Куонеб отправился в лес, а Рольф пошел было с мотыгой на картофельное поле, но его остановило отчаянное кудахтанье. Увы, Скукуму опять вздумалось поохотиться на кур! Минуту спустя песик был безжалостно прикован цепью к крепкому столбу, около которого мог на досуге раскаиваться в содеянном, пока путешественники не отправились дальше.

Под вечер Куонеб вернулся с коровами. Он тут же сообщил Рольфу, что видел пять оленей. В глазах его светился огонек охотничьего азарта.

Три дойные коровы, трое суток бродившие в лесу, требовали немедленного к себе внимания. Рольф пять лет дважды в день доил пять коров, и толстяк Ван Трампер с одного взгляда убедился, что перед ним большой специалист этого дела.

– Хорошо. Хорошо. Я давайт пойло свинкам.

Он направился к хлеву, но тут его нагнала краснощекая белокурая девочка:

– Папа, папа! Мама говорит…

– Ох-хо-хо! Я не думайт, что так скоро! – И толстяк затрусил за девочкой в дом.

Минуту спустя он снова появился – его добродушное лицо стало хмурым и озабоченным.

– Эй ты, большой индеец! Можешь грести каноэ?

Куонеб кивнул.

– Так идем. Аннета, приводийт Томас и Хендрик.

Отец взял на руки двухлетнего Хендрика, Куонеб – шестилетнего Томаса, а двенадцатилетняя Аннета пошла за ними, полная непонятного страха. Они спустились к воде, детей усадили в каноэ, и только тут их отец спохватился, что не может оставить жену одну. Детей придется отослать с неизвестным индейцем. В тупом отчаянии он спросил:

– Можешь ты отвозийт их в дом за озером и привозийт назад миссис Каллан? Скажи ей, Марта Ван Трампер она нужна быстро-быстро.

Индеец кивнул.

Отец было заколебался, но еще одного взгляда на Куонеба оказалось достаточно. Что-то шепнуло ему: «Он человек надежный», и, не слушая плача малышей, которые вдруг увидели, что остались в лодке одни с темнолицым дядькой, фермер оттолкнул ее от берега.

– Ты побереги мои детки! – воскликнул он и утер глаза.

Плыть надо было всего две мили по зеркальной вечерней воде. Миссис Каллан собралась в мгновение ока – какая женщина не бросит все и вся, когда от нее ждут такой помощи!

Через час она уже хлопотала вокруг матери изгнанных из дома белокурых головенок. Судьба, повелевающая ветрами и распоряжающаяся жизнью диких оленей, не забыла женщин, живущих в лесной глуши, вдали от удобств и умелых врачей больших городов. Уединенная жизнь и тяжелый труд несут в себе свою награду: чего бы не дали ее изнеженные городские сестры за такое крепкое здоровье! Задолго до наступления темных страшных часов ночи, когда жизненные силы в человеке убывают, великое чудо свершилось вновь. Под кровом голландского поселенца появилась еще одна белокурая головка, и все было хорошо.

Глава 16
Жизнь у фермера-голландца

Индейцы спали в прекрасном бревенчатом сарае с крепкой кровлей, расстелив одеяла на груде душистого сена. Оба были довольны: они добрались до дикой лесной глуши, ее обитатели были совсем рядом. Каждый день, каждая ночь подтверждали это.

Угол сарая был отгорожен под курятник, где полтора десятка кур исправно исполняли свои обязанности. В первую ночь водворения в сарай «медно-красных ангелов» хохлатки уже сладко спали на насестах. Внезапно новых работников разбудило отчаянное кудахтанье, которое тут же оборвалось, словно курице привиделся какой-то куриный кошмар и она свалилась наземь, но тут же взлетела на свое место и снова уснула. Однако утром в уголке сарая они увидели полусъеденный труп производительницы свежих яиц. Куонеб осмотрел безголовое тело, следы в пыли и буркнул:

– Норка.

– А может, скунс? – заспорил Рольф.

– Скунсу на насест не взобраться.

– Ну так хорек.

– Хорек только высосал бы кровь, а убил бы не меньше трех.

– А почему не енот?

