* * *

Принцесса Линли со здоровым румянцем на круглых, словно паровые булочки, щечках глядела на господина Дзинси с простой, присущей только детям, улыбкой. Крохотные пальчики сжимались на указательном пальце господина Дзинси: отпускать его она и не думала.

– Ну же, разожми, – ласково попросила свою дочь красавица с огненными волосами.

Оторвав принцессу от гостя, она бережно завернула ее в пеленки и уложила в плетеную люльку. Малышка, почувствовав, что ей жарко, выпуталась из них ножками, повернулась к гостю и, весьма довольная, принялась радостно пищать и агукать.

– Кажется, вы пришли ко мне с вопросом? – спросила проницательная наложница, будто бы прочитав мысли господина Дзинси.

– Думал осведомиться, каким же образом принцесса выздоровела, – не стал увиливать тот.

На лице наложницы Гёкуё промелькнула улыбка, и госпожа извлекла из-за пазухи какой-то клочок ткани. Его явно рвали руками, а не отрезали ножницами. На клочке виднелась едва различимая надпись: выводили ее явно не чернилами, а травяным соком, отчего он впитался в ткань и расплылся. Да и почерк оставлял желать лучшего – слова едва угадывались.

«В белилах яд, не касайтесь ребенка».

Господин Дзинси невольно подумал: а не нарочно ли писали так небрежно, стараясь скрыть, от кого может быть послание?

– В белилах? – переспросил он у наложницы Гёкуё.

– Все так.

Она передала люльку с принцессой кормилице, после чего отошла и вытащила что-то из выдвижного ящичка. Как оказалось, небольшую глиняную баночку, обернутую тканью. Когда наложница открыла ее гостю, в воздух взметнулось немного белого порошка.

– Те самые? – утончил господин Дзинси.

– Да, те самые.

И господин Дзинси заключил, что в белый порошок могли что-то подмешать. Вот только наложнице Гёкуё не было нужды в белилах, ведь она от природы имела безупречно белоснежную кожу, в то время как наложнице Лихуа приходилось накладывать их густо-густо, дабы скрыть нездоровый цвет лица.

– Принцесса у меня ненасытная, моего молока отчаянно не хватает. Чтобы докармливать мою дочь, к нам порой приходила одна женщина, – принялась объяснять госпожа Гёкуё.

Господин Дзинси живо припомнил, что в кормилицы наняли мать, чье дитя умерло вскоре после рождения.

– Она и пользовалась этими белилами. Очень уж их любила и считала их несравненными.

– Где же она теперь?

– Заболела, и я отпустила ее. Разумеется, щедро вознаградила за труды. Так, чтобы хватило на жизнь, – дополнила наложница Гёкуё. В ее словах чувствовались рассудительность и доброта.

Выслушав ее, господин Дзинси допустил: в белила в самом деле могли подсыпать яд. Если мать, вынашивая ребенка, будет отравлена, это также повлияет на плод. После рождения ребенок может принять яд вместе с грудным молоком. Конечно, ни господин Дзинси, ни наложница Гёкуё не знали, что за яд подмешали в белила, но в подброшенном клочке говорилось, что в гибели наследного принца виновны именно они. Хотя, на первый взгляд, это были ничем не примечательные белила, притом сравнительно доступные. Быть может, весьма многие наложницы во дворце императорских жен накладывают такие же.

– Невежество – зло, – сокрушалась наложница Гёкуё. – Мне следовало лучше следить за тем, как я обхожусь с дочерью и чем ее кормлю.

– В том есть и моя вина, – подхватил господин Дзинси.

В итоге по недосмотру погиб императорский наследник. Надо полагать, детей погибло еще больше, если учесть еще и тех, кто не выжил в утробе матери.

– Разумеется, я предупредила и наложницу Лихуа, но, как бы ни увещевала, она все сделала наоборот, – продолжала госпожа Гёкуё.

Даже потеряв сына, наложница Лихуа неустанно накладывала отравленные белила, дабы скрыть мешки под глазами и нездоровый цвет лица. К предупреждениям, что это смертельный яд, она оставалась глуха.

