Аристарх Леонидович открыл крышку настольного хьюмидора, извлек еще одну сигару и стал раскуривать ее от огромной зажигалки в виде олимпийского бегуна с горящим факелом.

– Тут дело не только в учебной программе… пых-пых… хотя и в этом тоже. У нас сбалансированный курс разнообразных предметов… пых-пых… направленных на всестороннее развитие. История, мировая художественная культура, социальная психология… пых-пых… да что за черт, никак не разгорается… риторика, логика, философия… пых-пых… Ну наконец-то! Все это дополнено обязательными уроками верховой езды, рукопашного боя, классического фехтования и стрельбы, что полезно для физического и психологического развития. Очень важно и пребывание вне привычной обстановки комфорта: условия в Усадьбе спартанские, особенно в сравнении с тем, к чему воспитанники привыкли у себя дома: интернета нет, мобильной связи тоже, смартфоны и всякие прочие гаджеты строго запрещены. Разумеется, исключен алкоголь, не говоря уже про наркотики, за этим мы следим особенно строго.

– Безусловно, –  согласился я и приподнял бокал.

Аристарх Леонидович усмехнулся:

– Это привилегии главы Академии. Как, кстати, и связь с доступом в сеть: у меня есть, разумеется, спутниковый телефон и компьютер, но даже я стараюсь использовать их не слишком часто. Для всех прочих –  полный цифровой и информационный детокс. В Усадьбе прекрасная библиотека, вполне достаточная для досуга и образования. Но главное, чему мы тут учим, –  это идея, умение осознавать себя элитой, вести себя соответственно, управлять низшими и жить в условиях четкой иерархии общественных отношений. По сути, мы формируем генетический код новой знати, можно сказать, биологический вид истинной аристократии. Каждый год воспитанники создают и защищают проект, который должен показать, насколько они продвинулись в формировании аристократического сознания. Мы с педагогическим советом даем оценку, беседуем о достижениях с отцами наших подопечных и по итогу совместно принимаем решение, завершить наше сотрудничество или продлить еще на год. Например, из нынешней группы четверо проходят уже второй курс обучения. Это, конечно, позволяет закрепить полученный результат. Плюс ежедневная практика в господских отношениях с фирсами…

– С кем, простите?

– С фирсами. Личные слуги и телохранители, трем из которых вы порядочно всыпали накануне. Это моя идея так их назвать, по имени Фирса –  помните, старый лакей из «Вишневого сада»?

– Тот, что умер в финале?

– Да, при этом никогда не желал иной жизни, кроме службы хозяевам, и до самого конца сохранил верность господам и их дому! Достойнейший пример для подражания! Наших фирсов мы набираем на службу в основном из числа бывших военных с соответствующими боевыми навыками и опытом; кроме того, военнослужащие, как правило, уже приучены к дисциплине и беспрекословному подчинению приказам, даже самоубийственным, не говоря уже про какие угодно прочие, так что процесс адаптации к роли слуги проходит легче. У них даже жалование имеется, но небольшое: простых людей большие деньги развращают. Слуга не должен жить хорошо, он должен зависеть от милости господина и быть благодарным, когда тот ее проявляет. А если закармливать деньгами, так им всегда будет мало, и станет хотеться еще, и чем больше платишь, тем больше им будет нужно, так что хоть миллион, хоть два в месяц –  они потом за эти деньги тебя же и продадут. Наши фирсы живут здесь же, всегда состоят при молодых господах, исполняют любые распоряжения, а в случае провинности несут наказание: как правило, их секут плетьми на конюшне, причем сами же воспитанники. Это великолепно развивает навык управления у одних и послушание у других. Имен у фирсов нет: как вам должно быть известно, для крепостных и слуг традиционно использовались или сокращенные уничижительные имена –  всякие Ваньки, Палашки –  или просто клички, как, например, Левша у Лескова. Это же не имя, а просто прозвище, типа Рябого или Кривого. Впрочем, такого сорта публика и сама охотно отказывается от имени, простонародью близка эстетика всяких кличек, погонял и этих… как они называются… погремух. Лично я связываю это с архаическим типом сознания, когда имя скрывалось из суеверных побуждений, чтобы не сглазили или порчу не навели. По моему замыслу, фирсы должны оставаться при господах и после выпуска из Академии, служа им до самой смерти…

– Какой возвышенный смысл для человеческой жизни.

