Когда Инхуа зашла на кухню, чтобы расставить по местам чайную утварь и посуду, она увидела там новую прислужницу, занятую каким-то делом. Ее звали Маомао, говорила она редко, отчего другим девам-чиновникам было трудно понять, какова она из себя. Но раз госпожа Гёкуё приняла ее, решила Инхуа, значит, дурным нравом обладать никак не может. Только до слез жаль эту новую служанку: ходили слухи, будто бы над Маомао жестоко издевались дома и продали во дворец императорских жен, а после всех ужасов и мытарств бедняжку отправили не куда-нибудь, а на службу отведчицей кушаний и питья на яд. Инхуа охотно верила этим слухам, ведь лично видела на левой руке Маомао страшные раны и шрамы. А еще пришлая девица оказалась до того худа, что все в Нефритовом дворце так и норовили ее подкормить, а уборку поручать и не думали. Главным образом потому, что не хотели, чтобы несчастная закатывала рукава и показывала левую руку. Инхуа такому бережному обращению ничуть не завидовала, равно как и другие девы-чиновники. Все трое сочувствовали Маомао, не давали ей никакой работы и верили, что можно справиться и без нее.

Однако старшая прислужница Нефритового дворца, госпожа Хун-нян, вскоре решила, что так больше продолжаться не может, и поручила Маомао заниматься стиркой, да и то не вполне ею, а сугубо таскать корзины с бельем в прачечную и обратно, чтобы лишний раз не привлекать внимание к увечной руке. Если была надобность, Маомао также ходила по всем прочим мелким поручениям.

Само собой разумеется, личным прислужницам не по рангу носить одежды в прачечную, это входит в обязанности низших служанок, приставленных к шанфу, Высшей службе одеяний. Только однажды в платье наложницы Гёкуё обнаружили отравленную иглу, и с тех пор Инхуа и другие сами следили за облачением госпожи. А что делать? У наложницы Гёкуё множество недоброжелателей, вот и приходится девам-чиновникам с рангом заниматься неподобающей работой.

Заметив, что Маомао варит в котелке какие-то травы, Инхуа спросила:

– Что готовишь?

– Отвар от простуды.

Новая служанка всегда отвечала коротко – ровно столько, сколько необходимо для пояснений. Услышав очередной такой куцый ответ, Инхуа чуть ли не со слезами подумала, что это ужасное прошлое и дурное обращение сделали Маомао такой нелюдимой.

Пусть новая служанка пробыла в Нефритовом дворце всего ничего, однако она успела прославиться тем, что сведуща в травах. Время от времени она что-нибудь готовила на кухне и притом умела чисто прибраться, а ее отвары, снадобья и мази оказались действенны. Взять, к примеру, мазь от трещин на коже, которую она дала Инхуа, – та и в самом деле заживляла. Поговаривали, что госпожа Хун-нян порою тоже просила ей что-нибудь приготовить.

Подумав об этом, Инхуа достала серебряную посуду для чайной церемонии и принялась ее тщательно начищать. Новая служанка не любила болтать, но охотно слушала, и рассказывать ей что-либо было на редкость приятно. Чтобы не скучать за работой, Инхуа поведала Маомао жуткую историю, которую слуги передавали из уст в уста. Похоже, во дворце интерес к ней не стихал.

То был сказ о белой парящей женщине…

* * *

Приготовив отвар от простуды, Маомао налила его в посуду и поставила в корзину для белья, с которой была уже неразлучна. С ней она направилась в кабинет лекаря при хранилище трав. Согласно порядкам дворца императорских жен, все лекарства следовало подавать этому человеку на одобрение, а иначе принимать их было нельзя.

«Наверное, слухам не больше месяца», – подсчитала Маомао, размышляя о той загадочной истории, которую поведала ей Инхуа.

Рассказ о призраке удивил ее, ведь прежде, до назначения в Нефритовый дворец, она ни о чем подобном не слышала, хотя ее знакомая служанка по имени Сяолань всегда делилась свежими сплетнями. Стало быть, о парящей белой женщине принялись болтать совсем недавно. И в истории было немало странного.

