гадом ты, Фёдор, был, гадом и остался. – Ольга встала, стул пронзительно взвизгнул ножками по каменному полу.

– Да сядь ты! Я же не все рассказал…

Несколько голов повернулись в их сторону. Ольга нехотя уселась обратно.

– Не шуми только, – снизил он голос почти до шепота. – У нас главврач новый. Лютует, говорят. Узнает, что я тебе слил, уволит в тот же день. А здесь, сама понимаешь, работа на дороге не валяется.

– Выкладывай уже быстрей. – Вроде бы так просто: встать и выйти. Но Ольга почему-то оставалась на месте.

– Зря ты мне не веришь, – все так же шепотом продолжал Фёдор, отхлебнув кофе. – Думаешь, я тебя из-за недоумершей бабки стал бы дергать? Пфф! Мне еще сменщик мой не понравился – какой-то странный был. Тороплюсь, говорит, дела семейные, то-се – и свалил. Это я потом понял, что за семейные дела, когда стук в холодильнике услышал. Вот тут уже, знаешь… – Он замер, выпучив глаза, на губах у него мелко лопались остатки молочной пенки. – …вот тут уже страшно стало. – Федя схватил Ольгу за запястье. – Он вскрытый был, прикинь! – Ольгу передернуло, и она отняла руку. Фёдор не заметил, его, похоже, слегка трясло: – Вскрытый! С требухой внутри, но вскрытый. Готовый к выдаче, одет, в гриме, то-се. Я в холодильник захожу, а он на каталке сидит. Голову на звук повернул и на меня смотрит. Ладно бы я его живым знал – ну сама понимаешь. Я, грешным делом, решил, кто-то забрался и шутки шутит. А потом пригляделся: мой! Я ж его лично бальзамировал! Вот тут меня ноги и подвели. На пороге стою, пялюсь на него и шагнуть не могу, прикинь!

– И что сделал?

– Дверь тихонько прикрыл и стал руководству звонить.

– И?

– Не поверишь. – Федя шумно выдохнул. – Что, спросили, опять? Опять – прикинь! Ну, говорят, звони в терапию. Пусть койку готовят. А ты его туда отвези. Или отведи, как хочешь. Я говорю: вы долбанулись? Я еще трупы под ручку не водил! А начальник мне: не ссы, Палыч, он тебя не покусает. И ржет, прикинь!

Фёдор отвернулся и хмуро уставился в окно. Оно зевнуло ему в лицо скучной улицей, где ветер играл в салки с пылью.

– В общем, отвез я его. Дверь приоткрыл чуток: не дай бог, думаю, он уже с каталки спрыгнул – пусть тогда сами везут или что хотят делают. Я им не обязан… Запру и оставлю. Но он сидел. Я тогда мешок порвал, в жгут скрутил, сзади к нему подкрался и на грудь ему – хоба! А потом к каталке привязал.

– Взяли?

– Конечно, взяли, куда им деваться! Не первый. Они таким палату выделили. Точнее, две: под баб отдельную. И запирают их снаружи, мало ли что. Но главное, главное: это ж не последний мой был-то. Я за смену еще пару отвез таких же, прикинь!

– Неубедительно, Федь. Не тянет на десятку-то. Не в Чудном. Хотя идея рабочая, согласна. Я тебе сейчас заплачу, припрусь в больницу, мне там пальцем у виска покрутят и отправят. А ты потом мне скажешь: просто они все скрывают.

– Клянусь тебе, Потапова! Вот не сойти с этого места! Я бы тоже не поверил! Но я же лично! Вот этими руками! – Он потряс перед ней пухлыми ладонями.

Ольга поморщилась.

– Может, у тебя – того? Ну Дымный^[1] там? Шизофрения? – Скрыть брезгливость в голосе получилось не очень.

– Неуместен ваш сарказм, – обиженно выпрямился он. – Я же не один их видел. И оживают они не только в морге.

– Да ну? И где же еще?

Он снова наклонился ближе к ней – Ольге снова пришлось отодвинуться – и зашептал:

– На кладбищах, Оль. У меня друзья есть… Ну как друзья – партнеры. Могилы вскрывают. И в некоторых – упс. Живые люди, прикинь.

– Уж простите мое любопытство, Фёдор, это профессиональное: а зачем они могилы вскрывают?

– Оль, ну ты совсем, что ли? Знаешь, как, бывает, хоронят? Перстни там, серьги. Айфоны в гроб кладут. Зачем они им там? – Он завел глаза и показал подбородком в пол. – А людям пригодятся.