– Вы находите? –  Аристарх Леонидович прищурился на меня сквозь дым. –  Что ж, тогда вам будет проще принять мое предложение.

– Какое же, позвольте спросить?

Фон Зильбер картинно развел руками.

– Присоединиться к Академии Элиты в качестве одного из фирсов, конечно! У нас, видите ли, может образоваться вакансия. Точнее, наш общий знакомый Граф хочет, чтобы таковая образовалась. Сейчас в Академии учатся шестеро воспитанников, четверых из которых вы видели. Самому младшему, Василию Ивановичу, едва исполнилось пятнадцать, а старшим по восемнадцать лет. Самый взрослый, кстати, мой сын Вольдемар, ему в августе сравнялось девятнадцать. Вы могли обратить на него внимание, такой импозантный, серьезный юноша с длинными волосами…

Я вспомнил ненавидящий взгляд бледно-голубого и бездонного-черного глаз и кивнул.

– Да, обратил.

– Тогда вы заметили также, что Граф –  его фирс. Но дело в том, что, помимо обязанностей слуги, Граф командует прочими фирсами, обеспечивает внутреннюю безопасность в Усадьбе, организует несение караульной службы, а еще преподает фехтование и верховую езду, что вступает в определенный диссонанс с его подчиненным положением. Для меня лично во всем этом противоречия нет, но Граф переживает некоторый внутренний раздрай. Он вообще человек интересный и небесталанный: в прошлом боевой офицер, на досуге кропает и даже издает какие-то фантастические книжки, разумеется, под псевдонимом… В общем, я сказал ему, что если он приведет достойного кандидата на позицию фирса для Вольдемара, то я согласен оставить его в должности начальника службы безопасности и учителя, а это совсем другое место в иерархии: прощайте конюшня и плети, здравствуй уважение и обращение по имени с отчеством. Он оказался так впечатлен вашими способностями, проявленными в давешней маленькой стычке, что решил привезти сюда, чтобы проверить, не пригодитесь ли вы нам в качестве его замены. Пока вы дремали, Граф успел съездить в Анненбауме, узнать адрес вашего жилища, поднять с постели и разговорить квартирную хозяйку, побывать у вас на квартире, забрать вещи и вернуться обратно –  вот что делает мотивация! Ну а потом впечатлился и я, собрав сведения по своим каналам. Считаю, что вас вполне можно принять на испытательный срок. Ну что, согласны?

Это звучало как исполненный первый пункт плана –  оказаться внутри Усадьбы и суметь здесь остаться, но в простоте достижения цели мне интуитивно чувствовался какой-то подвох. Я медлил с ответом, и тут Аристарх Леонидович небрежно добавил:

– Но сперва, разумеется, вас следует высечь.

– Что, простите?..

– Высечь, –  спокойно повторил он. –  Как и полагается, на конюшне. И это еще будет лучший исход для вас, уж поверьте. Вы знаете, чьего сына вчера пнули ногой, как собаку? Полагаю, что и представить не можете. Но даже это еще полбеды, ибо пощечину вы влепили племяннику такого человека, что я даже имя его не произношу всуе, а для себя называю просто лорд-адмирал… Знаете, let those who are in favour with their stars, of public honour and proud titles boast…

– Whilst I, whom fortune of such triumph bars, unlooked for joy in that I honour most.

Аристарх Леонидович негромко похлопал в ладоши.

