Разошлись мы уже глубоко за полночь.

А 11 октября я впервые побывал в Смольном. Там проходил съезд Советов Северной области. Мы туда приехали втроем: Пискунов и прапорщик Цибульский как делегаты от Советов и я в качестве гостя. На съезде присутствовали делегаты от Москвы, Петрограда, Новгорода, Старой Руссы, Боровичей, Ревеля, Юрьева, Нарвы, Архангельска, Вольмара, Кронштадта, Гатчины, Царского Села, Чудова, Сестрорецка, Шлиссельбурга, Выборга, Гельсингфорса, Таммерфорса и Або, а также окружного съезда Балтийского флота и нескольких уездных городов.

Целью съезда было связать в единую мощную структуру Советы Северной области, создав вокруг Петроградского совета сильную революционную опору. Съезд являлся предтечей Всероссийского съезда рабочих и солдатских депутатов.

Председателем президиума съезда был избран Николай Васильевич Крыленко – прапорщик запаса армейской пехоты, экстерном окончивший юридический факультет Харьковского университета. После Февральской революции Николай Васильевич был председателем армейского комитета 11-й армии. Спустя две недели после съезда он в качестве представителя Совнаркома вошел в состав Комитета по военным и морским делам вместе с Владимиром Анатольевичем Антоновым-Овсеенко и Павлом Ефимовичем Дыбенко. С последними двумя я уже был хорошо знаком, не раз пересекаясь в Гельсингфорсе, а Николая Васильевич тут увидел впервые. Он обратился к делегатам со вступительным словом и огласил повестку.

Первым с пространным докладом о деятельности Петроградского совета выступил Лев Давидович Троцкий. Кучерявый худосочный субъект с ярко выраженной семитской внешностью. Я много слышал об этом человеке, но увидел тогда впервые. И он мне активно не понравился. Пел как соловей, говорил правильные слова о том, что Временное правительство собирается сдать Петроград и переехать в Москву, а мы не должны с этим соглашаться и обязаны взять на себя оборону города и страны в целом, глазами сверкал, но было за этим слишком много пафоса и почти отсутствовала конкретика. Только общие фразы. Потом, многократно упомянув ответственность и долг, перешел к конкретике: «Лучшей обороной страны будет немедленное мирное предложение к народам всего мира через голову их империалистических правительств». Тут мне даже смешно стало – конечно, услышав такое предложение, все народы сразу поскидывают свои правительства и начнут с нами дружить. Нет, такому болтуну нельзя доверять судьбу страны.

Вторым от имени Балтийского флота выступил председатель Центробалта Дыбенко – мощный чернобородый матрос, который уже через две недели будет назначен народным комиссаром по морским делам. Этот уверено рубил правду-матку о том, что Балтийский флот, несмотря на исключительно враждебное отношение к нему Временного правительства, героически сражается с немецким флотом, превышающим его в пятнадцать раз по численности. Дыбенко вкратце, но с цифрами рассказал о действиях Балтийского флота в Моонзундском сражении, поведал о том, что и в дальнейшем матросы будут умирать, но не запятнают себя предательством по отношению к революции.

Потом Дыбенко привел пример действий Временного правительства, рассказав, что для флота у него нет хлеба, но оно попыталось отправить в Швецию семьдесят вагонов с продовольствием, среди которых было сорок вагонов с маслом, которое флот тоже не получает. Из этого Дыбенко сделал заключение, что Временное правительство хочет уморить флот голодом. Далее он поведал, что недавно Временное правительство прислало на усмирение флота две дивизии казаков, но те быстро стали большевиками и левыми социалистами-революционерами.

В этом месте зал грохнул аплодисментами. Дыбенко закончил свое выступление призывом к съезду послать флоту приветствие и зачитал его текст. Съезд текст приветствия утвердил и почтил погибших матросов и солдат вставанием.

