Рабыня, не поднимая глаз, склонилась в почтительном поклоне и поспешно удалилась, ее босые ступни бесшумно скользнули по полированному мрамору. Метера закрыла глаза, вжимаясь пальцами в виски. В висках стучало: «Время, время, время…» Оно утекало сквозь пальцы, как песок, уносимый ветром с берега.

Через некоторое время щелчок открывающейся двери заставил ее поднять веки. На пороге стоял он. Юноша, чья красота была столь же очевидной, сколь и опасной. Смуглая кожа отливала золотом в свете масляных ламп, черные волны волос были убраны с высокого лба, а фигура, гибкая и сильная, говорила не о рабской покорности, а о дремавшей в нем дикой, первозданной силе. Он стоял, опустив взгляд, но в самой его позе читалась готовность пружины к разжиманию.

– Как тебя зовут? – спросила Метера, разглядывая его с холодной, аналитической оценкой, с какой осматривают нового скакуна или клинок.

– Атар, – ответил молодой человек, и его голос, низкий и бархатный, прозвучал в тишине комнаты, как струна.

– И давно ты служишь мне? Я не замечала тебя раньше. Твоя красота не должна была ускользнуть от моего внимания.

– Со вчерашнего дня, о, Светлая. До этого я… проходил обучение, – он сделал небольшую, почти театральную паузу, – искусству любви у жрецов Солнца в их горной обители.

Жрецы Солнца. Сердце Метеры сжалось. Те самые, кто все эти годы уводил ее дочь от земных радостей в мистические туманы. Ирония судьбы заключалась в том, что теперь они же прислали ей орудие для ее возвращения.

– И сколько тебе лет, Атар?

– Двадцать, госпожа.

– Двадцать… – она протянула слово, сравнивая. Ее дочери было двадцать. Возраст расцвета, а не монашеского затворничества. – Жрецы, говоришь, обучали тебя. И ты хорошо освоил эту… науку? Они довольны твоими успехами?

Уголки губ Атара дрогнули в едва уловимой улыбке.

– Наставники были ко мне благосклонны. Поэтому и предоставили мне величайшую честь – служить тебе, моя царица, – он поднял на нее взгляд, и Метера увидела в его темных глазах не рабское подобострастие, а уверенный, почти вызывающий огонь.

– А сможешь ли ты, – Метера приподнялась на ложе, и ее голос стал тише, но весомее. – Увлечь молодую, невинную девушку? Ту, чье сердце и тело дремлют, окутанные покровом молитв? Ту, чьи ладони знают лишь жест воздевания к небу, но не прикосновения к мужской коже?

Атар не смутился. Напротив, его взгляд загорелся азартом.

– Меня обучали, о, Повелительница, не только технике, но и психологии влечения. Меня учили, как разжечь искру там, где, кажется, лежат лишь холодные угли. Как пробудить желание у тех, кто сам о нем не подозревает.

На мгновение Метера почувствовала укол странной ревности. Ревности к той, кому будут предназначаться эти умения. Она отогнала это чувство.

– У меня для тебя особое поручение, Атар. Ты, конечно, знаешь, что у меня есть дочь. Арсея. Ей уже двадцать лет, – она сделала акцент на этом. – Но она… она не познала еще ни единого мужчины. Она проводит дни и ночи в молитвах, в экстазе, обращенном к солнцу, и отворачивается от земных наслаждений, как от скверны. Сколько я ни пыталась ее убедить, уговорить, приказать – все бесполезно. Ее гарем пустует, а ее лоно – нетронуто. Может быть, – и в голосе царицы впервые прозвучала отчаянная мольба. – Тебе удастся найти ту потаенную дверцу, что ведет в ее спящую чувственность. Я очень на это надеюсь. Будущее нашего рода зависит от этого.

Атар медленно опустился на колени, и его поклон был исполнен не рабской униженности, а почти рыцарской преданности делу.

– Благодарю тебя, о, Царица, за оказанное мне доверие! Я приложу все свое умение и всю страсть, что даровали мне боги и наставники.

– Ты красив и молод, – Метера протянула руку и приподняла его голову за подбородок, заставляя вновь встретиться с его взглядом. Ее пальцы почувствовали тепло его кожи. – Возможно, твоя молодость, твоя… энергия, смогут достучаться до нее там, где мои слова оказались бессильны. – она отпустила его, и на ее лице на мгновение мелькнула тень былой, давно утраченной нежности. – Эх, Атар… где мои двадцать лет! Иди. И попытайся. Твоя задача – пробудить в ней не просто отклик плоти, но и интерес, любопытство, жажду.

– Слушаюсь, Повелительница! – Атар легко поднялся с колен, его движения были полны грации и силы.

– Утром придешь и расскажешь об успехах. Что бы там ни произошло.

Атар с глубоким, почтительным поклоном вышел из покоев царицы. Дверь закрылась, и Метера осталась одна в огромной, наполненной угасающими ароматами комнате, с одной-единственной, горящей в темноте надеждой по имени Атар.

Глава 3

В это самое время в своих покоях, в самой дальней от шума и суеты части дворца, Арсея совершала свой ночной ритуал. Здесь не было ни золота, ни роскошных ковров. Лишь простой шерстяной ковер на каменном полу, ложе, застеленное грубым льном, и в нише – золотая статуэтка Бога Солнца, единственная дань роскоши в этом аскетичном убежище.