– Неплохо, неплохо! Ну, раз вы в состоянии цитировать сонеты Шекспира в оригинале, то знаете, что в его времена, дабы спасти от ненависти недалеких мракобесов-пуритан актерские труппы, их официально оформляли как слуг влиятельных вельмож, например, лорда-адмирала или лорда-камергера… Кстати, сын лорда-камергера тоже здесь учится, и к нему, слава богам, вы не приложились. Так вот, пощечина племяннику лорда-адмирала в обычной ситуации без сомнения стоила бы вам жизни, вне зависимости от ваших навыков, связей и опыта. Пусть вас не вводит в заблуждение его, так сказать, непрямое родство: Лаврентий –  сын рано овдовевшей сестры лорда-адмирала, которого он воспитал как родного сына, а любит, пожалуй, больше своих собственных детей; такое случается, порой, знаете ли, когда отцы по какой-то причине предпочитают своим сыновьям кого-то другого… Так вот, вас бы нашли в течение часа, где бы вы ни прятались, и переселили в лучший мир, причем, скорее всего, переселение это прошло бы весьма болезненно. И никакой закон не смог бы вас защитить, потому что для людей такого уровня и масштаба закона не существует. Граф спас вам жизнь тем, что притащил сюда, ослушавшись, между прочим, прямого приказа моего сына, за что ему тоже предстоит понести наказание, и весьма чувствительное, ибо Вольдемар имеет жесткий характер и тяжелую руку. Поэтому, Родион Александрович, будьте признательны, примите с достоинством то, что вам причитается, и поступайте на службу. Сейчас для вас это лучший выход.

– Я предпочту иной.

– Какой же?

– Через двери.

Аристарх Леонидович вздохнул и сокрушенно покачал головой.

– Знаете, я много размышлял на тему власти и создал собственную ее формулу, –  сообщил он. –  Когда-нибудь я разовью свои умозаключения до отдельной монографии, а пока вот вам краткая суть: власть –  это возможность убить безнаказанно. Всё, точка. Если вы подумаете, то согласитесь с такой формулировкой. И больше власти у того, кто может, оправдывая себя законом ли, необходимостью, пользой, обычаем или понятиями, убить больше людей, не боясь наказания. Так вот, любезнейший Родион Александрович, здесь, в периметре Усадьбы Сфинкса, моя власть абсолютна. Стоит мне приказать…

– Не успеете.

Фон Зильбер откинулся в кресле и прищурился на меня через дым.

– Вы безоружны, –  заявил он.

– У вас на столе нож для бумаг, пресс-папье и несколько перьевых ручек. Можете выбрать.

– Ружье заряжено.

– Даже встать не получится, не говоря уже, чтобы дотянуться.

– За дверью Граф.

– Сочувствую ему.

– Есть и другие.

– У Графа в кобуре револьвер, в нем семь патронов, мне точно хватит, –  ответил я и добавил: –  Однажды я заколол человека заточенным карандашом. Пробил ему яремную вену. Другого оружия при мне не имелось. Это было на 22-м этаже отеля «Ритц-Карлтон» в Гонконге. И я ушел оттуда целым и невредимым, притом что 21-й и 23-й этажи были полностью заняты охраной убитого. Так что не испытывайте судьбу, Аристарх Леонидович. Благодарю за портвейн.

Я встал. Кабан и лось таращились на меня со стен. Фон Зильбер смотрел с любопытством, а когда я направился к двери, вдруг громко расхохотался.

– Браво! –  вскричал он, как мне показалось, немного натянуто и едва не сорвавшись с тенора на фальцет. –  Браво! Меньшего я и не ожидал!

И снова захлопал в ладоши. Я остановился, изображая недоумение.

– Ах, да садитесь же, драгоценнейший Родион Александрович! –  Бокалы наполнились снова, а опустевшая бутылка отправилась куда-то под стол. –  Я очень рад! Очень!

Мы снова уселись напротив друг друга; со звоном соприкоснулся хрусталь.