Третьим со словами о безусловной поддержке Петроградского совета выступил представитель Московского совета. Потом от имени Финляндского областного комитета толкнул речь Антонов-Овсеенко. Он доложил съезду, что ни один приказ Временного правительства не исполняется на территории Великого княжества Финляндского, если он не подписан комиссаром областного комитета. При этом комитет контролирует все органы местной власти, наблюдает за контрразведкой и регулирует местную жизнь. В качестве вывода Владимир Анатольевич выдал: «Комитет во всех отношениях стал органом революционной власти. И ему все труднее становится удерживать массы от выступления, так как сейчас ребром встал вопрос о власти».

После перерыва, во время которого я улучил момент накоротке переговорить с Крыленко, было еще несколько выступлений. В частности, депутат от Новгородского полка (Румынский фронт) озвучил требование солдат о немедленном начале мирных переговоров и переходе всей власти в руки революционной демократии.

Мой прапорщик Цибульский долго не разглагольствовал, также озвучив требование частей гарнизона Таммерфорса о скорейшем заключении мира, и выразил недоверие Временному правительству.

Потом было очень эмоциональное выступление депутата Молчанова из первого Сибирского армейского корпуса. Я застенографировал его и считаю необходимым привести целиком. «Все солдаты и все части нашего корпуса хотят перехода власти к Советам. Мы не знаем у себя ни большевистской, ни меньшевистской агитации. Жизнь нас многому научила. Мы теперь сами твердо убедились в том, что коалиционное правительство затянуло войну. Нам говорят, что война нужна для страны, для наших отцов и матерей, оставшихся в тылу. Неужели нашим матерям и отцам нужно было пролить такое море крови их родных детей ради собственного благополучия? А где же это благополучие наших отцов и матерей? Неужели в том голоде, в той нищете, в тех материнских слезах, которые война принесла в изобилии трудовому люду, рабочему и крестьянам? Знайте, что на фронте не проходит часа и минуты, чтобы солдаты не говорили о мире!» Очень сильно это было сказано.

После исчерпания регламента Крыленко подвел краткий итог первого дня работы съезда, отметив, что все выступающие, за исключением новгородцев, высказались солидарно: вся власть Советам, долой существующее Временное правительство!

* * *

Из Смольного я пешком направился на квартиру, в которой моя семья проживала в доме 15 по Греческому проспекту, чтобы впервые за долгое время увидеться с женой и тремя своими детьми. По пути меня трижды останавливали патрули, но услышав, что иду домой из Смольного, сразу же пропускали. Даже документы ни разу не проверили.

Моя первая жена умерла, когда я учился в академии. От нее осталось двое детей: Володя, которому в этом году исполнилось одиннадцать лет, и девятилетняя Нина. Сейчас их воспитывала моя вторая жена – Нина Павловна Свечникова (в девичестве Иванова), четыре года назад родившая мне сына Колю. Переезжать в Чухонию, как она называла Великое княжество Финляндское, Нина, будучи коренной петербурженкой, отказалась категорически. Здесь у нее были подруги, любимая работа, гимназия, в которую ходили старшие дети. А мне часто ездить в Петроград было совершенно не с руки. Поэтому уже почти год мы виделись не чаще одного раза в несколько месяцев.

В том году в Петрограде было голодно. Деньги и продукты я изредка передавал Нине с оказиями, когда кто-то из моих подчиненных ездил в Петроград в служебные командировки. В этот раз я привез спички, папиросы и небольшой мешочек колотого сахара. Сахар – детям, а все остальное, особенно спички, можно было выгодно обменять на продукты.

* * *

Второй день съезда мне почти не запомнился. Сначала мутили воду меньшевики, тщетно пытаясь доказать неправомочность съезда, потом обсуждали текущий момент и слушали доклад Антонова-Овсеенко о военно-политическом положении.

На третий день я познакомился с Карлом Андреевичем Петерсоном – делегатом от Исполнительного комитета объединенного совета всех латышских полков, пообещавшим съезду поддержку от латышских стрелков в количестве сорока тысяч штыков. Карл Андреевич был старше меня на четыре года, в партии состоял с 1898-го. Спустя двенадцать дней после этой нашей встречи он был избран членом ВЦИК, а потом вошел в состав первой коллегии ВЧК.

