Конфликт был неизбежен, и Иван должен был убедить Петра хотя бы переговорить для начала с Испанией, может быть, предложить им что-нибудь за этот кусок довольно опасной земли, потому что там было, за что и повоевать. Вот только Испания пока об этом не знала и, как уверился сам Иван, не слишком дорожила именно этой территорией, потому что на ней не было ни золота, ни серебра.

Каким образом они умудрились высадиться на том небольшом участке чётко отмерянной территории, миновав при этом пару довольно крупных городков, принадлежащих испанцам, оставалось загадкой, так же, как и то, что неопытные в то время русские моряки, да и сам Иван Долгорукий, проворонили момент, когда их флотилия прошла по Магелланову проливу, выйдя в Тихий океан.

Голландцы объяснили это потом тем, что не совсем поняли, куда именно нужно было попасть русским, да и шторм, который долго швырял их флотилию так, что они едва не потерялись, разбросанные в океане, внёс свои коррективы.

Испанцы же побоялись вступать в вооруженный конфликт, учитывая то, что противостоять им собирались вовсе не туземцы, над которыми они имели неоспоримое преимущество, да и флотилия, ради которой к русским и отправили экспедицию, внушала определенное уважение.

Ну и то, что здесь не было золота и серебра определяло не слишком великий гарнизон, предоставленный для охраны испанской короной. Однако, решать что-то нужно было, и Иван с семьёй и очень ценным грузом отправился в обратный путь, пообещав вернуться с каким-либо решением и помощью, и он намеривался сдержать слово.

Дверь распахнулась, и оттуда начали выходить моряки, что-то между собой обсуждая. Дмитрий Кузин выскочил из-за своего стола и скрылся за дверями кабинета. Вышел он оттуда минут через пять и кивнул встрепенувшемуся Ивану и вскочившему Петьке, что можно входить.

Когда Иван вошёл в кабинет вслед за Шереметьевым, то увидел, что государь стоит к ним спиной и задумчиво смотрит в окно, за которым таял последний снег и заливались птицы, приветствуя буйство весны и зарождение новой жизни.

Долгорукий в нерешительности остановился, не зная, как себя вести с этим Петром Алексеевичем, которого едва узнавал. Строгий, практически лишённый украшений камзол очень необычной формы подчеркивал ширину плеч и узкую талию этого уже молодого мужчины, а не просто рослого мальчика, которого он запомнил, когда уезжал.

Пётр продолжал смотреть в окно и, казалось, не замечал посетителей, не решавшихся нарушить напряженное молчание. Наконец, государь обернулся, и Иван увидел перед собой повзрослевшее лицо с пронзительным цепким взглядом, который только начал образовываться у Петра к моменту его отъезда.

– Ну, здравствуй, Ваня, давно не виделись. Садись, рассказывай, мне дюже интересно послушать про страну, коя так тебя солнцем обласкала, – и он первым подошёл к столу, усаживаясь в кресло, взмахом руки указывая, что они могут сесть в кресла, стоящие напротив. После этого он поставил руки на стол, опершись локтями и положил подбородок на сцепленные пальцы, всем своим видом показывая, что готов внимательно выслушать всё, что поведает ему Долгорукий, не перебивая.

***

Шведы решились на весьма спорный и неожиданный поступок. И ведь если бы в море в это время не проходила гонка за отпуском среди гардемаринов, то у них вполне могло получиться. Не зря я отказался от идеи оставить Петербург в качестве столицы, слишком он нехорошо расположен. Но всё же город Петра ценен, и я не намереваюсь его терять. Тем более, что как-то плавно он становится этакой русской Сорбонной, в которой будет сконцентрировано большинство учебных заведений страны.

Только вот, чтобы избежать студенческих бунтов, что мне прикажите делать? Может, несколько тюрем вокруг расположить, особо строгого режима, чтобы дурь из юных голов одним своим видом выбивали? Сложный вопрос, но его, тем не менее, нужно решать, пока время на эти решения есть. Но это в перспективе, а пока – шведы.

