Рольф в лесах. Лесные рассказы (страница 13)
И вот на исходе сентября Куонеб с Рольфом, взяв одеяла, котелок, припасов на четыре дня и два топора, отправились вверх по ручью, впадавшему в озеро неподалеку от хижины. Скукум то бодро бежал впереди, то замыкал процессию. Через четверть мили они соорудили первую ловушку – на куниц. Заняло это около часа, но, конечно, заряжать ее пока не стали. Место выбрали над излучиной ручья, под могучим деревом. На его стволе с трех сторон сделали зарубки. Ярдов через двести нашлась еще одна удобная позиция для следующей ловушки. Дальше они наткнулись на узкую тропочку, видимо проложенную выдрами.
– Тут потом капкан поставим, – заметил Куонеб.
Иногда они вспугивали оленей, а на илистой отмели, которую пересекала оленья тропа, среди отпечатков острых копытец увидели следы волков, медведей и пумы. Их Скукум обнюхал с явным страхом – вздыбившаяся на загривке шерсть неопровержимо свидетельствовала, какое впечатление они на него произвели.
Пять часов спустя трапперы вышли к притоку ручья и увидели на мыске над устьем дерево, которое на высоте от трех до шести футов было исцарапано и изгрызено самым поразительным образом.
– Медвежье дерево, – коротко сказал Куонеб.
Но Рольф принялся его расспрашивать и узнал следующее.
Медведи, как, впрочем, и многие другие животные, определенным способом указывают границы участка, который считают своим. Обычно они метят своим запахом деревья по всему периметру, но иногда добавляют и зримые знаки. Так, бобр оставляет мазки глины, волк царапает ствол задней лапой, а медведь обдирает «пограничный столб» зубами и когтями. Проходя мимо, медведь время от времени подновляет метки, и, пока у участка есть владелец, они остаются свежими. Особенно усердствуют они летом, в брачный период, когда ищут пару. В эти дни все медведи бродят по лесам, оставляя свежие метки на граничном стволе. А другой явившийся туда медведь благодаря чуткому носу сразу определит, кто тут побывал до него – другой медведь или медведица – и в каком направлении удалился.
Вскоре Куонеб подвел Рольфа к месту, где два упавших ствола под углом упирались в живое дерево, кора которого тут была словно отполирована и резко пахла. Несколько куньих волосков свидетельствовали, что это сигнальный столб куницы и, следовательно, здесь имеет смысл поставить ловушку.
Нашли они и третий такой указатель – большой белый камень посреди широкой травянистой прогалины, на котором лежали шарики, оставленные лисицами.
Куонеб объяснил:
– Всякая лисица, которая окажется поблизости, обязательно подойдет и обнюхает камень, чтобы разобраться, кто из ее племени обитает тут, а потому это хорошее место для лисьего капкана. Обыкновенную ловушку строить смысла нет – лиса в нее ни за что не пойдет.
Мало-помалу Рольф убедился, что такие повадки в той или иной мере свойственны всем животным – да, даже землеройкам и полевкам! Обычно люди не замечают этих знаков, потому что их обоняние и зрение притуплено, а внимание не натренировано. Однако натуралисты и охотники всегда знают, где искать четвероногих обитателей леса, и по таким знакам – или их отсутствию – могут определить, водятся ли в этом месте те или иные из них.
Глава 23
Бобровая запруда
В полдень трапперы устроили привал в десяти милях от дома, поставив за утро десять ловушек на куниц; они успели набить в этом руку и тратили на каждую совсем мало времени.
Отдохнув, они отправились дальше, но ручей вскоре совсем сузился и обмелел. Довольно ровная местность вокруг, хотя и располагалась заметно выше озера, была болотистой. В поисках следов пушных зверей оба то и дело переходили с одного берега на другой. Внезапно Куонеб остановился и кивнул на воду ручейка: из прозрачной она стала мутной. Глаза индейца засияли, он указал вперед и произнес одно волшебное слово:
– Бобры!
Охотники прошли на запад ярдов сто сквозь густой ольховник и наконец увидели за ним обрамленный ивняком извилистый пруд, который терялся среди густых болотных зарослей. Поддерживала его бобровая плотина – длинное изогнутое сооружение из ивовых веток и глины. С него скатывались струйки воды и сливались внизу в ручеек, который и привел охотников сюда.
Над прудом кружили стайки красноплечих трупиалов, у берегов сновали утки, а на вершине убитого подъемом воды сухого дерева стояла голубая цапля. Примерно на середине водного зеркала подымался сложенный из веток купол – бобровая хатка. За ней они разглядели еще три таких же искусственных островка. Самих бобров нигде не было видно, но свежеотгрызенные сучья, плавающие в воде прутья с ободранной корой и длинная крепкая плотина яснее всяких слов говорили опытному глазу, что здесь обитает никем не тревожимая большая колония бобров.