Съезд обсудил земельный вопрос. Было принято решение обратиться к крестьянству с воззванием о том, что правильный путь не в погромах, а в том, чтобы организоваться для борьбы за землю и волю в союз с рабочими.

Потом перешли к основному вопросу – о созыве Всероссийского съезда Советов. С докладом по этому вопросу выступил Михаил Михайлович Лашевич, член ВЦИК, вступивший в РСДРП в 1901 году. Спустя 11 дней он создал в Петропавловской крепости запасной штаб по руководству восстанием. В ночь на 25 октября руководил отрядом солдат и матросов при захвате почты, телеграфа и госбанка.

Постановили: созвать Всероссийский съезд Советов 20 октября, а для организации этого избрать Северный областной исполнительный комитет. В его состав вошли Антонов-Овсеенко, Дыбенко, Крыленко и еще 14 человек.

ЦИК не утвердил это постановление, подменив его собственным и отодвинув дату открытия II Всероссийского съезда Советов рабочих и крестьянских депутатов на пять дней.

Глава 3. Революция в России (За четыре месяца до дня «Д»)

Генерального штаба полковник Михаил Степанович Свечников, выборный начальник 106-й дивизии

Ленин настаивал на скорейшем проведении вооруженного восстания. Троцкий, возглавлявший Петросовет, осторожничал и «тянул резину».

Поздним вечером 24 октября Ленин, не выдержав ожидания, сам пришел в Смольный и сразу же развил бурную деятельность. Следующим утром Керенский покинул Зимний дворец и на автомобиле направился в Псков, где располагался штаб Северного фронта.

Около полуночи руководитель секретариата ЦК РСДРП Яков Михайлович Свердлов отправил телеграмму: «Гельсингфорс. Смилга. Высылай устав. Свердлов». Смилга ознакомил с ней Дыбенко и Антонова-Овсеенко, известил меня телеграммой и дал команду железнодорожникам.

Всю ночь с 24 на 25 октября матросы грузились в эшелоны. С первым из них в Петроград уехал Антонов-Овсеенко. Всего из Гельсингфорса было отправлено три эшелона, которые перевезли около четырех с половиной тысяч вооруженных матросов. Почти одновременно с этим Центробалт отправил в Петроград четыре эскадренных миноносца: «Забияка», «Самсон», «Меткий» и «Деятельный». Отрядом миноносцев руководил Дыбенко. Немногим позже в Петроград под командованием полковника Потапова был направлен 428-й пехотный Лодейнопольский полк 107-й дивизии, расквартированный в Свеаборге.

В 12 часов 50 минут 25 октября я отправил Смилге в Областной комитет телеграмму: «Вся 106-я пехотная дивизия во главе с командным составом готова во всякое время выступить в защиту Советов и стоять на страже демократии. Начдив 106-й полковник Свечников. Председатель Дивизионного комитета Пискунов».

Ответная телеграмма содержала распоряжение подготовить к отправке в Петроград отряд в двести штыков с пулеметами. Остальным находиться в готовности.

Я оперативно принял решение о направлении в Петроград двух рот 422-го Колпинского полка с четырьмя пулеметами. Командовать этим отрядом я поставил выборного помощника командира 422-го пехотного полка подпоручика Сергея Васильевича Здоровцева (члена РСДРП(б) с 1909 г.).

Утром и в первой половине дня 25 октября отрядами Красной гвардии и солдат Петроградского гарнизона были захвачены телеграф, почта, вокзалы, банки, главная электростанция, взяты под охрану мосты. Бескровно. Фактически это был не захват, а скорее смена караулов. Во второй половине дня (примерно в семнадцать часов) был оцеплен Зимний дворец. К штурму не приступали – ждали прибытия основных сил из Гельсингфорса.

Вечером, примерно в половине седьмого, в Зимний дворец был доставлен ультиматум Антонова-Овсеенко с требованием о сдаче дворца. В девять вечера защитники дворца отправили в эфир паническую радиограмму, на которую так и не последовало ответа.