Неяркий свет пасмурного осеннего дня лился сквозь два высоких окна в просторный кабинет, обстановку которого явно создавал некто, прекрасно разбирающийся в старомодной избыточной роскоши, но имеющий мало представления о чувстве меры. Всюду были мореный дуб, красное дерево, благородная кожа обивок, полированная медь и блестящее золото. Чиппендейловские стулья и вольтеровские кресла толпились у стен, как придворные на приеме у царской особы; из-за резных спинок в одном углу возвышался сакраментальный доспех, из другого выглядывал испуганный бронзовый олень, изваянный едва ли не в натуральную величину, в ляжку которому вцепились две гончие. Широкая полка камина каррарского мрамора напоминала антикварную лавку, а собравшихся на ней фарфоровых пастушек и пастушков, кабинетных часов в сафьяновом футляре, шкатулок, подставок под кольца и статуэток купальщиц хватило бы на каталог для полноценного аукциона. Зеленая обивка стен с тусклыми золотистыми узорами была почти полностью скрыта голландскими городскими пейзажами и буколиками в резных рамах, меж которых торчали, уставившись друг на друга, головы клыкастого кабана и лося с большими рогами, под которым громоздилось покрытое патиной старинное напольное зеркало. Рядом с высоким книжным шкафом, в котором на полках чинными рядами теснились подобранные по размеру и цвету кожаные корешки, на высокой подставке стоял огромный глобус, деревянная копия знаменитого «Земного яблока» XV века, а в одно из окон глядел телескоп на медной подставке, размером с водосточную трубу. Между окон расположился обширный письменный стол с зеленым сукном, уставленный золотыми письменными приборами с чернильницами и ножами для разрезания газет и писем, среди которых мой видавший виды бумажник, потертый кнопочный телефон, связка ключей и старый ноутбук выглядели беспризорниками из приюта, вызванными на попечительский совет джентльменов. Тут же стояла початая бутылка зеленоватого стекла и старомодный телефонный аппарат. Кресло, стоявшее за столом, было похоже на трон и выглядело самым старым предметом обстановки кабинета: деревянное, с широкими подлокотниками, до зеркального блеска отполированными тысячами прикосновений, и очень высокой спинкой, украшенной прихотливым резным узором, вверху и по центру которого выделялась необычного вида двузубая корона, долженствовавшая располагаться над головой у сидящего. На стене над креслом двумя держателями было закреплено ружье, простая короткая курковая двустволка, а над ружьем нависал огромный портрет в два человеческих роста: на нем импозантного вида аристократ с каштановыми кудрями и с римским анфасом, облаченный в кирасу и царственный пурпур, задумчиво смотрел вдаль на фоне развевающихся флагов и парусов, опираясь левой рукой о стол и простирая над разложенной картой правую, указательный палец которой украшало массивное кольцо с зеленым камнем.

– Аристарх Леонидович, –  негромко сказал Граф, –  вот, привел.

Среди назойливого великолепия кабинета я не сразу заметил человека, стоявшего спиной ко мне у окна, зато тотчас узнал его, едва он ко мне повернулся. Правда, неизвестный художник явно ему польстил. В лице Аристарха Леонидовича хоть и различались породистые черты, но их явно коснулась печать вырождения: одутловатое, бледное и безбородое, с длинным острым носом, близко посаженными водянистыми глазами немного на выкате и с двумя крупными бородавками на правой щеке; длинные волосы были жидковаты и заметно поредели на макушке, ничуть не напоминая роскошную шевелюру, –  одним словом, на свой портрет он походил слабо, зато имел узнаваемое сходство с фотографией пятилетней давности, которую мне удалось отыскать в сети. Вместо кирасы он был облачен в домашнюю куртку из красного бархата, перепоясанную желтым шелковым шнуром, белую рубашку с пестрым шейным платком и фланелевые серые панталоны. В одной руке Аристарх Леонидович держал сияющий хрусталем бокал с рубиновым содержимым, в другой дымилась толстая сигара с двумя бантами. Он мельком взглянул на меня, подошел к столу, поставил бокал, с брезгливым выражением на лице покопался холеными пальцами в содержимом моих карманов, нашел среди раскатившейся мелочи вытащенные из бумажника водительские права, поднял их перед собой на вытянутой руке и церемонно прочел:

– Гронский Родион Александрович…

Потом сделал затяжку, выпустив облако сероватого сигарного дыма, перевел взгляд на меня и добавил:

– Добро пожаловать в Усадьбу Сфинкса! Вам известно, кто я?..

