В этот день солнце поднялось на багровом небе, но вскоре утонуло в клубящихся тучах. Ветра не было, и с каждым часом становилось все жарче и душнее. Куонеб готовился встретить бурю, но она налетела с такой внезапностью, что удар северо-западного ветра, конечно, опрокинул бы и разметал вигвам, если бы он не был загорожен скалой. А под почти отвесной стеной воздух оставался почти недвижим, хотя в каких-нибудь пятидесяти шагах в стороне два близко растущих дерева так сильно терлись друг о друга, что с них сыпались кусочки тлеющей коры, и если бы не ливень, они, конечно, запылали бы, как два факела.

Гром грохотал не переставая, водяные струи обрушивались с неба сплошной завесой. Обитатели вигвама приготовились к дождю, но не к водопаду, который теперь катился с обрыва и вымочил в их жилище все, кроме постелей, приподнятых над землей на четыре дюйма. Лежа на них, Рольф с Куонебом терпеливо, а может быть, и с нетерпением дожидались, когда буря стихнет. Но прошло два часа, прежде чем струи превратились в капли, рев ветра – в шорохи и шелест, а в пелене туч появились голубые разводы, и вся природа блаженно успокоилась, умытая и невообразимо мокрая. Конечно, костер погас, и все дрова отсырели. Но Куонеб извлек из какой-то пещерки сухие можжевеловые поленья, достал коробочку с кремнем и огнивом, и вот тут-то оказалось, что разжечь огонь нельзя: трут тоже намок!

В те дни о спичках никто еще и не помышлял, и огонь зажигали кремнем и огнивом, высекая искры. Но без трута искры бесполезно гасли, и Рольф уже решил, что они надолго остались без костра.

– Нана Боджу распоясался, – сказал Куонеб. – Ты видел, как он тер дерево о дерево, добывая огонь? Он научил этому наших предков, и теперь, раз от хитрости белых толку мало, мы зажжем костер его способом.

Куонеб вырезал из сухого можжевельника палку толщиной в три четверти дюйма и длиной в восемнадцать, круглую и заостренную с обоих концов, а потом вырезал короткую плашку толщиной в пять восьмых дюйма. В плашке он сделал зарубку, а у конца зарубки вырезал неглубокую воронку. Затем из крепкой изогнутой палки и сыромятного ремня он изготовил подобие лука, выбрал узловатый сосновый сучок и в нем тоже вырезал небольшую воронку. Огнетворные палочки были готовы. Но предстояло приготовить дрова, уложить их в костер и изготовить замену трута. Куонеб настругал много тоненьких можжевеловых стружек, смешал их с толченой можжевеловой корой, скатал из них двухдюймовый шар, приготовив отличный трут, – и можно было приступать к добыванию огня.

Куонеб обкрутил длинную палку тетивой лука, вставил ее заточенный конец в воронку в плашке, а сосновым сучком прижал сверху, надев воронку на острие. Потом начал медленно и равномерно двигать тетиву. Длинная палка крутилась в воронке, и в зарубку начал сыпаться дымящийся черный порошок. Индеец ускорил темп, дым стал гуще, а зарубка наполнилась порошком доверху. Тогда Куонеб поднял плашку и принялся помахивать над ней рукой. Порошок затлел сильнее, и в нем появились багряные угольки. Он положил на них можжевеловый трут и тихонько дул до тех пор, пока стружки не вспыхнули. Вскоре в вигваме пылал костер.

Вот так индейцы добывали огонь в старые времена. Рольф слышал рассказы об этом, хотя никто не принимал их особенно всерьез, а теперь он своими глазами увидел, как трение деревяшки о деревяшку зажгло огонь. Мальчик вспомнил, что ему доводилось читать, будто на это уходило часа два напряженных усилий, но Куонеб умелыми и точными движениями справился со своей задачей за пару минут.

Вскоре Рольф сам научился зажигать огонь трением и в дальнейшем, как ни странно, не раз показывал древний прием чистокровным индейцам, которые утратили сноровку своих отцов, потому что кремень и огниво белых были удобнее в обращении.

В тот же день, проходя по лесу, они увидели три дерева, разбитых молнией во время утренней грозы. Три дуба. И тут Рольф сообразил, что все расколотые молнией деревья, какие ему попадались на глаза, всегда оказывались дубами.

