Она говорила о трех детях, рожденных императорскими наложницами, среди которых был наследник престола. Еще до того, как император взошел на трон, у него было дитя, двое других родились во время его царствования, однако все трое умерли еще во младенчестве. Впрочем, дети часто умирают, в этом нет ничего особенного, вот только императорские чада гибли один за другим, и это само собой вызывало некоторые подозрения. Ныне в живых остались лишь двое: наследный принц трех месяцев от роду, сын наложницы Лихуа, и принцесса шести месяцев от роду, дочь наложницы Гёкуё.

«Может, их отравили?» – отправляя ложку в рот, задумалась Маомао, но тотчас отбросила эту мысль, посчитав сомнительной, ведь двое из погибших детей были принцессами, стало быть, не могли претендовать на престол. Так кому вздумалось избавляться от принцесс, если правом наследования наделены лишь мужчины?

Что до сплетниц, сидевших наискось от Маомао, то те, позабыв о каше, так и застыли с палочками в руках, увлеченно обсуждая судьбу-злодейку и всевозможные проклятия.

«Да хватит вам, не бывает никаких проклятий», – не без досады подумала Маомао. Она считала подобные разговоры чушью: разве можно одним проклятием уничтожить целый род? Хотя с такими взглядами ее скорее бы определили в стан инакомыслящих, чем в стан здравомыслящих. Однако же Маомао имела все основания отрицать проклятия, и в этом ей помогали знания.

«Скорее всего, какой-то недуг. Может, наследственное? Из-за плохой крови? Интересно, какой смертью умерли эти дети…» – вопрошала себя Маомао, после чего, решившись, обратилась с теми же вопросами к сидевшим рядом болтушкам.

Обычно ее считали нелюдимой и даже дикой, ведь она привыкла отмалчиваться, а не заводить беседу, но тут Маомао заговорила первой. Она и не подозревала, что, поддавшись любопытству, однажды горько пожалеет об этом…

* * *

– Подробностей не знаю, – охотно и с еще большим оживлением начала Сяолань, одна из болтушек. – Наложнице Лихуа, кажется, очень нездоровится – придворный лекарь день и ночь к ней ходит.

– Самой наложнице тоже плохо? – уточнила Маомао.

– Да-да, и ей, и ребенку.

Однако придворный лекарь уделял чрезвычайно много внимания наложнице Лихуа не столько потому, что она и ее дитя тяжело болели, сколько оттого, что госпожа родила императору наследника. Ведь куда больше государь благоволит наложнице Гёкуё, да только она родила принцессу, что ставило ее на ступень ниже соперницы, следовательно, ценности в ней было меньше, и хлопотать о ней день и ночь даже не думали.

– Подробностей, опять же, не знаю. Просто слышала, что голова болит, живот, тошнит еще, – напоследок, прежде чем уйти по делам, рассказала Сяолань все, что только выяснила о недуге наложницы.

В знак благодарности Маомао угостила болтушку отваром солодки, который приготовила сама, нарвав трав в уголке дворцового сада. Запахом сие питье напоминало лекарство, но небрезгливого оно щедро одаривало сладостью. Служанкам редко выпадала возможность полакомиться чем-то сладким, поэтому Сяолань очень обрадовалась такому подарку.

«Голова, живот и тошнота…» – мысленно перечислила признаки недуга Маомао. Но все-таки их отчаянно не хватало, чтобы докопаться до сути. Помнится, отец учил ее никогда не опираться на одни догадки.

«Ладно! Хоть глазком погляжу на госпожу», – сказала она себе и решила поскорее закончить с работой.

Следует сказать, дворец императорских жен был поистине велик, и в его угодья входило множество дворцов и павильонов поменьше. Здесь проживали никак не меньше двух тысяч служанок и наложниц и несли всевозможную службу свыше пятисот евнухов. Низшие служанки без ранга, такие как Маомао, набивались по десять человек в общую комнату, выделенную для дворовых, в то время как наложницы даже низшего ранга могли рассчитывать на собственные покои. Что до среднего ранга, то им жаловали отдельные палаты. Высшему же рангу были положены целые дворцы с кухней, трапезной и собственным садом. И порою угодья таких дворцов простирались столь широко, что уже напоминали небольшой город.

