– А я не шучу.

Олег исчез в ночи и больше не давал о себе знать. Алина дважды приняла душ и четыре раза чистила зубы. Той ночью она ни с кем не разговаривала.

Подруг у Алины не было. Так сложилось, что все как-то пропали и не появлялись больше, а давали о себе знать, только если становились вдруг коучами, и тогда врывались во все сторис мессенджеров и социальных сетей с прогревом, напором и приглашениями на сессию по проявленности в стиле «Возьму только четверых, успевайте!». И всё, хоть отписывайся.

* * *

А теперь, глядя на Зою, сидящую рядом и задумчиво пьющую кофе, Алина подумала, что, по странной иронии судьбы, подругу она себе буквально наняла на работу.

Посетительница позвонила в дверь в пятнадцать минут восьмого. Негромко поздоровалась, тихо поблагодарила Зою, которая помогла ей снять промокший плащ, и молчаливым покачиванием головы отказалась от чая и кофе. На вид ей было около сорока пяти; забранные в аккуратный пучок волосы с проседью, приятное интеллигентное лицо с очень бледными, искусанными губами, руки учительницы или библиотекаря: мягкие, с ровно остриженными ногтями, привыкшие к мелу и книгам больше, чем к прикосновениям маникюрши; серый опрятный костюм из вязаной ткани и яркая шелковая косынка на шее, повязанная по привычке. Она поставила на стул рядом обширную сумку и представилась.

– Меня зовут Катерина Ивановна Белопольская.

Голос был негромкий и ровный, как шелест дождя за окном.

– Простите, что задержалась, искала глазами вывеску или табличку, а вы во дворе… Я пришла сюда от имени двух семей, –  продолжала она. –  К сожалению, я единственная, кто смог взять на себя эту миссию: Яков Евгеньевич, мой супруг, в настоящее время находится в госпитале Военно-медицинской академии… видите ли, он и сам военный, офицер в запасе… неважно… Он в предынфарктном состоянии, а Тихомировы, Любочка и Володя, сейчас просто не в силах выйти из дома после недавнего разговора со следователем…

Катерина Ивановна замолчала и посмотрела на Алину. У нее были красивые светло-голубые глаза, чуть запавшие и очень сухие. Так выглядят глаза, в которых не осталось слез. Она вытащила из кармана пиджака тонкий белый платок и стала сжимать его в руках.

– Видите ли, на днях Тихомировых вызвали и сообщили о решении прекратить уголовное дело в связи со смертью подозреваемого. Что проведены все необходимые экспертизы, и у следствия нет сомнений… Они были в шоковом состоянии, что можно понять, поэтому совершенно не глядя подписали какую-то бумажку, которую подсунул им следователь, и оказалось, что это согласие на прекращение дела, но, конечно же, на самом деле ни они, ни мы не согласны…

Платок перекрутился и впился в пальцы до багровых рубцов.

– Катерина Ивановна, –  мягко сказала Алина. –  Я прошу вас рассказать мне все по порядку, с самого начала, хорошо? Как я могу помочь вам это сделать?

Катерина Ивановна вздохнула и выпрямилась.

– Простите меня. Всё. Я взяла себя в руки. Просто еще слишком мало времени…

Зоя бесшумно поставила перед Катериной Ивановной стакан воды. Та кивнула с благодарностью, сделала глоток, зажала платочек в кулак и заговорила размеренно и негромко, так, как делает человек, рассказывавший одно и то же несколько раз и научившийся в повторяемости формы прятать боль и скорбь.