В те дни бобровый мех ценился очень высоко, хотя затем он на некоторое время и вышел из моды. Бобры легко попадались в ловушки, и найти такую запруду было словно найти кошелек с золотом. Куонеб повел Рольфа по топким берегам запруды, указывая на многочисленные бобровые пристаньки, сложенные из обмазанных глиной камней рядом с глубокими бочагами[21], куда удобно было нырнуть. Кое-где вокруг виднелись высокие муравейники, к которым от заводи были протоптаны дорожки: бобры, как объяснил Куонеб, в погожие дни приходят принимать на них солнечные ванны, а муравьи деловито выбирают из их шерсти всяких насекомых. На довольно высоком мыску, вдававшемся в глубокую воду, их внимание привлек комок глины, распространявший резкий запах.
– Бобровый тайник, – сказал индеец, подразумевая, что для бобров этот знак служит тем же, чем «медвежье дерево» для медведей.
На первый взгляд заводь выглядела небольшой, но они прошли четверть мили, прежде чем достигли ее конца, где обнаружили еще одну плотину. Вода за ней стояла чуть выше, оберегая одну-единственную хатку. Дальше трапперы нашли десять запруд, следовавших друг за другом, и, хотя хаток в них не было, они явно принадлежали одной большой колонии, потому что кругом было много недавно обгрызенных и поваленных молодых деревьев.
– Ак! Это хорошо, – сказал Куонеб. – Тут мы добудем бобров пятьдесят.
И друзья окончательно уверовали в то, что действительно добрались до обетованного охотничьего края.
Рольф с радостью остался бы тут до вечера, исследуя заводи, чтобы потом, когда в сумерках бобры выйдут из своих убежищ, попробовать добыть хотя бы одного, но Куонеб сказал:
– Мы поставили только двадцать ловушек, а нужно их сто пятьдесят, не меньше.
И они зашагали к стоящим на сухом пригорке к западу от запруды сахарным кленам, сделали зарубки на самом толстом дереве, отметив место ловушки, и повернули к холмистой гряде на востоке в надежде отыскать легкий путь до ручья, который привел бы их назад к озеру.
Глава 24
Дикобраз
В сущности, Скукум был еще не очень воспитанным щенком. Когда ему приказывали, он оставался сторожить лагерь, но только если сам полагал это нужным, а не то без колебаний следовал за своим хозяином или вел его за собой, в убеждении, что человеческой мудрости все-таки далеко до зрелого собачьего опыта, накопленного ни много ни мало за целых тринадцать лунных месяцев!
Но теперь он вел жизнь, в которой опыт этот не мог его не подводить. Заслышав легкое шуршание палой листвы, он ринулся вперед, и отрывистый, сердитый лай скоро возвестил, что он обнаружил какого-то лесного зверя и не ощутил к нему ни малейшей симпатии. Затем лай стал все чаще перемежаться коротким воем, в котором злость мешалась со страдальческим воплем.
Охотники побежали на звук и увидели, что опрометчивый дурачок снова и снова бросается на большого дикобраза, который спрятал голову под упавший ствол, ощетинил иглы и хлестал хвостом. При каждой атаке морду и пасть щенка усеивали все новые и новые колючки. Скукум был мужественным бойцом, но нетрудно было заметить, что его боевой задор почти угас. Ведь боль, причиняемая иглами, возрастала с каждой секундой и с каждым движением.
Куонеб схватил крепкий сук и выгнал дикобраза из его убежища, намереваясь, как решил Рольф, убить его, едва он вытащит голову из-под бревна. Однако колючий зверь, заметив, что появился новый и более опасный враг, не стал дожидаться дальнейшего развития событий, припустил тяжелым галопом к ближайшей молодой елке, забрался повыше и укрылся среди совсем тонких ветвей.
Куонеб подозвал Скукума. Вид у песика был плачевный: то одной, то другой передней лапой он скреб морду, одновременно делая неимоверные усилия, чтобы не проглотить вонзившиеся в язык иглы, недоуменно моргал, жалобно поскуливая, принимался тереть голову о землю.
Рольф крепко его ухватил, и Куонеб резкими движениями начал выдергивать один ядовитый дротик за другим. Около сорока иголок он извлек из дрожащих ног щенка, его головы, морды и ноздрей. Но самыми опасными были иглы, впившиеся в губы и язык. Они уже глубоко ушли в мягкую трепещущую плоть. Сильные пальцы индейца наконец очистили пасть щенка. Скукум постанывал, но терпел. Однако он отчаянно завизжал, когда ту же операцию начали проделывать с его носом. Он извивался, рвался из рук Рольфа, и со стороны можно было подумать, что два изувера мучают бедную собаку развлечения ради.
К счастью, ни одна игла не успела засесть очень глубоко. Язык был полностью от них избавлен, и Рольф отпустил беднягу, а сам вознамерился посчитаться с колючим супостатом, который восседал на елке и в ус себе не дул.