Обычно у Маомао не было ни причин, ни интереса покидать восточные угодья дворца императорских жен, впрочем, в другие уголки она тоже захаживала, пусть и редко. В основном с тем, чтобы исполнить какое-нибудь поручение.

«А если поручений нет, что мешает их выдумать?» – спросила себя Маомао. Сообразив, как можно провернуть дельце, она выискала ближайшую низкоранговую служанку – та держала корзину с одеждами из тончайшего драгоценного шелка. Обычно такое платье требовалось стирать на западной стороне, поскольку считалось, что шелк якобы быстрее изнашивается на востоке – то ли из-за свойств восточной воды, то ли из-за нерадивости местных прачек. Маомао же знала, что шелк портится от сушки на ярком солнце, но не спешила делиться своими знаниями с другими.

Подойдя ближе, она бросила служанке:

– Наши говорят, что в срединный дворец пришел необычайно красивый евнух. Хочу сходить посмотреть.

Стоило ей обмолвиться о красивом евнухе, о котором она слышала от Сяолань, как служанка тут же согласилась подменить Маомао и вручила ей корзину.

Во дворце императорских жен вспыхнуть любви почти негде и не к кому, и нередко дворовые девы до того отчаиваются, что даже евнухи, в которых от мужчины уже ничего не осталось, заставляют трепетать их сердце. Тут и там до Маомао доходили слухи о том, как очередная служанка, отслужив положенный срок, выскакивала замуж за евнуха. Сама Маомао считала, что для женщин даже такое лучше и полезнее для здоровья, чем единолично заниматься непотребствами. И все равно любовь к евнуху казалась ей странной…

«Неужели однажды и я полюблю такого?» – задумавшись, спросила себя Маомао, но тут же, скрестив на груди руки, раздраженно фыркнула: вопросы любви ее ничуть не занимали.

Наспех доставив корзину с бельем, Маомао отправилась к срединному дворцу и вскоре обнаружила, что в «сердце» императорских угодий чрезвычайно красиво: даже резьба колонн здесь была куда продуманнее и изысканнее, чем можно встретить во дворцах восточной окраины. Что ни говори, настоящее произведение искусства!

Ныне самые роскошные и просторные покои, разумеется, занимала наложница Лихуа, мать наследного принца. И поскольку у императора временно не было императрицы, госпожу Лихуа, единственную, кто родила ему наследника, считали самой влиятельной во всем дворце императорских жен.

Несмотря на поразительную роскошь «сердца» императорских угодий, Маомао открылась сцена площадной брани, какую обыкновенно устраивает городская беднота. В гуще событий были трое: одна самозабвенно кричала, другая стояла, виновато склонив голову, третий же метался от одной к другой, стараясь их урезонить. Еще несколько дев-чиновников робко суетились вокруг, не решаясь подступиться.

«Прямо как в „доме цветов“…» – равнодушно отметила Маомао, поскольку суматоха ее ничуть не касалась и она могла спокойно постоять в сторонке вместе с другими зеваками.

По властному голосу и одеждам Маомао поняла, что госпожа, разразившаяся бранью, есть не кто иная, как самая могущественная женщина во дворце императорских жен. Несомненно, то была наложница Лихуа, мать наследного принца. Та же, кто стояла, виновато склонив голову, была второй любимой наложницей императора, звали ее Гёкуё, и она родила государю дочь. Девы-чиновники, суетившиеся рядом, приходились госпожам личными служанками, а тот, кто силился всех урезонить, явно служил во дворце лекарем. О последнем господине, ставшем для этой службы евнухом, Маомао ничего толком не знала, но слышала, что во всем огромном дворце императорских жен лишь он один врачует.

– Это все твои происки! Сама вместо наследника родила дочь, вот и вздумала убить моего сына, наслав проклятие! – с перекошенным от гнева лицом, что внушало уже не восхищение, а один только страх, кричала наложница Лихуа, обвиняя во всем свою соперницу, наложницу Гёкуё. Бледная, словно призрак, восставший из могилы, наложница Лихуа со свирепостью демоницы прожигала взглядом несчастную, а та лишь молча прижимала ладонь к поалевшей щеке – то был явный след от пощечины. Должно быть, бранящаяся госпожа не сдержалась.