– Мы дружим семьями уже три года: я с моим мужем и Тихомировы –  с того времени, как наши дети еще в девятом классе полюбили друг друга… Можно же так сказать, полюбили? Это немного старомодно звучит, сейчас говорят что-то вроде «стали встречаться», но все оттого, что не могут подобрать иного определения тем отношениям, в которые вступают меж собой люди. Но мы привыкли к другому, и я хочу подчеркнуть, что Сашенька и Вадюша именно полюбили друг друга, никак не менее… Как в старых фильмах, знаете?.. Ну, и мы тоже сдружились, что неудивительно, ибо, если можно так выразиться, люди одного круга: я педагог в музыкальной школе, мой муж –  бывший военнослужащий, офицер… я говорила, кажется… Люба Тихомирова научный сотрудник на кафедре лингвистики в Университете, а Володя работает в какой-то нефтяной компании, он геолог-разведчик. Я так подробно рассказываю для того, чтобы вы знали: наши дети из интеллигентных семей, где привыкли уважать, доверять и где приняты открытые отношения друг с другом. Любовь наших детей развивалась у нас на глазах, мы поддерживали их, иногда помогали справляться с какими-то мелкими ссорами –  мелкими, я подчеркну это… Никогда не было и речи о том, чтобы кто-то из них, даже повздорив, сказал о другом резкое слово, не говоря уже чтобы ударить –  о таком нельзя и помыслить. Мы с дочерью очень близки… были близки, она делилась со мной в том числе интимными тайнами, когда настало для этого время… да, может быть, у современной молодежи оно настает несколько раньше, чем у нашего поколения… так вот, и в интимной сфере их отношения были… как сказать… нежными и бережными, да. Бережными. И очень красивыми. Они и сами были очень красивой парой, вот, посмотрите.

Катерина Ивановна протянула смартфон. Зоя встала, подошла посмотреть и вздохнула. Молодой человек был симпатичным, но вполне обыкновенным: рыжеватый, чуть лопоухий, мальчишески вытянувшийся, и оттого худощавый. А вот Александра Белопольская оказалась изумительно красива какой-то величественной северной красотой: мягкий овал лица, большие голубые глаза с томной поволокой, еще по-детски припухлые, нежные губы и длинные, густые, пшеничного цвета косы. На фото она стояла почти вровень по росту с долговязым Вадимом, и казалась более статной и совсем чуть-чуть полноватой, что бывает у девушек ее типажа, только вступающих в период зрелости, и что совсем ее не портило.

– Вот это мы все вместе ездили в Крым… а вот это с выпускного: вот мой муж, а вот Тихомировы рядом с Вадюшей…

В чертах юной красавицы Саши с трудом, но можно было увидеть что-то от интеллигентной внешности Катерины Ивановны, зато на своего отца, невысокого лысоватого человека с квадратным лицом и маленькими глазками, она не походила вовсе.

– Действительно, очень красивая пара, –  сказала Алина. –  Никак не могу понять, на кого Александра больше похожа: на вас или на вашего мужа?

Бледные губы Катерины Ивановны впервые дрогнули в подобии слабой улыбки.

– Вы тоже заметили? Да, Сашенька внешностью пошла совсем не в нас, зато удивительно схожа с моей бабушкой, своей прабабкой, почти одно лицо, насколько можно судить по старым фотокарточкам… Странные причуды генетики.

Катерина Ивановна помолчала, убрала телефон и продолжила.

– Ребята закончили в этом году школу и поступили в один университет и даже на один факультет, чтобы быть вместе, –  продолжала Катерина Ивановна. –  В Горный, знаете? Там еще форма такая, немного старомодная… Вадим, конечно, был увлечен геологией с подачи отца, ну а Сашенька подстроилась. У них ведь все было очень серьезно. И вот мы с Тихомировыми вместе решили, что не будет ничего дурного в том, что ребята станут жить вместе, тем более что Саше как раз в конце августа исполнилось восемнадцать. Средств на покупку квартиры у нас нет, брать в долг или разменивать жилье никто не хотел: это такая морока, да и зачем? Мы скинулись, и в июле через знакомых сняли ребятам очень симпатичную отдельную квартирку недалеко от Университета, чтобы можно было пешком ходить, на 16-й Линии… Они так радовались! Я вот думаю часто, что если бы они остались жить с нами, то кто знает…

Белый платок снова врезался в руку. Катерина Ивановна помолчала и продолжила.