– Куонеб, а молния только в дубы бьет? – спросил он.

– Нет. Не только. В дубы чаще, но попадает она и в ясень, и в сосну, и в тсугу^[11], и в липу, и во всякие другие. Только два дерева я никогда не видел обугленными. Бальзамический тополь и березу.

– А почему молния их не трогает?

– Когда я был малышом, отец рассказывал мне, будто она щадит их за то, что они укрыли и согрели девушку-звезду, сестру Птицы Грома.

– А как это было? Расскажи!

– Когда-нибудь расскажу. Не сейчас.

Глава 12
Охота на сурков

Кукурузная похлебка с картошкой и чай с яблоками три раза в день скоро приедаются. Даже рыба не может вполне заменить мясо, а потому в одно прекрасное утро Куонеб с Рольфом отправились на настоящую охоту. По берегам Асамука крупная дичь давно перевелась, но всяких зверьков было еще немало, а лесных сурков, которых фермеры люто ненавидели, так даже слишком много. Причин для ненависти хватало. Нора сурка на лугу была опасной ловушкой для лошадиных ног. Во всяком случае, рассказов о том, как конь, оступившись, ломал ногу, а его всадник – шею, ходило предостаточно. К тому же вокруг норы, если сурок поселялся в хлебном поле, вскоре появлялась большая проплешина. Без сомнения, народная молва ущерб от этого сильно преувеличивала, но как бы то ни было, фермеры дружно считали сурков «зловредными тварями».

Земледелец косо посматривал на индейца, вздумавшего поохотиться среди его полей на перепелов, но встречал с распростертыми объятиями, если тот собирался подстрелить сурка. Индейцы считали сурков прекрасной дичью с нежнейшим мясом.

Рольф весь встрепенулся, когда Куонеб взял лук со стрелами и сказал, что они пойдут добыть себе жаркое. Сурки обитали на засеянных клевером полях, и они с Куонебом осторожно крались по опушке, выглядывая темно-коричневые пятна на яркой зелени – сурков, выбравшихся из норы, чтобы подкрепиться. Наконец на одном поле они увидели три таких движущихся пятна – одно большое и два поменьше. Большой сурок часто садился на задние лапы и озирался, все время оставаясь начеку.

Поле было широкое, без единого дерева или кустика. Однако вблизи проплешины, где, очевидно, находилась нора, небольшой пригорок мог укрыть охотника, и Куонеб решил попробовать. Рольфу он велел остаться на месте, из леса не показываться и помогать ему индейскими знаками, когда пригорок заслонит сурков от него самого. Движение кисти к себе означало: «Иди!» Рука, выставленная ладонью вперед, предупреждала: «Стой!» «Все хорошо!» – горизонтальное движение руки под грудью. «Скрылся в норе!» – указательный палец вытягивается горизонтально и сгибается. Но знаки эти следовало подавать, только если Куонеб сам об этом попросит, выставив ладонь с растопыренными пальцами.

Куонеб углубился в лес, а потом под прикрытием каменной ограды подобрался к полю по ту сторону пригорка, распластался на земле и пополз по клеверу, умудряясь оставаться невидимым среди его низких кустиков, – конечно, если смотреть на него не сверху. Так он добрался до гребня пригорка над норой, не замеченный ее обитателями. Тут ему предстояло решить трудную задачу. Сурков от него заслонял тот же гребень, который скрывал его от них. Но он знал, что отсюда стрелы их не достанут, а вспугнуть сурков в расчете на то, что они просто отойдут поближе к норе, но не кинутся стремглав под землю, было слишком рискованно. Однако Куонеб знал, что делать. Он приподнял ладонь и растопырил пальцы. Рольф ответил: «Все хорошо, они на прежнем месте» (провел по воздуху ладонью, не сгибая пальцев). Выждав несколько секунд, индеец повторил вопрос и получил тот же ответ.

Он знал, что сурчиха непременно заметит движения человека в отдалении и вытянется столбиком, чтобы выяснить, в чем дело. А когда движение повторится, решит на всякий случай отойти поближе к норе, позвав за собой детенышей.