Сейчас на этом стихийном собрании, куда прибыли весьма занятые люди, побросав свои дела, чтобы сообщить о случившемся, было принято решение – сформировать флотилию для охраны границ. Пускай небольшую, потому что шведы вряд ли смогут много кораблей сюда направить, им тогда нечем будет от датчан защищаться, да от Пруссии, регент которой копытом бьёт.

Кроме того, Фридрих уже выдвинулся к своим войскам, оставленным на зимовку в Финляндии, с дополнительными резервами в виде пяти полноценных полков, включая один драгунский и целым обозом с вещами, необходимыми для любой армии, а значит, совсем скоро шведам станет жарковато.

Всю зиму Фридрих просидел в подаренном мною поместье вместе с польской шлюхой, к которой относился, вопреки моим указаниям, вполне уважительно, и, понимая это, не казал носа. Прибыл он лишь за назначением, презентовав мне огромную кипу бумаг, где были расписаны его видения формирования армии с учётом специфики русских, которых он уже изучил достаточно, чтобы иметь возможность применять эти знания на практике.

Я только начал читать, но уже видел, что некоторые идеи превосходят даже то, что я когда-то видел в своём мире. Я как раз изучал сей труд, когда прибыли адмиралы и гардемарин Белов. Его притащил с собой Мятлев, рассказывая, что его ударило рухнувшей мачтой, и пока он валялся без сознания, Белов, изображающий на этих учениях капитана, сумел каким-то невероятным образом повернуть корабль к противнику боком и вдарить из всех оставшихся в рабочем состоянии пушек практически в упор. Он же сумел расцепить уже сцепленные корабли и организовать эвакуацию выживших, и он же выловил за шиворот из воды шведского адмирала, приняв его за члена своей команды.

Я молча выслушал и кивнул. Если мальчишка и обиделся на такое пренебрежение, то зря, у меня просто не было слов, чтобы описать ситуацию и мою благодарность ему, не сорвавшись на такие грязные ругательства, что пришлось бы просить епитимью на себя накладывать, чтобы язык очистить.

Когда они вышли, я немного успокоился и поручил Митьке узнать имена всех выживших и погибших для представления к награде, которую я решил учредить: орден святого Николая, покровителя моряков. Тем ребятам, которые погибли – посмертно, остальных привезти сюда в Москву и торжественно вручить на балу, который в их честь состоится.

Орден будет трёх степеней. Вторую получат выжившие, а Белов, Мятлев и погибшие – первую. Плюс денежное вознаграждение – двести пятьдесят рублей за первую степень, они пойдут родителям погибших гардемаринов, доказавших, что я всё делаю пока правильно, сто рублей за вторую степень – ей-богу, они это заслужили.

Гардемарины же, с «Елизаветы» вернувшиеся за товарищами, передав предварительно информацию, получат ордена третьей степени, и двадцать рублей премии. Ну и плюс месячный отпуск для всех. Пускай отдохнут.

Отпустив Митьку, велев впустить Долгорукого, я подошёл к окну. Как же так? Я стараюсь вырастить кадры, потому что мы просто вешаемся все из-за нехватки людей, и вот так теряем ещё не обученных как следует мальчишек. Так не должно быть. Это неправильно, и шведы мне за эти потери ответят.

Долгорукий вошёл вместе с Петькой. Из донесений, которые каждое утро ложатся мне на стол, я знаю, что они едва ли не дерутся, причём провокатором является именно Петька, давший приют Долгоруким из-за сестры своей Натальи. Повернувшись, я посмотрел на совершенно незнакомого мне человека.

Высокий, он сильно похудел, и старая одежда болталась на Иване, как на вешалке. Но кроме этого, его фигура изменилась всё же в лучшую сторону. Наросли мышцы, стан стал более гибким, а то в нашу последнюю встречу уже и вполне авторитетный живот начинал выпирать. Лицо загорелое, обветренное, взгляд прямой. Ссылка однозначно пошла Ивану на пользу.

– Ну, здравствуй, Ваня… – он вздрогнул, словно не ожидал от меня подобного приветствия.