– Они прожили там чуть больше месяца. В этой квартире их и нашли. Ребята каждый день с нами созванивались, и вполне естественно, что когда дети не позвонили сами, не отвечали на наши звонки и сообщения ни днем, ни вечером, ни ночью, то на следующее утро мы все четверо собрались и поехали…

– Катерина Ивановна, –  сказала Алина. –  Пожалуйста, вот с этого момента постарайтесь все вспомнить в мельчайших подробностях. Я знаю, это непросто, но вы попытайтесь.

Катерина Ивановна кивнула.

– Я уже рассказывала это и оперативному сотруднику, и следователю… Думаю, что смогу повторить.

Влажная тьма прильнула снаружи к окну, будто прислушиваясь. Чья-то тень появилась из провала арки двора, преломилась в свете единственного фонаря на стене, заскользила по стенам, словно вдруг превратившись из человека в какое-то жутковатое хищное существо, отразилась на миг в сотнях дождевых капель и снова исчезла. Алина внимательно слушала.

…Раннее осеннее утро, сквозь плотные тучи едва пробивается тусклое свечение нехотя просыпающегося солнца. На узкой улице пусто; еще только зажигаются первые окна, за которыми кое-как под назойливые призывы будильников выбираются из вязкого утреннего сна обитатели окрестных домов; покрытые каплями влаги автомобили не тронулись с места, и прохожие, зябко поеживаясь, еще не зашагали к метро; только какая-то фигура в бесформенном длинном плаще маячит во мгле, ведя на поводке большого понурого мокрого пса.

У четырех человек, вышедших из такси у парадной четырехэтажного дома красного кирпича, напряженные и немного растерянные лица, как у людей, нечасто сталкивающихся с бедой. Они поднимают головы и смотрят наверх: три окна на четвертом этаже безнадежно темны, рама одного чуть-чуть приоткрыта. За поблескивающими в свете фонарей стеклами застыла пугающая неизвестность.

– Ну, заходим, –  неуверенно проговорил кто-то.

Стены полутемной парадной лестницы отзываются шепотом эха на шорох шагов. Мужчины тяжело дышат, женщины переговариваются негромко:

– Мы уже разное думали, может быть, ушли в гости к кому-то, а телефоны дома оставили, или не зарядили вовремя и не заметили, а может быть, их обокрали, и они сейчас в полиции заявление пишут…

За дверью квартиры непроницаемая ватная тишина. Тускло звякнула связка ключей. Лязгнул, отпираясь, замок, раз и другой. Дверь дернулась, но не открылась: ее держал засов, задвинутый изнутри.

– И вот тут нам стало ясно, что случилось какое-то страшное несчастье. Я немедленно позвонила хозяйке квартиры, она неподалеку живет и сразу пришла, и тогда уже вызвали специальную службу, чтобы вскрыть дверь…

Четверть часа, когда ждали хозяйку, и потом еще полчаса, пока через просыпающийся город спешили мастера взлома, они почти непрерывно звонили, раз за разом нажимая кнопку, откликающуюся пронзительным зуммером за запертой дверью, разрываясь между надеждой услышать шаги и звук отпираемого засова и ужасом осознания, что этого не произойдет. Нет ничего хуже ожидания тогда, когда беда уже очевидно стряслась и разбуженная тревогой фантазия рисует образы и ситуации, одни страшнее других, но, как бы ни были ужасны созданные воображением чудовищные картины, реальность очень часто их превосходит…

– Дверь наконец вскрыли, и я вошла первой. Знаете, я еще на лестнице чувствовала этот запах, а в квартире он был густой, как патока…

Недвижный сумрак квартиры был полон густым цветочным ароматом. Слева от входа светилось окно кухни, на вешалке в коридоре висела одежда, стояла на тумбочке женская сумочка. Дверь в комнату была закрыта. Из-под нее сочился холодный сквозняк и запах цветов. Катерина Ивановна, шедшая первой, толкнула дверь, открыла и остановилась на пороге, будто наткнувшись на стену. Через мгновение сзади пронзительно вскрикнула и упала, лишившись чувств, мама Вадима.

– Знаете, мертвое тело выглядит жутко неправдоподобно, как будто какой-то чудовищный манекен, чья-то злая пародия на человека, которого ты знал и любил…