Служанка Чэн Юй, Ли Сян^[11], была вспыльчивого нрава. Едва она услышала, что за довод привел генерал, дабы отказаться от помолвки, как тут же пришла в ярость.

– «Покуда не побеждена Северная Вэй, не смею создавать семью»?! Мало того, что в последние годы Северная Вэй набрала военную мощь и каждое столкновение приводило к потерям с обеих сторон, но даже во времена Тай-цзуна, основателя династии Великой Си, когда Северная Вэй была еще слаба, мы смогли воткнуть знамя нашей Великой Си только у их Нефритовой переправы! Он!.. Да он просто ищет отговорки, потому что не хочет жениться на нашей княжне! – Ли Сян с глазами, полными злых слез, воскликнула: – Княжна вот уже два дня и две ночи не выходит, запершись под крышей! Наверняка у нее, претерпевшей подобное унижение, сердце разрывается. Так мне беспокойно за нее!

Чжу Цзинь, главный управляющий, безо всякого выражения осматривал лекарство, что держал в руках.

– Не беспокойся. Она и позавтракала, и пообедала, и поужинала, а ночью еще и позвонила в колокольчик, чтобы служанка подала ей закусок.

Ли Сян разрыдалась еще сильнее.

– Душевные терзания – трудоемкое дело! Княжна наверняка много ест, потому что тратит уйму душевных сил! А требуется их столько, потому что все они уходят на страдания. Ох, бедненькая моя княжна-а-а…

Чжу Цзинь замолчал и посмотрел на нее долгим взглядом. Потом с непонятным чувством на лице проговорил:

– На удивление с таким кривым ходом мысли ты вывернула ко вполне разумному выводу.

Когда Ли Сян упомянула крышу, она имела в виду крышу пагоды Десяти цветов – самого высокого здания столицы. Десятиэтажная пагода возвышалась даже над девятиэтажной пагодой государственного буддийского храма на окраине города. Двери пагоды Десяти цветов не открывались ни днем, ни ночью, поэтому никто не знал, для чего она построена.

Годы шли, и легенды вокруг нее множились. Самой известной была следующая. Говорили: «Цветы, что венчают собрание прекраснейших из них, – все они в пагоде Десяти цветов. Скрыты в ней редкие цветы и невиданные травы, а с ними – множество сокровищ и красивых людей».

Пагода Десяти цветов казалась небесной обителью покоя и благодати.

И хотя до небесной обители пагода, может, и не дотягивала, зато редких цветов, невиданных трав, сокровищ и красоты в ней действительно имелось немало.

Ходили слухи, что на первом году жизни княжну Хунъюй поразил странный недуг. Искуснейшие лекари Поднебесной только беспомощно разводили руками. Девочка угасала день ото дня, и князю Цзинъаню не оставалось ничего, кроме как обратиться к наставнику государства^[12]. Тот начертал им предписание из семнадцати слов: «Возведите высокую пагоду, соберите сотню цветов, растите княжну до пятнадцати лет, и недуг тогда излечится сам собой».

Получив сие предписание, князь Цзинъань попросил императора издать указ. За три месяца возвели десятиэтажную пагоду, где собрали сотню различных цветов и трав – вот откуда в ней взялись «редкие цветы и невиданные травы».

Теперь к сокровищам. Среди цветов, собранных князем Цзинъанем, имелось два цветка, которые путем долгого совершенствования научились принимать человеческий облик. Даже в императорском дворце не нашлось бы подобных диковинок. Разумеется, их можно было назвать бесценными сокровищами. Оба приближенных княжны и были духами тех цветов – это грушевое дерево Ли Сян, служанка Чэн Юй, и гибискус Чжу Цзинь, ее главный управляющий, который заведовал всеми внутренними делами пагоды.

И, наконец, красивые люди. Пускай единственной, кто в пагоде Десяти цветов мог сойти за настоящего человека, была сама княжна Хунъюй Чэн Юй, глядя на ее прекрасное лицо, устыдились бы и растущие в пагоде цветы. Красота ее одной сравнилась бы с красотой сотни чаровниц, поэтому все обитатели пагоды искренне полагали, что слухи о множестве красивых людей отнюдь не лгали.