– Сяолин страдает не меньше наследника. Неужели вы считаете, что я посмела бы наслать на вас проклятие? – помолчав, холодно заметила Гёкуё, наложница с огненными волосами и нефритовыми сияющими глазами. Судя по ее внешности, в жилах госпожи текла «западная» кровь.

Наконец она подняла голову и обратила взгляд на придворного лекаря:

– Потому-то я и прошу осмотреть мою дочь.

По-видимому, причиной суматохи оказался сам лекарь, отчего и пытался развести обе стороны. Должно быть, наложница Гёкуё пришла к нему выразить свое неудовольствие тем, что он навещает сугубо маленького принца и совсем позабыл о ее дочери. Материнские чувства госпожи очевидны и вполне понятны, однако ей бы следовало понимать, что для государства нет никого важнее наследника трона. К несчастью, лекарь ничуть не преуспел и был до того перепуган и глуп, что не мог вымолвить ни слова.

«Самозванец! И к тому же дурак!» – презрительно хмыкнув, мысленно обругала его Маомао.

Сколько он уже вьется возле наложниц, а до сих пор не заметил?! А может, и не знает, что именно надо искать?

– Смерти младенцев, болит голова и живот, тошнота… И, самое главное, болезненная худоба наложницы Лихуа, – бубнила себе под нос Маомао, отходя все дальше и дальше от безобразной сцены. – Вот бы найти хоть какой-то клочок, чтобы написать…

Глубоко задумавшись, она все шла и шла сквозь толпу, не различая перед собою лица людей…

Глава 3
Дзинси

– Опять началось, – уныло пробормотал господин Дзинси.

В своем осуждении он был прав: не пристало первым красавицам дворца императорских жен устраивать такой переполох у всех на виду! И унимать наложниц как раз входило в его многочисленные обязанности.

Пробираясь сквозь толпу к срединному дворцу, он вдруг заметил, что какая-то девица решительно шагает ему на встречу. На лице ее читалось полное безразличие к распрям наложниц, что само по себе было весьма необычно, ведь среди слуг она была такой единственной. И еще больше он удивился, когда эта маленькая хрупкая служанка с чертами совершенно не примечательными, если не считать веснушек, густо обсыпавших ей нос и щеки, проскочила мимо него, лица во всех смыслах незаурядного, бормоча что-то свое. На господина Дзинси она даже не взглянула.

И все бы кончилось этим, если бы не новый поворот событий…

* * *

Не прошло и месяца, как дворец императорских жен облетела весть о том, что наследный принц скончался. Безутешная наложница Лихуа до того исхудала, что утратила былую красоту, а ведь ее когда-то звали «цветущей розой». Точной причины не знали: то ли наложницу одолевал тот же недуг, что и ее сына, то ли сказывались душевные муки. Несомненно одно: подорвав здоровье, она теперь не могла и мечтать о других родах.

Принцесса Линли, старшая сводная сестра покойного наследника трона, тем временем совершенно оправилась от недуга и вместе с матерью стала утешением императору, скорбящему о потере сына. Судя по тому, сколь часто государь наведывается теперь к наложнице Гёкуё, легко предположить, что та уже снова тяжела.

Очевидно, принцесса и наследный принц пали жертвой одного и того же недуга, но одна излечилась, а другой умер. В таком случае не разумно ли допустить, что причина выздоровления принцессы Линли кроется в том, что она старше погибшего брата? Разница между ними – три месяца, для взрослых пустяк, но для младенца срок весьма существенный. И остается без ответа вопрос: отчего же тогда не выздоровела наложница Лихуа? Что мешало ей, в отличие от чужого дитя, побороть болезнь? Быть может, ее губит горе?

Вот что занимало мысли господина Дзинси, пока сам он занимался государственными делами, то и дело шлепая печатью. Под конец он решил, что лишь наложница Гёкуё сумеет пролить свет на эти события.

– Отлучусь ненадолго, – поставив последнюю печать, бросил господин Дзинси, поднялся и покинул свой кабинет.