– Енот унес бы ее целиком. Как и лиса, и рысь. А куница ни за что не войдет ночью в жилище, построенное человеком.

Куонеб твердо знал, что убийцей была норка и что она будет прятаться вблизи дома, пока голод вновь не пошлет ее в курятник. Он прикрыл убитую курицу тремя большими камнями, так, чтобы добраться до нее можно было лишь с одной стороны, где он поставил капкан № 1^[14].

В эту ночь они вновь были разбужены, но на этот раз визгом и дружным квохтаньем кур.

Быстро вскочив, они зажгли фонарь и вошли в курятник. Перед Рольфом предстало зрелище, от которого он похолодел. Норка – крупный самец – угодила в капкан передней лапой. Хищник извивался, вспененной пастью принимался кусать то капкан, то свою вчерашнюю добычу, то собственную схваченную лапу. Иногда он на секунду замирал, испускал пронзительный визг и вновь в бешенстве грыз капкан, ломая белые острые зубы, старался впиться в беспощадный металл израненными, окровавленными челюстями, брызгал пеной и исступленно рычал.

При виде своих врагов он повернул к ним изуродованную морду. Полные невыразимого страха и ненависти, ярости и ужаса дикие глаза в свете фонаря вспыхнули зеленым огнем. Зверек удвоил свои усилия вырваться. Воздух весь пропитался его резким мускусным запахом. Эта упорная, безнадежная борьба за жизнь и свободу произвела на Рольфа неизгладимое впечатление. Куонеб схватил палку и одним ударом прекратил мучения норки, но Рольф навсегда сохранил отвращение к ловле животных с помощью этих безжалостных стальных челюстей.

Неделю спустя одна курица пропала, а дверь в курятник оказалась открытой. Куонеб, внимательно осмотрев пыльную землю снаружи и внутри, объявил:

– Енот!

Налеты на курятник не входят в обычаи енотова племени. Следовательно, их посетил енот с извращенным вкусом, и можно было ожидать продолжения. Куонеб решил, что зверь явится в следующую ночь, и приготовил ловушку. Он привязал к щеколде веревку, перекинул ее через сук ближайшего дерева и снабдил противовесом. Теперь дверь захлопывалась сама. А чтобы она заодно и запиралась, он подпер ее изнутри шестом. Затем, чтобы дверь не закрывалась до времени, он изготовил упор из плашки с таким расчетом, что енот, входя, должен был наступить на упор, сбить его и высвободить дверь.

Куонеб с Рольфом не сомневались, что шум захлопывающейся двери их разбудит, но обоих сморил крепкий сон, и глаза они открыли только утром. Дверь в курятник захлопнулась, а в одном из гнездовых ящиков сжимался в комок старый, видавший виды енот. Как ни странно, вторую курицу он не задушил. Оказавшись в плену, зверь сразу пал духом, и вскоре его шкура была прибита к стенам сарая, а мясо пополнило кладовую.

– Это куничка? – спросила Аннета и, услышав, что нет, огорчилась чуть не до слез.

После некоторых расспросов выяснилось, что лавочник Уоррен обещал ей за шкурку куницы голубого ситца на платье.

– Первая, которую я добуду, будет твоей, – пообещал Рольф.

Жилось на ферме довольно приятно. Неделю спустя Марта уже хлопотала по хозяйству, а Аннета приглядывала не только за младшими братишками, но и за младенцем. Хендрик-старший благодаря нежданным помощникам мало-помалу справился со всеми недавними трудностями, а дух взаимного дружелюбия облегчал тяжелый труд. Недоверие, которое голландец вначале испытывал к индейцам, совершенно рассеялось, а к мальчику, гораздо более разговорчивому и приветливому, чем его спутник, он даже привязался. Поломав голову над необычным сочетанием смуглой кожи и голубых глаз, голландец пришел к выводу, что Рольф – метис^[15].

Дни августа текли мирно, но Куонебу, в отличие от Рольфа, не терпелось покинуть ферму. Работал он умело и добросовестно, но однообразный, нескончаемый труд земледельца был ему внутренне чужд: предки его жили иначе.