Ранним утром третьего дня красивая, как сотня чаровниц, княжна Хунъюй с чернющими, словно у панды, кругами под глазами выплыла из-за дверей опочивальни. Сторожившая снаружи Ли Сян стрелой метнулась ей навстречу. С одной стороны, она очень беспокоилась о драгоценном здоровье своей юной госпожи, с другой – не смогла удержаться от ругательств:

– Тот проклятущий генералишка глаза имеет, да ими не пользуется, такой благословенный брак упустил! В любом случае не нашей княжне полагается от тоски чахнуть! Если вы из-за него здоровье подорвете, что нам тогда делать?

Чэн Юй оставила ее возгласы без внимания, сонно протянула Ли Сян лазурный узел с платьем и, зевнув, сказала:

– Отправь это в лавку Изящных узоров, они там сейчас с ног сбиваются.

Служанка приоткрыла узел и перепуганно выдохнула:

– Это же ваше свадеб…

Чэн Юй никак не могла перестать зевать. Она прикрыла рот ладошкой, в уголках ее глаз выступили слезы.

– Я переделывала его два дня, ушив по размеру одиннадцатой принцессы и украсив узорами, которые ей непременно понравятся. – Видя, что на лице Ли Сян не появилось ни капли понимания, княжна, превозмогая сонливость, пояснила: – В следующем месяце одиннадцатая принцесса выходит замуж. Сама она едва сможет расшить простыню новобрачной, а из дворцовых мастериц ей ни одна не нравится. Слышала, они заказали свадебные одежды в лавке Изящных узоров у госпожи Сусю, однако у той последние дни болят глаза, так что в лавке теперь все вверх дном… – Чэн Юй протянула руку и похлопала по узлу с платьем в руках Ли Сян. Глаза ее блеснули. – Им срочно нужно платье, так что мы можем преспокойненько задрать цену до небес. Выманить у них пятьсот золотых будет легче легкого.

Ли Сян молча хлопала глазами. Наконец она выдавила:

– Значит… Эти дни вы вовсе не страдали оттого, что генерал отказался на вас жениться?

Княжна перестала зевать, задумалась на мгновение, а потом быстренько прислонилась головой к дверному косяку.

– Страдала! Очень страдала! Как же тут не страдать… Тот генерал, хм, тот, как же его… Тот генерал…

Служанка суховато напомнила:

– Генерал Лянь. Фамилия генерала – Лянь.

Чэн Юй, запнувшись, продолжила:

– А, точно, генерал Лянь. Такой непоколебимый мужчина – железо и кровь! Ай-я, поклялся, что не создаст семью, покуда Северная Вэй не побеждена. Человек великих устремлений и далекоидущих планов! Воистину, упустишь такого прекрасного мужа – будешь сожалеть до конца жизни. Эх, не повезло мне…

На этих словах она попыталась выдать правдоподобный вздох, но не удержалась, и вздох перешел в зевок.

Ли Сян потеряла дар речи.

– О таком нельзя упоминать. – Юная госпожа уже ловко отвлекала внимание Ли Сян от своего несвоевременного зевка. – Видишь, только вспомнили об этом несчастии, и меня снова сожалением кольнуло! – И тут же, пользуясь случаем, девушка выдумала прекраснейшее оправдание тому, чтобы вздремнуть днем: – В полдень обед можешь не подавать. Как проснусь, кхе, как оправлюсь от этой терзающей меня обиды, сама схожу за пирожными.

С этими словами Чэн Юй ступила одной ногой в спальню, затем застыла на пороге, будто задумавшись на мгновение, и вернула ногу назад. Усилием, которое она затратила, чтобы открыть слипающиеся и слезящиеся глаза, можно было двигать горы. Поманив Ли Сян пальцем, она настойчиво произнесла:

– Ты уж меня не подведи. Пятьсот золотых – и ни одним золотым меньше, поняла?

Служанка ошарашенно промолчала.

Ли Сян маялась полдня и, сдавшись, за обедом обратилась к Чжу Цзиню:

– Так страдает княжна или нет?