Взять, к примеру, дворец императорских жен: он обнесен неприступными стенами, а те, в свою очередь, окружены рвом. Войти и выйти за его пределы иначе, чем через врата, попросту невозможно. Тем более поговаривали, что в глубоком рву покоятся все те наложницы, что пытались покинуть дворец вопреки воле императора.

«Белую женщину видели у врат, однако там нет никаких павильонов, растет одна сосновая рощица. Началось все в конце лета… Именно в такую пору обычно…»

– Трудишься в поте лица?

Едва Маомао подумала о всяких непотребствах, как ее прервал неприятный голос, и спросили с явной издевкой. Перед ней как из-под земли вырос человек с мягкой улыбкой, что цвела на его губах, будто пион. Маомао без всякого выражения поглядела на него и пробормотала:

– Что вы, господин, это мне никакого труда…

Кабинет лекаря располагался в павильоне у южных врат, и там же неподалеку выстроились три главных управления дворца императорских жен, где часто бывал господин Дзинси. Наблюдая за тем, как он скрывается в тех дверях, а также припомнив, что он высокопоставленный евнух, Маомао по первости разумно предположила, что этот человек числится в Приказе внутренней службы. Однако в то же время ей показалось, что господин Дзинси нигде толком не состоит, а заведует делами сразу всего дворца императорских жен.

«Может, он даже главнее старшей смотрительницы?» – спросила себя Маомао.

Поразмыслив, она предположила, что он также может выступать попечителем самого императора, хотя верилось в это с трудом – так молод был господин Дзинси, которому на вид едва исполнилось двадцать. В таком случае он мог быть отпрыском государя, но тогда зачем ему становиться евнухом? Подозрительно и то, сколь близки они с наложницей Гёкуё… Не исключено, что сей господин выступает уже ее попечителем…

«Или же он наперсник императора», – выдвинула последнюю догадку Маомао.

Со стороны легко решить, что государь и наложница Гёкуё необыкновенно счастливы вместе, но любое счастье может быть обманчиво. Не исключено, что без вмешательства господина Дзинси им не обойтись.

Устав ломать голову, кто же такой господин Дзинси, Маомао про себя решила, что он просто фаворит императора.

– По глазам вижу, что думаешь о чем-то непочтительном… – прищурившись, заметил молодой евнух.

– Вам только кажется, господин, – спокойно возразила Маомао.

Поклонившись ему, она вошла в кабинет, где лекарь-самозванец с тонкими черными усиками, похожими на юрких вьюнов, усердно что-то толок в ступке. Маомао знала, что он занялся этим от скуки, а не ради приготовления лекарств. Если бы самозванец и в самом деле нес свою службу, Маомао не приходилось бы бегать к нему каждый день и отдавать то, что варит сама. Видимо, он знал составы лишь простейших снадобий.

Глядя на него, легко догадаться, как же не хватает придворных лекарей во дворце императорских жен. Притом женщинам врачевать строго воспрещалось, а сведущих в ремесле мужчин следовало обязательно оскопить – в противном случае они не могли нести службу во дворце. Естественно, никто не спешил расставаться со своим детородным корнем.

Сперва лекарь-самозванец явно недолюбливал Маомао, считая ее странной дворовой девицей, но вскоре смягчился к ней, особенно когда увидал, какие лекарства она готовит. Теперь он при каждой встрече подавал ей чай и сладости и по первой же просьбе позволял брать из хранилища любые ингредиенты. К сожалению, вместе с радушием и щедростью он был крайне безответственен и халатен, поскольку явно нарушал священную тайну, которая обыкновенно возникает между врачующим и страждущим, что само по себе достойно порицания.

«Как можно!» – недоумевала Маомао.

Тем не менее она не желала самозванца поучать: ее текущий уклад вполне устраивал.

– Не могли бы вы взглянуть на отвар? – переступив порог, спросила она.

– А, это ты, милая? Да, сейчас подойду, – заметив ее, лекарь-самозванец поднялся с места и побежал заваривать чай.

На этот раз он подавал его не с пирожками-маньтоу, а с сэмбэями. Маомао им очень обрадовалась, ведь сладкое мало любила. Ее больше привлекали вино и пряности.