– О, великий, ты, единственный на земле и небесах! – ее голос, чистый и звонкий, нарушал торжественную тишину. – Дарующий всему живому свет и тепло! Без тебя зачахла бы нива жизни, остановились бы воды в реках, и сердца людей обратились бы в камень.

Она стояла на коленях, обнаженная, как и подобает душе, предстающей перед божеством. Лунный свет, пробивавшийся через высокое окно, окутывал ее стройную фигуру серебристым сиянием. Два года стерли последние следы девичьей угловатости. Теперь это было тело молодой женщины: небольшие, но упругие и красиво очерченные груди, тонкая, гибкая талия, плавные изгибы бедер. Длинные, черные как смоль волосы, не знавшие ножниц рабынь-парикмахеров, волной струились по ее спине, почти достигая колен. Но в ее огромных, темных глазах, устремленных на сияющий лик идола, горел все тот же отрешенный, почти фанатичный огонь.

– Наполни меня своей божественной силой, – шептала она, воздевая руки, – не дай вечерней мгле затмить мое сердце. Я преклоняюсь перед твоим сиянием, твоей животворящей энергией. Ты – моя жизнь! Ты – моя любовь! Я отдаюсь тебе всем своим существом!

Ее губы беззвучно шептали древние слова заклинаний, глаза закрылись, а тело внезапно затрепетало, будто по нему пробежал разряд молнии. Сначала это была легкая дрожь в кончиках пальцев, затем волна, прокатившаяся по всему телу, заставила выгнуться ее спину и сжаться пальцы ног. Она дышала прерывисто и глубоко, на ее бледной коже проступила испарина.

Это был экстаз, пик мистического соединения с божеством, ради которого она жила. Так продолжалось несколько минут, наполненных внутренним светом и трансом. Наконец, сила покинула ее, и она безвольно рухнула на грубый ковер, подобно срезанному цветку.Лежа, она несколько минут приходила в себя, слушая, как бешено стучит ее сердце – не от земной страсти, а от соприкосновения с безмерным. Наконец, дрожащей рукой она потянулась к низкому столику и взяла с серебряного подноса персик. Плод, символ жизни и плоти, который она всегда употребляла после ритуала, чтобы «заземлиться». Откусив небольшой сочный кусочек, она медленно прожевала его, ощущая, как сладость фрукта возвращает ее к реальности. Отложив недоеденный персик, она подошла к окну.

Полная луна, холодная и отстраненная, царила в небе. Арсея смотрела на нее с безмолвным вызовом. Луна была символом всего, что она отвергала: пассивности, женских таинств, связанных с кровью и деторождением, ночи, скрывающей лик ее бога. Ее тело, освещенное лунным светом, казалось мраморной статуей, воздвигнутой в честь дневного светила. Сделав резкий, отвращающий знак пальцами в сторону ночного светила, Арсея отошла от окна и легла на свое ложе. Усталость от пережитого экстаза быстро погрузила ее в глубокий, безмятежный сон. На ее губах застыла улыбка единения с богом.

Дверь в ее покои скрипнула с такой осторожностью, что звук был не громче падения сухого листа. В проеме возникла темная фигура Атара. Он был бос, его движения были плавны и бесшумны, как у пантеры, крадущейся за добычей. Дверь закрылась за ним, и он остался стоять в полной темноте, позволяя своим глазам привыкнуть к мраку, разбавленному лишь полоской лунного света от окна.

Затем он двинулся вперед. Его шаги были беззвучны. Он подошел к ложу и присел на самый его край, не нарушая пространства сна. Лунный свет падал прямо на лицо Арсеи, и Атар замер, завороженный. Длинные, темные ресницы отбрасывали легкие тени на ее бледные щеки. Прямой, изящный нос, губы, красиво изогнутые даже в полном покое, – в ее лице была хрупкая, почти неземная гармония. Ее худоба, которую Метера называла «излишней», была худобой юной ланки, готовой в любой момент сорваться в бег. Атар, видевший многих женщин в стенах храма, понимал, что эта девушка была иной. Ее красота была не для услады глаз, а для поклонения.

Он не стал будить ее. Его миссия была иной. Он должен был проникнуть в ее мир не как завоеватель, а как сновидение. Его пальцы, легкие и теплые, прикоснулись сначала к ее бровям, повторив их изгиб. Затем они скользнули по вискам к нежным, высоким скулам. Он чувствовал под подушечками пальцев бархат ее кожи, и его собственное дыхание стало глубже. Он очертил контур ее губ, не касаясь их, ощущая исходящее от них почти осязаемое тепло. Его рука, все такая же невесомая, опустилась ниже, скользя по длинной, изящной линии шеи к ключицам, а затем едва заметно, почти мимолетно, провела по округлости ее груди, чуть ниже соска.

От этого прикосновения, столь легкого и в то же время столь уверенного, по телу Арсеи пробежала легкая судорога, хотя она и не проснулась. Атар чуть слышно застонал, чувствуя, как волна желания подкатывает к его собственному горлу. Он был искусным любовником, но эта девушка, эта спящая весталка, пробуждала в нем не только профессиональный азарт, но и нечто первобытное, жаждущее не просто обладания, а причастия.

Его ладони, знавшие все азы и тайны любовной науки, продолжили свой путь. Они скользили по ее телу, не спеша, вырисовывая невидимые узоры на ее коже. Он нежно гладил ее живот, бедра, внутреннюю сторону коленей – те места, где кожа была особенно тонкой и чувствительной. Он не применял грубых или навязчивых ласк; его прикосновения были словно шепотом, обещанием, вопросом, заданным спящему телу.