Ждать охотнику пришлось недолго. Он услышал пронзительный предупреждающий свист сурчихи, а затем она легкой трусцой появилась из-за гребня, переваливаясь на ходу и останавливаясь, чтобы пощипать клевер или проверить, не приблизилась ли опасность. По пятам за ней следовали два толстых сурчонка. Близость норы их успокоила, и все трое принялись за еду всерьез, сурчата – возле самого входа. Куонеб заложил в лук тупую птичью стрелу, а две положил рядом наготове. Он приподнялся ровно настолько, чтобы можно было натянуть лук. Дзи-инь! Тупая стрела ударила сурчонка в нос, так что он перевернулся. Его брат подпрыгнул от удивления и встал столбиком. Как и сурчиха. Дзи-инь! И второй сурчонок задергал лапами. Сурчиха же с быстротой молнии метнулась в нору. Однако Куонеб знал, что его она не заметила и почти наверняка вскоре выберется наружу. Он терпеливо ждал.

И вот из норы выглянула седовато-коричневая морда старой пожирательницы клевера. Стрелять было бессмысленно, но вылезать она как будто не собиралась. Куонеб подождал еще – Рольфу время это показалось ужасно долгим, – а потом прибегнул к старинному приему: начал тихонько посвистывать. Неизвестно, принимают ли сурки этот мелодичный свист за голос другого сурка или он им просто нравится, но сурчиха, как почти все ее соплеменники в подобных случаях, медленно выбралась из норы наполовину и, присев на задние лапы, огляделась.

Куонеб не упустил такой возможности. Теперь он взял зазубренную охотничью стрелу и прицелился между лопаток зверька. Дзи-инь! Стрела пронзила сурчиху насквозь и помешала ей инстинктивно юркнуть обратно в нору. Сколько смертельно раненных сурков успевает в последнюю секунду жизни исчезнуть глубоко под землей, оставив охотника без добычи!

Куонеб вскочил на ноги – прятаться дольше было незачем – и поманил Рольфа, который тут же кинулся к нему со всех ног. Три упитанных сурка означали обилие вкуснейшего свежего мяса в течение недели. А те, кто его не пробовал, представления не имеют, какая это прелесть – жаркое из молодого, разъевшегося на клевере сурка, приготовленное с картошкой на пылающем костре. Особенно если охотник юн, полон сил и ужасно хочет есть.

Глава 13
Бой со злым водяным духом

Как-то утром, когда они шли по тропинке вдоль бобровой запруды, Куонеб кивнул на воду. Неподалеку от берега что-то плавало – что-то похожее на круглый древесный листок с лежащими по его краям бусинами. Затем Рольф заметил футах в двух еще один лист, но побольше, и сообразил, что видит голову и верх панциря большой каймановой черепахи. В просторечии эту свирепую водяную хищницу называют «кусака». Секунду спустя она быстро погрузилась под воду и скрылась из виду. В этих краях водилось три вида черепах, и Рольф хорошо их знал, в том числе и кусак, но никогда раньше не видел он такого огромного и зловещего водяного чудовища.

– Это Босикадо. Я знаю его, он знает меня, – сказал индеец. – Между нами давно идет война, и мы решим ее исход в открытом бою. В первый раз я увидел его здесь три года назад. Я подстрелил утку. Она осталась плавать на поверхности. Но прежде чем я успел до нее добраться, кто-то утянул ее под воду. Потом здесь поселилась утка с утятами. Мало-помалу он съел всех утят. А потом съел утку. Из-за него утки на Длинной запруде не селятся, и я начал ночь за ночью забрасывать на него удочку. Мне попадались небольшие кусаки, фунтов на восемь-десять. Мясо у них вкусное. И три раза я ловил на крючок самого Босикадо, но, едва я подтаскивал его к каноэ, он обрывал самую крепкую мою леску и нырял. Он шире каноэ и однажды прорвал борт. Каноэ затряслось, накренилось. И мне стало страшно! А отец учил меня, что для мужчины нет ничего постыднее страха, и я обещал ему никогда страху не поддаваться. Я вступлю с Босикадо в честный бой. Он мой враг. Он нагнал на меня страху. И я нагоню на него страх, только еще более сильный. Три года мы следим друг за другом. Три года он сгонял летом уток с запруды, обирал мои удочки, мои сети и ловушки на ондатр. Вижу я его редко. Да и то мельком, как нынче…