Кажется, лекарь-самозванец хорошо запомнил предпочтения своей гостьи. У Маомао даже закралось подозрение, что так он пытается ее прикормить, но возмущаться, конечно, она и не подумала. Только решила, что лекарь – человек хороший, но трудится из рук вон плохо.

– Угостите и меня, пожалуйста, – медовым голосом попросили за спиной Маомао, и кабинет лекаря едва ли не озарило нестерпимым сиянием. Ей и оборачиваться не пришлось, чтобы сказать, кто к ним пожаловал.

Лекарь-самозванец с изумлением и благоговением взглянул на вошедшего и тут же куда подальше убрал смешанный чай и сэмбэи, заменив их на белый и юэбины.

«Мой сэмбэй, не-е-ет…» – мысленно простонала Маомао, с досадой провожая взглядом вожделенное блюдо, которое шустро утащил лекарь.

Пока он ходил, господин Дзинси, не убирая ослепительной улыбки с уст, со всеми удобствами устроился рядом с Маомао. Та, понимая, что сидеть в его присутствии не дозволено, попыталась было соскочить с места, но властный евнух удержал ее за плечо, оставив недоумевать, как можно так наглеть и распускать руки, не сгоняя с лица мягкого и благодушного выражения.

– Простите, не могли бы вы принести из хранилища трав все это по списку? – любезно обратился к лекарю-самозванцу господин Дзинси, подавая ему бумагу.

Маомао, даже толком не заглядывая в нее, поняла, что список весьма обширен и господин явился вовсе не к лекарю, а к ней самой. Самозванца же таким образом отослали, чтобы по благовидному поводу остаться наедине со служанкой.

Лекарь знакомился с бумагой со страдальческим видом, то и дело бросая на гостей косые взгляды, но все-таки отправился в хранилище исполнять порученное.

«Господин все подстроил…» – сказала себе Маомао, а вслух спросила: – Так что вам угодно?

– Ты ведь уже слышала, что у нас завелся призрак?

– Да, у нас поговаривают…

– Так вот, это не более чем хождение во сне! – торжествующе объявил господин Дзинси.

От него не укрылось, что на этих словах в глазах Маомао зажегся огонек любопытства. Улыбка небесной девы мигом исказилась, и господин, пакостно захихикав, огладил щеку Маомао своей широкой ладонью. Голос его сделался совсем сладким, точно вино, настоянное на плодах.

– Тебе ведомо, как это лечить?

– Не представляю. Насколько знаю, от этого недуга нет средств, – осторожно ответствовала она, стараясь не показаться глупой, но в то же время так, чтобы не задирать нос. Безусловно, она знала о такой болезни и лично наблюдала ее у других.

Причины ее кроются в душевном разладе, а лекарства душу не лечат. Потому-то отец Маомао, когда какая-нибудь девушка из «дома цветов» принималась бродить во сне, не выписывал ей никаких порошков.

– Но если все средства бессильны, чем тогда лечить? – задумался прекрасный евнух.

– Не представляю, господин. Я ведь травница. Разбираюсь в травах, и довольно с меня, – отчеканила Маомао, надеясь так свернуть беседу.

Она мельком глянула на господина Дзинси и заметила, что прекрасный лик небесной девы больше не сияет, глаза затуманила печаль.

«Нельзя в них смотреть!» – одернула себя Маомао и уже хотела отвернуться, чтобы уберечь себя от этого хищника под видом невинной овечки…

Хотела, да не смогла. Господин подстроился под нее, двинулся с ней в одну сторону, отчего их взгляды пересеклись.

«Вот наглец! Какой же приставучий!» – вышла из себя Маомао.

– Постараюсь что-нибудь придумать… – наконец с кислым видом выдавила из себя она.

* * *

Глубокой ночью к Маомао явился евнух по имени Гаошунь. Он должен был сводить ее к больной, страдающей хождением во сне.

Говорил сей господин мало, казался человеком сухим и холодным, отчего можно было подумать, будто с ним трудно иметь дело, только Маомао, напротив, оказала ему расположение, поскольку видела в этом мужчине едва ли не родственную душу. Как известно, сладости нужно заедать соленьями или чем-нибудь подобным – так и приторному господину Дзинси никак не обойтись без черствого слуги, каким был Гаошунь.

«Даже не похож на обычного евнуха», – заметила Маомао.