– Сколько мы заработали денег, Нибовака? – Этот вопрос, который индеец задал в середине августа, выдал его настроение.

Рольф прикинул: Куонебу за полмесяца полагалось пятнадцать долларов, ему – десять, да еще два доллара за найденных коров. Всего получалось двадцать семь долларов.

Через три дня Куонеб повторил свой вопрос, а на следующее утро заявил:

– Чтобы найти хорошие места и построить зимнее жилье, нам нужно два месяца открытой воды.

Тут Рольф доказал, что имя Нибовака получил не зря: он пошел к толстому Хендрику и объяснил ему их намерения. Им нужно купить каноэ и охотничье снаряжение, а потом они поищут незанятый охотничий участок. Закон трапперов^[16], добывающих зимой пушнину в северных лесах, был суров. В определенных случаях нарушение границ даже каралось смертью – при условии, что пострадавший брал на себя роль и судьи, и присяжных, и палача.

Ван Трампер поспешил дать им добрый совет: ни на вермонтском берегу Шамплейна, ни в других его окрестностях далее и пробовать не стоит, как и забираться дальше на север, – там хозяйничают канадские французы, рьяные охотники. Лучше всего попытать счастья в графстве Гамильтон, да только добраться туда нелегко: ни удобных рек, ни тем более дорог. Зато сама эта недоступность и сулила надежду.

Но тут благодушного Хендрика ждал неприятный сюрприз: его новые работники намерены уйти теперь же! В конце концов он предложил следующее: если они останутся до первого сентября «приводийт все в порядок к зима», он, кроме уговоренных денег, даст им каноэ, топор, шесть капканов на норку и капкан на лисиц – те, что висят на стене в сарае, – и самолично отвезет их в фургоне по Пятимильному волоку от озера Джордж до реки Скрун. Оттуда они спустятся до Гудзона, проплывут вверх по нему сорок миль – правда, там полно быстрин и нелегких волоков – до болотистой речки, впадающей в него с северо-запада, а по ней пройдут десять миль до озера Джесепа шириной в две мили, а длиной в двенадцать. Зверья там полным-полно, но добираться в те места так трудно, что после смерти Джесепа никто туда не совался.

От такого предложения отказаться было невозможно – работники остались. Куонеб немедленно перенес каноэ в сарай и в свободные минуты теперь приводил его в порядок: кое-где содрал лишнюю тяжелую кору и парусину, снял толстые деревянные скамейки, сменил распорки, просушил его и хорошенько просмолил.

Теперь каноэ весило менее ста фунтов, то есть стало фунтов на сорок легче пропитанной водой посудины, на которой он в первый день перевез детей к соседям.

Наступил сентябрь. Рано поутру Куонеб пошел один к озеру. Там на вершине пригорка он сел, устремил взгляд на занимающуюся зарю и запел песню нового рассвета, аккомпанируя себе не на тамтаме – его он продал, – а постукивая одной палкой о другую. Когда же землю залили лучи солнца, индеец вновь запел, но уже охотничью песню:

Отец, направь наш путь,
Отец, приведи нас в края хорошей охоты.

И, продолжая петь, начал священную пляску. Закрыв глаза, откинув голову, индеец ритмично переступал ногами, почти не отрывая их от земли, и так описал три круга, символизирующие солнечный диск. Лицо его светилось высоким одухотворением, он ощущал себя сопричастным всему сущему, и мало кто в эту минуту посмел бы назвать его темным дикарем.

Глава 17
В каноэ по верховьям Гудзона

Только одного человека понять нельзя – того, кто держит язык за зубами и помалкивает.

(Из изречений Сая Силванна)

У фермера Хаттона была баржа, и соседи одалживали ее, когда им требовалось переправить фургон с лошадьми через озеро. Утром в назначенный день фургон Хендрика был уже на барже, а Скукум, конечно, восседал на самом ее носу. Пора было сказать обитателям фермы: «Прощайте!» Но Рольф обнаружил, что ему трудно произнести это слово. По-матерински добрая фермерша завоевала его сердце, а к детям он относился как старший брат.

– Приезжайт опять, малый, приезжайт к нам опять быстро-быстро!