Господин Дзинси вновь изучил клочок с посланием и поймал себя на странной мысли, что и ткань, и сам ее цвет довольно знакомы. Дурной же почерк виделся уловкой, призванной скрыть грамотность, к тому же в легкости и гладкости линий угадывалась женская рука.

– Кто же и когда успел предупредить вас? – полюбопытствовал он.

– Это случилось в тот день, когда я пошла к лекарю просить осмотреть мою дочь. В конце концов я ничего не добилась, но, вернувшись в покои, обнаружила на окне ветвь рододендрона.

Все сводилось к тому, что предупреждение оставил тот, кто видел суматоху у срединного дворца, догадался о ее причине и подметил то, что не подметил никто другой. Но кто бы это мог быть?

– Придворный лекарь не стал бы действовать скрытно, – заключил господин Дзинси.

– Да, и он до последнего не знал, как лечить наследного принца.

Тут господину Дзинси припомнилось, как в толпе зевак он наткнулся на странную служанку, которой, казалось, не было никакого дела до безобразной сцены, устроенной в самом «сердце» дворца императорских жен. Она решительно направлялась куда-то, бормоча что-то под нос. Поразмыслив немного, господин Дзинси насилу восстановил сказанное: «Вот бы найти хоть какой-то клочок, чтобы написать…»

В его голове мигом все сложилось, и он рассыпался смехом.

– Наложница Гёкуё, скажите, если я найду отправителя, как вы с ним обойдетесь?

– Он оказал мне великое благодеяние, и я его непременно отблагодарю, – сияя взглядом, заверила та.

По-видимому, в ней разыгралось живое любопытство и желание встретиться с тем, кто уберег ее от беды.

– Понял вас. Позволите на время взять себе?

– Разумеется. Жду от вас хороших вестей.

Напутствовав его так, госпожа Гёкуё посмотрела господину Дзинси прямо в глаза, и ее лицо озарила прелестная улыбка. Тот почтительно улыбнулся ей в ответ, взял баночку с белилами и клочок ткани. Проведя по нему пальцами, он мысленно вернулся в тот день, когда разминулся со странной служанкой.

– Если таково желание любимой наложницы императора, то я должен его всенепременно исполнить! – следом пообещал он с улыбкой, в которой проскакивала детская простота. С ней господин Дзинси напоминал ребенка, отправившегося на поиски сокровищ.

Глава 4
Улыбка небесной девы

Весть о смерти наследного принца застала Маомао в трапезной, когда во время ужина всем служанкам раздавали черные поминальные пояса. Их велели носить семь дней в знак скорби.

В течение этого срока слугам совсем не давали мяса, которого и так недокладывали, отчего служанки страшно возмущались и дулись. Справедливо отметить, слуг и так кормили лишь дважды в день, да и то либо жидкой похлебкой, либо кашей из смеси нескольких зерновых и весьма редко давали к ней чуток овощей. Худенькой Маомао этого было предостаточно, однако хватало и тех, кто считал, что их явно держат впроголодь.

Среди безранговых служанок встречались девушки самой разнообразной судьбы: и селянки, и городские, и даже в некоторых случаях дочери низших сановников. Обыкновенно последние могли надеяться на место получше, но именно грамотность решала, какое дело им поручат и какое жалованье назначат. Неграмотным девицам ничего не оставалось, кроме как браться за самую черную работу. Таким девушкам не стоило и надеяться, что однажды их возведут в ранг низшей наложницы и выделят собственные покои, ведь наложница – такая же должность при дворе, притом не хуже чиновничьей, стало быть, за ней закреплены определенные обязанности, содержание и жалованье.

«Так все было напрасно…» – посетовала про себя Маомао.

Она прекрасно знала, что именно вызвало недуг наследного принца. Наложница Лихуа, как и ее личные прислужницы, имела привычку обильно накладывать белила. Сие средство было столь дорогим и изысканным, что безродная девица его и во сне не увидит. Обычно белилами пользовались первые красавицы «улиц цветов», только те получали за одну ночь столько, сколько крестьянин за всю жизнь. Одни покупали белила сами, другим дарили покровители.

