А по дороге домой она просила у Павлика прощения. Обнимала, слюняво целовала в щеки и лоб солеными от слез губами, каялась: «Кто же знал, миленький! Он ведь, зараза, такие письма писал из тюряги своей… Я-то, дура, еще и кредит на эту сволочь оформила, чтоб ему пусто было!..» И клялась, снова и снова божилась: «Ноги его в нашем доме больше не будет!..»

Так и не состоявшийся отчим – или почти уже бывший будущий отчим, как не без удовольствия начал думать о нем Павлик, – по обыкновению, посасывал коричневатое пойло из чайной кружки. Пиджак накинул на спинку стула, босые ноги разбросал по полу, сверкая заскорузлыми пятками, и вообще выглядел максимально расслабленно. Заметив Маму, медленно приподнял тяжелую голову, глянул на нее ленивым «мятым» взглядом:

– Мучача?

А та, широко размахнувшись, отвесила ему пощечину.

– Ты чего, мучача?..

– Ложись спать, сынок, – сказала Мама, обернувшись к Павлику. И прикрыла кухонную дверь.

Но, конечно, Павлик еще долго не мог уснуть. Лежал на диване, внимательно прислушивался к ругани, доносящейся из-за стенки. Кричала в основном Мама. Долго кричала, с час, не меньше. Дядь Гера лишь иногда глухо огрызался в ответ. И пару раз вроде бы что-то спрашивал. Павлик не мог разобрать, о чем речь, уловил только отдельные слова: «завтра», «мусора», «договоримся». Еще вроде бы «айфон» и уже знакомое «компенсация» прозвучало. Потом Мама опять кричала, раздавались звуки новых пощечин… Наконец хлопнула дверь спальни. Павлик, уже засыпая, услышал сквозь сон, как Мама прошла на кухню и забряцала там посудой. Как видно, спать с дядь Герой в одной комнате они уже не будут. Никаких тебе больше скрипов и стонов из спальни. Никогда.

Успокоенный и умиротворенный, Павлик уснул. И снились ему маленькие рыжие котята с ангельскими крылышками, порхающие, как феи из сказок, вокруг счастливо улыбающейся Карины.

Утром же его разбудил требовательный стук. Участковый! Павлик мигом скинул одеяло на пол и поскакал в прихожку, на бегу натягивая штаны. Пропустить момент, когда ненавистного дядь Геру вышвырнут из их с Мамой квартиры, он, разумеется, не мог.

Какое же разочарование его ожидало!..

Догадываться, что что-то не так, что что-то идет не по их общему, заранее обговоренному с Кариной и ее родителями плану, Павлик начал, когда увидел в коридоре Маму и отчима, держащихся за руки все равно что парочка влюбленных в парке.

– Ма-ам?..

Дядь Гера оглянулся первый:

– О, сынка!

Снова этот фальшиво-радостный голос. И обращение, от которого Павлика аж передернуло всего. Захотелось крикнуть: «Не имеешь права!.. Ты не мой, ты не настоящий папа!..» Но, разглядев дядь Геру получше, Павлик буквально лишился дара речи.

На фальшивом папе был всегдашний его костюмчик, только на сей раз – впервые за все время! – выглаженный. А еще, Павлик глазам своим не верил, дядь Гера был в кои-то веки побрит. Ни следа всегдашней его щетины!

Ничего не понимая, Павлик сначала испытал облегчение, когда дядь Гера отпустил Мамину ладонь, но тут же снова впал в ступор. Потому что теперь отчим положил руку Маме на плечо и посторонился, разворачивая ее в сторону сына.

На пороге стоял усатый пожилой мужчина в форме. Вид у мужчины, несмотря на ранний час, был утомленный. Даже усы его как-то совсем обессиленно повисли. На Павлика участковый даже не взглянул.

– Так что же, получается, отрицаете?

– Да с чего б мне себя оговаривать-то, гражданин начальник? – Дядь Гера улыбался. Но не так, как обычно, сверкая фиксами, а с закрытым ртом, одними губами. А еще, совсем уж удивительное дело, из речи дядь Геры пропали все его «эксперантос». – Живем мы тихо и мирно, никого не трогаем. А что соседи жалуются, ну так, сам понимаешь, на то они и соседи… Нас вот залили на днях вообще. Весь день вчера порядки наводили. Правда, милая?

И тут у Павлика перед глазами помутилось, а ноги едва не прогнулись в коленях. Потому что Мама… Мама… Она…

Она сказала участковому:

– Правда.