Усевшись за стол, я приготовился слушать, но Долгорукий, который никогда не лез за словом в карман, внезапно заробел и сидел, не зная, что сказать. Когда молчать дольше уже было неприлично, он сунул руку в карман и достал маленькую фигурку, судя по всему, выполненную из золота. Я удивлённо перевёл взгляд с фигурки на Ивана и обратно.

– Если не ошибаюсь, это изображение Виракочи, – медленно произнёс я, беря фигурку и рассматривая её со всех сторон. Затем так же медленно ставя её на стол и поднимая взгляд на Ивана. – И если память мне ещё не изменила, я послал вас в места, в которых инков никогда не было. Откуда же у тебя в таком случае изображение этого божества?

– Понимаешь, государь, Пётр Алексеевич, произошло небольшое недоразумение, – пробормотал Долгорукий, разглядывая Виракочи, словно тот мог подсказать ему ответы. – Наша флотилия попала в шторм, а когда океан успокоился, выяснилось, что астролябия кормчего флагманского судна немного повредилась. Мы сбились с пути… В общем, пристали мы совсем не туда, куда планировали, и теперь тебе желательно как-то уладить это недоразумение с Испанией… – я почувствовал, как у меня дёрнулся глаз. – Мы случайно обнаружили тайное захоронение, когда проводили разведку. Там полно таких вот вещиц. Их настолько много, что хватит и этот регион на ноги поднять, и заставить приносить доход, казне опять же большой прибыток…

– Испанцы не расстанутся с территорией, которую уже застолбили, – я покачал головой.

– Значит, нужно их как-то убедить, государь, Пётр Алексеевич, это важно, неужели ты бросишь своих людей погибать? Да и к тому же там нет ни золота, ни серебра, ну, кроме того захоронения, кое, возможно, кто-то из испанцев сам и оставил, да сгинул, не вернувшись за ним, слишком уж давно туда никто не заходил. Так что ни самим трудиться, ни завозить туда рабов для Испании не слишком выгодно, всё равно отдача мала. А мы можем рассадить те деревья, в которых ты, государь, так заинтересован, да много что можно сделать, на самом деле.

– Ну, хорошо, что это за территория, из-за которой я начну торговаться с Испанией? – неохотно спросил я, посматривая на золотую статуэтку, понимая, что решать возникший конфликт всё же придётся.

– Испанцы называют её Новой Кастилией, – пробормотал Иван и втянул голову в плечи.

– Что? – я почувствовал, как у меня глаза расширились, заняв добрую половину лица. – Я многое могу понять, очень многое. Я могу даже понять, почему Павлуцкий вступил в бой на чужой территории, там всё произошло очень быстро, и было не до разбирательств. Но, ради Бога, кто-нибудь мне сумеет объяснить, как можно было очутиться вместо Атлантического побережья на побережье Тихого океана, и каким образом вы, судя по всему, незаметно пройдя Магелланов пролив, совершенно случайно очутились в Эквадоре?! – последние слова я уже проорал, и после этого рухнул обратно в кресло, из которого успел вскочить на ноги. Уму не постижимо. И что мне теперь делать?

Глава 2

Помимо проблем с Испанией, Долгорукий привёз мне саженцы гевеи. Понятия не имею, где он их взял, говорит, что они вынуждены были на обратном пути пристать теперь уже к «нужному» берегу.

Путём перекрёстного допроса с Петькой Шереметьевым, который собрался и сумел мне помочь в выявлении истины, удалось понять следующее: когда флотилия уже подходила к берегам Америки, разразился шторм. Шторм был тяжёлым, корабли разбросало довольно далеко друг от друга, да и к тому же сломало грот-мачту на флагмане. К счастью, её удалось кое-как починить, когда ветер немного стих, но всё равно один из матросов упал за борт, несмотря на то, что его привязали канатом, как раз во избежание подобного падения.

Но злоключения моих ссыльных на этом не закончились. Когда флотилия была собрана в одну компактную группу, выяснился этот неприятный факт про астролябию, вот только Иван забыл упомянуть, что упавший обломок мачты не сразу в море выбросило, он успел ещё и компас повредить. Такие неудачи одна за другой редко, но случаются, это я признал, скрепя сердце.