– Юна? – кажется, Ар-Шар звал меня уже не в первый раз, но я не могла отвести взгляда от голограммы. Он же заберёт сейчас. Он заберёт и удалит ведь…

– Юна, успокойся, пожалуйста, – его голос прозвучал строго, но я и так поняла бы, что он недоволен. Он хотел моих улыбок, а не истерики. Уговор был другой – я это понимала. А ещё вдруг испугалась, что он больше такого не сделает, раз я его, выходит, обманула и не улыбаюсь.

Он сейчас удалит это изображение – всё, что у меня есть от моей доченьки. А больше ничего не даст. Никогда…

И я вцепилась в браслет намертво, прижимая к себе, стараясь обнять голограмму хотя бы напоследок. Он сильнее, конечно, он отберёт… Я это понимала. Но я буду сражаться за каждую секундочку…

– Юна! – рай-ши опустился на пол рядом и взял в свои ладони моё лицо. – Прошу тебя, успокойся! Ну же. Ты вредишь нашему сыну…

– Прости, – прошептала жалко, извиняясь и перед ним, и перед малышом под сердцем. Но я не могла. Не могла перестать плакать. Это же моя девочка! Которую я вижу впервые за столько лет!

И я попыталась отвернуться, закрыть спиной голограмму и браслет. Чтобы не забрал, чтобы не удалил! Ведь он больше точно не привезёт… Я же врежу его ребёнку… Но как успокоиться?! Как….

– Юна, пожалуйста, перестань плакать, – его руки за плечи развернули меня обратно. – Ты же знаешь, я не могу оставить её тебе…

Я закивала, но браслет прижала к себе сильнее. Знаю. Всё знаю. Но как отдать?! Это же моя дочка! Моя…

– Юна, я привезу ещё. Даю слово. Слышишь? Я привезу тебе ещё голограмму. Ты же понимаешь, Юна. Эту… нужно удалить…

Я закивала снова, а сама так и не отводила взгляда от маленького, худенького личика. Ну почему она такая грустная?! Вдруг её кто-то обижает… А меня нет рядом! Разве это справедливо?!

– Юна, – Ар-Шар встряхнул меня за плечи. – Посмотри на меня!

Но я не могла. Не могла отвести взгляд от браслета, даже когда не забирая, он просто нажал там какую-то кнопку, и изображение исчезло… Я всё смотрела и смотрела туда, где оно только что было, а слёзы катились по моему лицу.

– Тшшш… – он легко поднял меня и усадил себе на колени, прижимая к груди и поглаживая по спине, как маленькую. – Ну же. Успокойся. Она жива. Здорова. Я… – он понизил голос. – Я там поговорил с однимальчишкой… Дал задание её охранять и не обижать. С ней всё будет хорошо, Юна…

Теперь я плакала, уткнувшись носом в его рельефную грудь. Тихо всхлипывая, чтобы не раздражать рыданиями, но мне хотелось кричать. Моя доченька…

– Тише, ну, успокаивайся… Юна… – его голос стал мягче и теплее. А ещё будто бы виноватым каким-то казался. И я всё же подняла на него взгляд. – Не думал, что тебя это так расстроит… – прокомментировал он.

– Нет-нет, я рада! Очень рада! – продолжая плакать, старалась натянуть хоть какую-то улыбку на лицо. Я же обещала ему! Я должна улыбаться…

Представляю, какое это было жалкое и жуткое зрелище со стороны. Но мне нужно было исполнить обещание! Он же…

– Тише-тише, – он погладил большой ладонью мою щёку. – Ты ничего мне не должна. Тише, Юна. Я всё равно полечу на Землю ещё. И привезу тебе ещё много голограмм. Только не плачь, прошу тебя…

– Правда привезёшь? – выдохнула, глядя на него безумным взглядом.

– Правда, конечно, правда! Я ведь не обманывал тебя, да? Никогда не обманывал…

А я обманула, выходит…

– Ты не… сердишься? – он продолжал гладить моё лицо.

– Нет, не сержусь. Ты что… Конечно, нет. На тебя? Это невозможно… – и его глаза сегодня тоже были очень печальными.

Словно он чувствовал то же, что и я. Ну то есть что-то похожее. Потому что понять меня может лишь мать, у которой забрали новорождённую малышку, даже не дав взять на руки…

– Давай, успокаивайся, – он взял что-то с тумбочки и без вопросов и возражений вложил мне в рот.