Я, разумеется, знал, но подавать виду не собирался. Кроме того, мое незнание выглядело совершенно правдоподобно. Попасть в Усадьбу Сфинкса было первым этапом миссии, при планировании которой даже леди Вивиен с ее почти мистическими возможностями смогла собрать лишь довольно скудные исходные данные: немного об истории самой Усадьбы, еще меньше про ее нынешнего хозяина. Впрочем, зная стиль и повадки леди, я не без оснований предполагал, что ей может быть известно куда больше. Отчасти поэтому, отчасти затем, чтобы оценить уровень защиты информации, я попробовал навести справки самостоятельно и при помощи собственного ресурса. Результаты оказались еще более скромные: только официальный сайт и ссылка на удаленную публикацию пятилетней давности в том самом местном новостном канале «Дуб Анны Иоанновны», который вела моя знакомая Василиса, под заголовком «Возвращение наследника: что принесет легендарной Усадьбе Сфинкса новый собственник»? Были еще разбросанные по нескольким древним форумам местные небылицы, которые я запомнил, но пока не считал нужным принимать всерьез. Поэтому ответ мой прозвучал почти искренне:

– Не имею удовольствия знать.

– Меня зовут Аристарх Леонидович фон Зильбер, –  ответил он с легким ироничным поклоном. –  Я владелец Усадьбы Сфинкса и основатель Академии Элиты, расположенной в этих почтенных стенах.

Рука с сигарой описала широкий круг, и синеватый дым взвился причудливыми узорами.

– Могу ли поинтересоваться, Родион Александрович, с какой целью вы приехали в Анненбаум?

– С познавательной. Желал осмотреть местные достопримечательности. Правда, мне все говорят, что тут лучше летом.

– Больше недели осматривали?

– Анненбаум –  город с богатой и славной историей.

Аристарх Леонидович усмехнулся и промолвил, не сводя с меня взгляда:

– Граф, голубчик, оставь-ка нас.

Граф помялся секунду и вышел. Повисло молчание. Аристарх Леонидович некоторое время рассматривал меня, а потом сообщил:

– Я все про вас знаю. Пока вы пользовались моим гостеприимством, мне хватило нескольких часов, чтобы получить исчерпывающую информацию –  а вы прекрасно понимаете, что в отношении вас это вовсе непросто. Но не для меня. Ресурсы, которыми я располагаю, позволяют узнавать очень многое и еще больше делать.

Я молчал. Аристарх Леонидович сделал глоток из бокала, облизал губы, пососал потухающую сигару и продолжил:

– Итак, мне известно, что вы не один десяток лет работали агентом частной разведывательной службы, возглавляемой человеком, имя которого мы не будем здесь называть –  оно знакомо и вам, и мне. По свидетельствам бывших коллег, вы были одним из лучших в своем деле, работали в основном в Китае, Таиланде и других странах Юго-Восточной Азии, но потом что-то пошло не так. Вы вернулись на родину, пытались найти себя то в частном сыске, то в похоронном бизнесе, затем на короткое время снова поступили на службу к бывшему работодателю, но обманули его, провалили дело и расстались с ним со скандалом. Уже довольно долгое время вы не имеете постоянных занятий и вот совершенно неожиданно обнаруживаетесь в сомнительном баре ничего не значащего городка, где устраиваете драку с моими людьми. Согласитесь, что вопрос мой весьма логичен, и я имею все основания его повторить: что вы делали в Анненбауме?

– Если вы действительно знаете про меня все, –  медленно сказал я, –  то должны понимать, что ответа не будет.

Фон Зильбер задумчиво сделал затяжку, выпустил дым и кивнул.

– Согласен, возможно, мы не с того начали. Давайте я немного расскажу о себе, коль скоро уж про вас мне абсолютно все известно. Сигару?

– Спасибо, но я не так давно бросил.

– Зря! Тогда, может быть, выпьете? У меня превосходный портвейн, обычно я начинаю утро с него, –  сказал он с некоторым вызовом.