– Да ты сам глянь, гражданин начальник!

Дядь Гера махнул в сторону кухни.

А Павлик вспомнил, как Мама всю ночь там полы скребла и посудой грязной гремела. Это что ж значит, порядок наводила перед приходом полиции?.. Но зачем, почему?!

– То есть вы девочку Куликовых не видели, по лицу не били…

«Это же он про Каринку спрашивает!» – догадался Павлик.

Дядь Гера опять растянул губы:

– Вот те крест, начальник, цельный день с семьей провел, никого не видал!

Усталые усы мотнулись к Маме:

– Подтверждаете?

Та кивнула.

– И мобильный телефон у нее, значит, тоже не отнимали?

– Да на что он мне сдался-то? Милая…

Мама снова кивнула! Тут Павлик уже не выдержал.

– Врешь! – завопил сквозь слезы. – Все врешь! Мама, зачем ты врешь?!

Из-под усов раздался тяжелый вздох:

– Вот оно как, значит. Гражданочка, объяснитесь…

Мама моргнула раз, другой. Поджала губы, отвела взгляд – Павлик только сейчас заметил, какие у нее порозовевшие белки стали, и что под глазами набухло. И то, как крепко и глубоко вцепились пальцы-крючья дядь Геры в Мамино плечо, он тоже заметил.

Посерев лицом, она слабо улыбнулась:

– Сын просто с девочкой этой соседской дружит…

– Так точно, гражданин начальник! – подхватил дядь Гера с воодушевлением. – Любовь там у них, на почве кисок. Девка за кошаками приблудными ухаживает, а наш парень, вишь, за ней. Чиста рыцарь, и все такое.

Сейчас его смех был похож на шакалье хихиканье, совсем как у того молодого компрачикоса – такой же, как сказала бы Карина, «по-до-бо-страст-ный».

– Слушай, начальник… – Дядь Гера отлепился от Мамы и шагнул к участковому, как бы ненароком выдавливая того из прихожей. – Дружище, ну что мы, ей-богу, с утра пораньше тут… Давай-ка спокойно один на один вопрос порешаем, без баб и детей. Милая, – это он уже к Маме обратился, – ты посиди пока с пацаном. Позавтракайте, что ли… А я скоро.

Последнее было сказано им обоим. Уже другим тоном, со значением сказано, и голос у него опять поменялся – стал тихим и злым, уже не как у молодого, а как у того, второго компрачикоса, со звездами на плечах.

Мама утащила Павлика в спальню. Тот все повторял, утирая слезы: «Врешь… Зачем врешь… Ведь не так, не так все было…» – и она, усадив сына на край кровати, сама упала на колени. Тоже заплакала, только тихо, сдерживая рвущиеся из горла рыдания. Зашептала горячо, вперемежку с всхлипами:

– Молчи, ты только молчи! Не говори никому ничего, не надо… Кто же знал…

– Да что случилось-то?! – закричал Павлик, но Мама тут же накрыла ему ладонью рот.

Оглянулась в сторону прихожки, замерла. Даже всхлипывать прекратила. Только тут Павлик понял, насколько же она перепугана. Удостоверившись, что никто их не слышит, продолжила шепотом:

– Надо молчать, Павлик. Надо молчать обо всем. Потому что иначе Герман сделает тебе больно, очень больно. Кивни, если понимаешь!

Павлик кивнул, и Мама убрала ладонь, одними губами повторив: «Только тихо!»

Он зашептал ей в ответ:

– Ну и пускай. Пускай делает. Я потерплю! Нельзя же так, мам!..

– Можно, маль-чико. – В комнату зашел дядь Гера.

Привалился к дверному косяку. Все еще бритый и «гладкий» внешне, но такой же «мятый» внутри, как и раньше, – эта «мятость» сквозила в каждом ленивом движении, во взгляде, в голосе. Дядь Гера ошпарил обоих прежней фиксатой ухмылкой. Поманил Павлика:

– Топай сюда. Разговорчик имеется.

Мама вскочила на ноги, взвыла: «Герман, не надо!», бросилась к отчиму. А дядь Гера в долю секунды отклеился от двери и, махнув древоподобной ножищей, ударил Маму в живот. Та согнулась пополам и медленно, с глухим стоном завалилась на пол. Павлик кинулся к ней, однако его накрыла тяжелая цепкая лапа – лапа монстра из тех фильмов, что мальчик тайком от Мамы смотрел по телику. Потом он встречал таких чудищ в ночных кошмарах, но никогда, никогда и представить себе не мог, что увидит одно из них наяву!..