– А ты, значит, типа бизнесмен? Сливаешь дружкам, кто для своих покойников айфона не пожалел? И начинал ты, Федя, гнусно, а теперь так вообще…

– Вот это уже не твое дело, договорились?

– На кой тогда тебе мои десять тысяч сдались?

– Совмещаю полезное с приятным. – Он скользнул взглядом к ее груди.

Ольга предупреждающе подняла руку:

– Поосторожней!

– Ладно-ладно. Ну как тебе тема? Сойдет для твоей унылой газетенки?

– Сам ты унылый! И врешь без огонька. Надо было стажера какого-нибудь к тебе отправить, а не самой время терять. И тема так себе. Непроверяемая.

– А вот это ты зря. У того мужика, ну, которого я в терапию сдавал, панихида на два часа назначена. Вот поезжай сейчас и посмотри, выдадут тело родственникам или нет. Если выдадут – ну что ж, значит, я наврал. Но сама увидишь. Не будет никаких похорон. – Он ткнул на кнопку смартфона на столе, глянул на экран. – Двадцать минут у тебя. Успеешь.

Чтобы зайти в морг, Ольга сначала лавировала между людьми, ожидавшими церемонии, потом потянула на себя истертую длинную ручку – и с первым же вдохом в горле булькнул спазм. Ольга постаралась дышать ртом, чтобы меньше чувствовать запах. От формалина к горлу всегда подкатывала рвота.

В зале прощаний было людно. У стены кто-то в черном перекладывал с места на место горку венков и двигал широкие пластиковые вазы, полные живых цветов. Возвышение, на которое обычно выставляли гроб, пустовало. Этажерка под темно-лиловой торжественной мантией в предполагаемом изголовье служила пюпитром для фотографии с черной лентой. С нее смотрел красивый, средних лет мужчина, в котором Ольга узнала одного из актеров чудновского драматического театра. Подпись под портретом гласила: «Пётр Валерьевич Сысоев». Маэстро, похоже, опаздывал на свой финальный бенефис.

У венков переступала с ноги на ногу заплаканная женщина в траурном платье и косынке.

– И спросить ведь некого, – растерянно обернулась она к молодому мужчине, тоже в черном.

– Побудь тут, мама, – ответил он, ласково притронувшись к ее руке. – Пойду поищу.

Он несмело толкнул боковую дверь с надписью «Вход только для сотрудников». Ольга выждала и шмыгнула туда же.

Облезлый коридор с кафельным гулким полом упирался другим своим концом в наружный выход. Из нескольких дверей по обеим сторонам открытой была только одна, ближайшая. Запах формалина усилился и пригвоздил Ольгу к стене.

– Уважаемый, – донесся из-за двери голос зашедшего. – А где мой отец? Мы ждем уже двадцать минут, люди собрались, а вы тут… обедаете, похоже.

Ольга подошла к дверному проему и заглянула внутрь: три письменных стола вдоль стен, два из которых занимали компьютеры и документы. Между ними низкая кушетка. За третьим столом у черной микроволновки, придвинутой вплотную к стене, сидел человек в светло-зеленой застиранной больничной форме и, видимо, до этого момента с аппетитом уплетал борщ.

– А вам что, разве не звонили? – Санитар воззрился на мужчину, полная ложка зависла над высокой густо-синей миской.

– Кто, простите, должен был мне звонить? – мгновенно взвинтился молодой человек.

– Из отделения. Терапевтического.

– Зачем? – не по слогам отчеканил мужчина.

– Предупредить.

– О чем? – яростно-холодно спросил мужчина.

– Чтобы вы не приходили. Отменили все.

– Простите, что? Как это «отменили»? Вы выгляньте наружу. Как я могу это отменить? Да как вообще можно отменить похороны?

– Не могу подсказать. – Санитар снова взялся за ложку.

Невозмутимости Фединому коллеге было не занимать.

– Не м-можете сказать? А где тело моего отца – м-можете? Тоже не можете?

– Тоже не могу, – мотнул головой санитар, набирая в ложку. – У меня здесь нету.

– Вы что, издеваетесь? Это же м-морг. Где ж оно тогда?

– Я вам сейчас дам телефончик. – Санитар проглотил борщ, потянулся куда-то. – Записывайте.

– Не стану я никуда звонить! – рявкнул мужчина. – У меня умер отец! У меня горе! Это известный в городе человек! Попрощаться с ним пришли его близкие, друзья, п-поклонники! М-мы все оплатили, наконец! Какие м-могут быть звонки?!