От выпивки я бы тоже сейчас отказался, но нужно было поддерживать имидж, созданный полуночными посиделками в «О’Рурке», и я ответил:

– Пожалуй, да.

Из раскрытого глобуса «Земное яблоко», который предсказуемо оказался баром, появился еще один хрустальный бокал. Портвейн и в самом деле был великолепен, о чем я искренне сообщил Аристарху Леонидовичу.

– Ну еще бы! –  воскликнул он. –  Настоящий порто 1978-го! Чувствуете чернослив? А яблочную пастилу? Да вы присаживайтесь, что это мы на ногах…

Я сел на чиппендейловский стул так, чтобы краем глаза следить за дверью. Аристарх Леонидович опустился в кресло у себя за столом; двузубая корона над его головой смотрелась довольно нелепо и более напоминала внезапно выросшие рога карнавального черта, чем королевский венец. Он сделал большой глоток и с наслаждением затянулся сигарой.

– Этим местом владел еще мой отец. Можно сказать, что в некотором смысле это наше родовое гнездо. Про моего отца вы могли слышать: Леонид Иванович Зильбер, академик, доктор наук, мировая величина в области генетики… Нет? Ну, об этом как-нибудь позже. На стене, кстати, его двустволка, вместе с прочим досталась мне по наследству, я подвесил как дань уважения Чехову. Так вот, я унаследовал Усадьбу после смерти отца пять лет назад, и уже тогда у меня родилась та самая идея, которую я с успехом реализую сегодня. Да, имелись связи, довольно высокие, некоторые знакомства достались мне от отца, но это не главное, знаете ли: связи –  всего лишь ресурс, который можно развить, а можно, так сказать, и профукать… У меня степень по философии, и я прекрасно умею видеть тенденции, без ненужной скромности скажу, лучше очень и очень многих. В сочетании с интеллектом это позволяет создавать великие вещи, действительно великие.

Он затушил сигару в пепельнице размером с тазик для умывания и щедро добавил себе портвейна.

– Я открыл учебное заведение для сыновей самых влиятельных людей нашего общества… Академия Элиты! Заметьте, не просто для каких-то нуворишей с жалким миллиардом в кармане, а для тех, кто не только имеет доступ к неограниченным финансовым средствам, но еще и почти столь же не ограниченную ничем власть и, что самое главное, перспективы передачи наследования этой власти своим детям. И вот тут возникает проблема, ибо те самые дети далеко не всегда к такому готовы. Помните, как говорил Платон: плохие времена рождают сильных людей, сильные люди создают хорошие времена, хорошие времена рождают слабых людей…

– Это не Платон.

– В самом деле? А я всегда думал… Впрочем, какая разница! Так вот, отцы моих воспитанников в плохие времена проложили себе путь к богатству и власти не только умом, но и силой духа, и жестокостью –  да, иногда беспримерной, всем тем, что зовется инстинктом убийцы. Вам должно быть понятно, о чем я. И это совершенно нормально: любая аристократия всегда происходила из военной элиты, а это люди, которые способны на то, что большинству не под силу. Только кажется, что времена изменились, но на самом деле все осталось как прежде. Наш современный культурный слой тоньше ткани дорогого костюма и, когда доходит до дела, то под ним быстро обнаруживается кольчуга викинга или пиратский камзол. Ну или крестьянская рубаха, а то и рабское рубище. Да, сегодня элиты не участвуют в войнах в буквальном смысле этого слова, но та борьба за положение и власть, которую они ведут каждый день, требует не меньшей воли и силы характера, чем для того, чтобы вогнать врагу в череп секиру. Да и ставки в этой борьбе предельно высокие. Тут увольнением и отправкой на пенсию не обходится. Поэтому отцы, которые практически насмерть бьются за будущее своего рода, хотели бы видеть такими же сильными и жесткими своих сыновей. А где их этому выучить? В Кембридже, может быть? Там такому научат, что потом отцу не отделаться от позора. Никакой заграничный колледж не научит, как быть настоящей аристократией, истинной знатью. А я –  научу. Это моя миссия, если угодно, –  не допустить повсеместного наступления тех самых плохих времен, которые создаются слабыми людьми… Если не поздно еще.