Нередко бывает так, что девушка для утех густо белится день за днем, отказываясь замечать, что белый порошок разъедает ей кожу и постепенно губит. И не счесть, сколько женщин уже отравилось и умерло, но, как бы отец Маомао ни предупреждал, красавицы не внимали ему и не желали бросать белила. Помогая отцу, Маомао перевидала множество таких несчастных, уже истощенных и слабых. Они медленно угасали, а после уходили из жизни. Иными словами, предпочитая здоровью красоту, в итоге они теряли и то и другое.

Поэтому Маомао, догадавшись, в чем причина недуга наследника, отломила две первые попавшиеся ветки рододендрона, набросала на клочках от юбки предостережения, привязала и отнесла наложницам. Только она не особо верила, что к ее посланиям отнесутся с должным вниманием.

Когда семь дней скорби подошли к концу и разрешили снять черные пояса, до Маомао дошли слухи о наложнице Гёкуё. Поговаривали, будто император, страдая от гибели наследника, необыкновенно привязался к выжившей принцессе. А вот слухов о том, что государь якобы по-прежнему посещает наложницу Лихуа, потерявшую, между прочим, их общего сына, не было и в помине.

«Удобно устроился», – съязвила в своих мыслях Маомао, доела жидкую похлебку, в которой плавал крошечный кусочек рыбы, убрала за собой посуду и пошла на работу.

* * *

– Вызывают? Меня? – удивилась Маомао, когда ее с бельем остановил один евнух и передал, что всем служанкам велено прийти в срединный дворец, в кабинет старшей смотрительницы.

Во дворце императорских жен устроили три больших приказа, и девы-чиновники низшего ранга были приписаны к одному из них. Во втором служили так называемые внутренние чиновники – наложницы, имеющие собственные покои. В третьем же, именуемом Приказом внутреннего служения, состояли евнухи.

«Кому я там понадобилась?» – удивилась Маомао.

Но вскоре она увидела, как евнух зазывает других служанок, и решила, что понадобилась не она одна. Успокоившись, Маомао сочла, что срединному дворцу просто не хватает рабочих рук, и, поставив корзину с бельем у дверей очередной наложницы, последовала за евнухом.

* * *

Павильон, где устроили кабинет старшей смотрительницы, находился близ главных врат, через которые проходил сам государь, посещая дворец императорских жен. Всего таких врат было четверо, по числу сторон света.

Маомао уже не раз бывала в павильоне старшей смотрительницы, но все равно чувствовала себя там неуютно. Он несколько уступал по красоте соседнему, где расположилась начальствующая над внутренними чиновниками, зато превосходил в своей пышности любые покои наложницы среднего ранга. Перила здесь украшала богатая резьба, киноварные колонны обвивали ярко раскрашенные драконы.

Кабинет, куда пригласили Маомао, оказался не в пример скромнее наружного убранства и скудно обставлен: там был лишь один большой стол. Его уже обступили около десяти служанок и беспокойно топтались на месте, явно чем-то встревоженные, или воодушевленные, или же по-хорошему взволнованные.

– Все, достаточно, остальные могут идти, – вдруг услышала Маомао и очень удивилась.

Она нашла странным, что ее ни с того ни с сего выделили в толпе прислужниц и оставили в кабинете, но послушно прошла далее, пока остальные с озадаченным видом потянулись наружу.

Несмотря на скудность обстановки, кабинет был довольно просторен, и здесь могло бы уместиться целое звено чиновников. Маомао растерянно поглядела по сторонам и запоздало заметила, что взгляды служанок прикованы к одному месту. В углу кабинета, как будто стараясь не выделяться, сидела некая молодая госпожа, рядом с которой высился услужливый евнух, а чуть поодаль от них расположилась еще одна женщина, но уже в летах. Маомао припомнила, что последняя как раз и есть старшая смотрительница, но тогда кто же другая напыщенная госпожа?