Управляющий, до этого увлеченно выбиравший кинзу из супа с редькой на костном бульоне, услышав вопрос, одарил Ли Сян непроницаемым взглядом и поинтересовался:

– А ты как думаешь?

Та подперла лицо руками и принялась размышлять вслух:

– Она не похожа на страдающую. Она даже не вспомнила фамилию генерала Ляня, но ведь на обратном пути она с таким воодушевлением вышивала свадебные одежды!..

Чжу Цзинь вернулся к выбиранию кинзы.

– Ее не отдали женой в Северную Вэй, чтобы породниться с теми варварами, так что, за кого бы ее ни просватали, она была бы счастлива.

С основания Великой Си прошло чуть больше двухсот лет, и за это время в Северную Вэй выдали замуж с полдюжины дочерей принцев и князей. Все те девушки покинули мир в самом расцвете сил, и ни одна девичья душа не вернулась на родину.

Подумав об этом, Ли Сян грустно вздохнула и решила помочь Чжу Цзиню избавиться от кинзы.

– Но она сама сказала, что, упустив такого прекрасного мужа, возможно, будет сожалеть до конца жизни! Не пойму, просто так она это сказала или правда в глубине души так думает… Вот и пытаюсь разобраться…

Чжу Цзинь серьезно посмотрел на служанку.

– Поэтому, если из дворца придут осведомиться о состоянии княжны, описывай ее чем безрадостней, тем лучше! Великая вдовствующая императрица любит нашу княжну. Чем сильнее она мучается виной, тем меньше вероятность того, что княжну отправят к варварам… А теперь – неуклюжие лапки прочь, это не кинза, это лук, а лук я очень люблю.

В конце каждой луны Чэн Юй ощущала себя самой несчастной княжной в мире. Серебра, которое Чжу Цзинь выдавал ей в качестве ежемесячного содержания, едва хватало, чтобы продержаться до последнего дня месяца. В прошлом, когда были живы ее родители, естественно, ей никогда не приходилось беспокоиться о пище и одежде. Чэн Юй смутно припоминала, что до самой их смерти она проживала свою лучшую жизнь, не испытывая недостатка в деньгах.

Плохо было то, что стоило в ее руках оказаться большому количеству серебра, как она превращалась в легкую добычу для обманщиков. Юная княжна постоянно тратила огромные деньги на сущие безделицы, отчего Чжу Цзинь метал громы и молнии.

Например, когда Чэн Юй было двенадцать, она потратила пять тысяч лянов серебром на однорогую лошадь и в полном восторге потащила ее домой. Но на полпути чудесный рог зацепился за куст на обочине дороги и оторвался.

Или вот в тринадцать лет она потратила семь тысяч лянов серебром на тысячелетние семена лотоса, на троне из которого, по легенде, восседает сам Будда Шакьямуни. В итоге на следующий день семена проросли у нее на столе, и Ли Сян пересадила их в чан. Чэн Юй вдохновленно ухаживала за ними целых два месяца, по истечении которых вырос самый обычный арахис.

И не упомнить, сколько раз ее надували по мелочам. Одно время при виде Чэн Юй у Чжу Цзиня начинала трястись рука, которой он считал на счетах.

Еще… А «еще» не случилось. Чжу Цзинь решил, что не дело Чэн Юй так его мучить, и изъял у княжны все средства.

Поэтому уже к своим четырнадцати годам Чэн Юй начала очень тщательно обдумывать вопрос зарабатывания денег. Упорно осваивая эту науку два месяца, она обнаружила, что лучше всего деньги зарабатываются на сестрах-принцессах, и, воспрянув духом, принялась совершенствоваться в этом направлении.

Как говорится, если долго мучиться, что-нибудь получится. Год спустя благодаря выдающимся талантам княжна Хунъюй достигла небывалых высот в вышивании и подделывании почерков при написании ученических работ, став лучшим работником лавки Изящных узоров – первой лавки готовых платьев в столице – и лучшим же работником зала Десяти тысяч слов^[13] – первого и, разумеется, совершенно незаконного столичного заведения, которое предоставляло услуги написания учебных работ за нерадивых учеников.

С тех пор как Чэн Юй познала горести жизни, никто уже не мог развести ее на деньги. Зато разводить на деньги научилась она.