Капсула лопнула почти сразу, и на меня накатила какая-то отрешённость. Глаза начали слипаться. Это то успокоительное, про которое он говорил?

– Вот так. Тише. Всё хорошо. Я привезу тебе ещё голограммы. А сейчас… Давай ты немного поспишь… Поспи, Юна, – он качал меня в своих объятиях, а я, уложив голову ему на плечо, кажется поддавалась и засыпала…

Глава 14

Ар-Шар

Она проснулась уже ночью. Распахнула глаза, огляделась вокруг в полутьме из-за приглушённого света, словно видела это всё впервые. Вздохнула тяжело, видимо, осознавая, что она действительно тут, а не там – в своём сне и… Посмотрела прямо на меня.

Я так и не сомкнул глаз, несмотря на то, как сильно устал за эти трое суток. Но не мог позволить ей проснуться потом одной. Нельзя так… Оставлять её одну. Как показала практика, моя сильная, спокойная обычно землянка, очень-очень чувствительная на самом деле. И сломать её можно даже случайно. Даже не желая этого… Даже желая наоборот порадовать.

Но кажется, она куда сильнее, чем я думал. Боялся, что её истерика продолжится. Что она будет плакать дальше. Или ещё что похуже. А Юна нет – она смотрела на меня прямо, ровно, кажется даже спокойно, если бы не боль на самом дне её глубоких глаз…

– Ты злишься на меня? Что я не выполнила свою часть сделки… – она нервно облизала губы, но не отодвинулась от меня, не отшатнулась, хотя я уложил же её совсем рядом, себе под бок. И обнимал. Всё ещё.

Просто не мог выпустить из рук.

– Нет, Юна. Не злюсь, – погладил её по голове и убрал руку, продолжая всматриваться в её лицо и думать о том, о чём думал всё это время.

Какой идиот решил похищать землянок, у которых остались дети на Земле? Кто этот дебилоид? Почему это допустили? Ладно я – дуболом, не знал. Но неужели никто не знал, что землянки настолько привязаны к своему потомству?

У рай-ши всё иначе. Мы сами довольно холодны с сыновьями. Мой отец относился ко мне спокойно. Мать – да, вроде бы любила. Но я никогда не замечал у неё такой вот одержимости. Не потому ли, что я появился может и не совсем по её воле? Или что я другой расы? А может… Может меня просто у неё так надолго не забирали?

Да, в самом младенчестве детей забирают, но потом ведь возвращают обратно. И матери это знают. Что ребёнок вернётся к ним чуть позже. Дочь Юны же никогда не вернётся к матери…

Так кто тот идиот, который это допустил?! Как можно было довести до такого? И главное – как я после такого смогу разлучить её ещё и с сыном? Выживет она вообще после такого? Захочет ли выжить, даже с обещанием, что через год ребёнка ей вернут?

Я не мог теперь отделаться от этой мысли. Идеи вызвать её улыбку или того больше – любовь растворились куда-то. Увидев её первую реакцию, я испытал страх. Страх, что с ней сейчас что-то случится. Я никогда не видел столько эмоций.

Любовь, жадность, трепет, вина, сожаление, боль, грусть, страдание, радость… Там было вообще всё, что я своим ограниченным пониманием эмоций, вообще только мог уловить. Причиной этому был я. Я завёл этот разговор, я заставил её ждать голограмму, я позволил ей столько плакать над ней…

Я даже малодушно сбежал в душевую, позволив ей побыть наедине с изображением ребёнка не только потому, что видел – ей это нужно. Но и потому, что боялся. Боялся оставаться рядом. Даже меня трясло рядом с ней – настолько сильны были её эмоции. Что там было у неё внутри – и представить боялся.

Нет, я боялся не только за нашего сына – на таком сроке ребёнок моей расы уже довольно силён. Я безумно боялся за неё. Какой у неё там запас прочности? Как она может это выдерживать?

Сам-то я сдулся, как только увидел личико маленькой девочки…

Все сомнения, как я найду её и узнаю ли, сразу исчезли. Она была маленькой копией Юны. То же лицо, те же печальные глаза. И это меня прямо резануло как-то.