Лапа сдавила тонкую шею, превращая крики в сиплый писк.

– Прогуляемся, чико?

– Герман, пожалуйста…

– Заткнись, путамадре.

Он, все еще удерживая полузадушенного Павлика за горло, небрежно вильнул ногой и прочесал подошвой кроссовки по лицу Мамы. Голова ее качнулась, стукнула затылком по свежепомытому полу. Из носа пошла кровь.

– Буэно, – удовлетворенно кивнул дядь Гера. – Пошли, чико, потрем за дела наши грешные, дела семейные… А ты, пута, – это он уже снова обращался к привалившейся к стене Маме, – утрись и сиди здесь, не рыпайся. Нос с хаты сунешь наружу – носа лишу. Позво́нишь кому – мобилу в очко засуну, куда ты так любишь. Только не тебе засуну. Компренде?

Мама что-то бессвязно простонала в ответ.

– Вот и ладушки, мучачка. Вот и буэно… Пойдем, маль-чико, – подмигнул Павлику Мятый Человек. Чудище из кошмаров, монстр из-под кровати. Самый опасный из всех компрачикосов.

Дядь Гера выволок мальчика на лестницу, протащил за шкирку на восьмой этаж. Остановился возле пустующего кошачьего «лагеря». Легким пинком отфутболил блюдце в угол за мусоропроводом. Ослабив хватку, пихнул Павлика туда же. Распахнул окно. Достал из кармана брюк спички и пачку – само собой мятую, какую ж еще! – щелчком пальца выбил сигарету, зажег. Глубоко затянулся и выпустил дымную струю из ноздрей.

– Значит так, чико. Объясняю один раз, популярно. А ты вникай и запоминай, потому что второго раза не будет. Компренде?

Дядь Гера опять щелкнул пальцами, и горящая сигарета пулей стрельнула в сторону забившегося за трубу Павлика.

– Вижу, что компренде.

Мятый Человек продолжал:

– Думаете, дядь Гера плохой? Так и есть. Мучо, мучо плохой! Но вы, может, думаете, что дядь Гера и с головой не дружит. А это не так. Я, знаешь ли, пока сидел, книжки всякие читал. Гумилева там, учебники… Ну, что было, то и читал, хули делать. Вот, языки изучать даже начал: си, буэно и прочую срань… Культура, блядь! – Он усмехнулся, глядя в окно, и солнечный блик тускло сверкнул на одной из коронок. – Так что дядь Гера не дурак, чико. И мне, веришь, нет, на самом деле в хер не впились ни ты, ни мамашка твоя, на передок слабая. Путамадре!.. Мне только зиму у вас перекантоваться, а потом – разбег, каждый по своим делам и делишкам. Ну или, может, сами куда съедете, если буфетчицу-минетчицу твою уломаю на размен… А я ее точно уломаю. Компренде?

Павлик робко кивнул из своего укрытия.

– Дядь Гера проблем не ищет, чико, – сказал Мятый Человек вкрадчиво. – Дядь Гера проблемы решает.

«И другим создает, всем вокруг», – добавил про себя Павлик, но вслух произнести не решился.

– Так вот, для понимания, чико. Если мне создашь проблемы ты – пострадает твоя мамашка. Если же она сама чего мутить станет – плохо будет тебе…

Павлик, пользуясь моментом, пополз вокруг трубы, надеясь выбраться по другую сторону мусоропровода. Чтобы, улучив еще какую возможность, бежать наверх, в квартиру. Запереться там, схватить телефон, звонить в полицию, в МЧС, спасателям, чтобы приехали и спасли всех – его, Маму, Карину…

«Каринка!»

Выглянув из-за угла, Павлик увидел соседку – она подсматривала за происходящим из коридора перед своей квартирой. Как давно Каринка там прячется? Как много видела и слышала? Понимает ли, с каким чудовищем они столкнулись?..

Что-то ему подсказывало, что понимает.

Почему же тогда торчит тут, под самым носом у монстра, а не скрылась в безопасности, за новыми-то замками?..

Их взгляды встретились, и Павлик узнал ответ на свой немой вопрос. Из-за него она здесь сейчас стоит. За него, за друга своего мелкого, переживает. И Рыжик, сидящий у Каринки на руках, наверное, тоже волнуется…

И вдруг она закричала:

– Стой!..

Но было поздно. Пальцы-когти схватили Павлика за волосы, потянули из-за трубы назад и наверх.