До этого я представлял себе просто какого-то ребёнка. Совершенно мне чужого, не вызывающего никаких особых эмоций. А тут я просто замер. Она не была мне чужой. Она была… как Юна, только маленькая. Разве мог я остаться безразличным к Юне? И всё смотрел и смотрел на неё. На эту грустную человеческую девочку. И не понимал, почему меня это так сильно затронуло. Ну ней мой же ребёнок ведь… И в то же время, я стоял как истукан и не мог пошевелиться.

Разве должны быть дети такими печальными? Да, наши воспитываются в строгости. Отцами. Но матери балуют, могут приласкать. А эту девочку хоть раз кто-то обнял? Разве у неё нет других родственников, кроме Юны? Почему никто не забрал её?

Столько разных мыслей, столько эмоций появилось внутри. И все они кипели-кипели, пока я вдруг не очнулся, заметив, как в девочку сбоку прилетел кусочек грязи с земли. Она даже не дёрнулась. Словно привыкла к такому. А я окаменел.

В неё прилетел теперь камешек. И она лишь отвернулась, чтобы не попадало в лицо, но не попыталась прикрыться – словно знала, что от этого будет только хуже.

Я медленно повернулся туда, откуда это всё появлялось. Человеческий мальчик старше неё кидался всяким мусором, не видя меня. Ну правильно, мы можем активировать волны в боевой форме и становиться невидимыми для других. Но я его видел прекрасно. И то, что он получал удовольствие обижая эту маленькую девочку. И то, что она смирилась с тем, что он старше, больше, сильнее, а значит, отпор ей дать не по силам. И не убежать – просто некуда из детского дома. Не защитить себя – ни физически, ни морально…

Сам не знаю, что такое огромное и чёрное всколыхнулось в моей душе, но я снял невидимость (что было запрещено под угрозой смерти на Земле) и шагнул к нему…

Мальчишка замер, открыв рот, когда я так же медленно наклонился.

– Ещё раз обидишь её, оторву тебе руки. Скажешь ей грубое слово – язык. Пнёшь, тронешь хоть пальцем – вырву ноги. А если позволишь это кому-то ещё, то откручу голову. С сегодняшнего дня ты её первый защитник. Ты меня понял?

Мальчишка затрясся, закивал и, кажется, наложил в штаны. А я, не испытывая ни капли угрызений совести, ещё добавил ментального воздействия, чтобы закрепить результат.

Почему-то не мог позволить, чтобы её – маленькую Юну – обижали тут. Ну не мог…

А по пути обратно задумался о другом.

Если бы у взрослой Юны был такой вот сильный и могущественный защитник, больше и сильнее чем рай-ши, разве он позволил бы разлучить её с дочерью, отвести на аукцион и отдать там первому попавшемуся? Представив, что так бы поступили с этой маленькой девочкой, я ощутил ярость и желание убивать… Но мою Юну некому было защищать. И её похитили. Привезли против воли. Заставили…

Мне стало так тяжело внутри. Так больно.

Я всё тёр и тёр грудину, но это чувство никуда не уходило. Осознание полной несправедливости. Только потому, что люди слабее и не могут защититься… Разве это правильно?

Внутри горело и болело. Встреча с этой маленькой девочкой что-то будто сломала внутри меня. Сломала насовсем. Серьёзно. Я не мог представлять, что чувствовала Юна, когда её заперли на станции, а потом отдали её первому хозяину. Я не мог представить, что она чувствовала, когда отдали второму… Во рту я ощущал горечь.

Раньше я считал, что ей мог нравиться командор. Я ревновал её к нему. Но сегодня… Сегодня мне казалось, что она ненавидит всех нас. И меня первого. Ведь разве можно хотя бы спокойно относиться к тому, кто силой держит тебя взаперти и заставляет…

Было тяжело от мысли, что я раньше не задумывался об этом. Я привёл её в свою каюту, радуясь, что она покорная и красивая. Я не спрашивал её, что она хочет. Я даже взял её, не спрашивая. Сказал раздеться и лечь на постель – и она разделась и легла…

Потому что сопротивляться было бесполезно, так ведь? Я же сильнее… Так почему я не подумал об этом тогда?! Какого чёрта эта мысль пришла мне почти через год…

Встреча с человеческой малышкой сломала всё.