– Рольф, Рольф! Нехорошо! Поостерегись, чтобы торопливый язык не вверг тебя в грех. Твоя матушка ничего лучше для тебя не пожелала бы. Будь умником. И ты скоро поймешь, что это все для твоей же пользы. А мне ты пришелся по нраву. И всегда найдешь во мне друга. Так вот, тут я послушаюсь своего сердца, а не тех, кто возложил на меня это поручение, и не потребую, чтобы ты ушел со мной немедля. Можешь даже пока ответа не давать, а все хорошенько обдумать. Однако запомни: самое позднее утром в следующий понедельник тебя ждут в доме старшины Пека, а если ты ослушаешься, боюсь, в следующий раз за тобой пришлют кого-нибудь построже меня. Ну, Рольф, будь умником и помни, что в новом своем доме ты, во всяком случае, будешь среди христиан.

Хортон дружески кивнул индейцу, сочувственно посмотрел на Рольфа, повернулся и, тяжело ступая, зашагал прочь.

Рольф медленно опустился на камень и растерянно уставился в огонь. Через некоторое время Куонеб встал и принялся за приготовление обеда. Обычно Рольф бросался ему помогать, а теперь он даже не повернул головы, не отвел угрюмого взгляда от тлеющих углей. Через полчаса Куонеб поставил перед ним еду, но Рольф почти не прикоснулся к ней и скоро ушел в лес. Позже индеец увидел, что мальчик лежит на плоском камне у запруды и бросает гальку в воду. Ничего не сказав, Куонеб отправился в Мьянос. Вернувшись, он увидел, что Рольф наколол целую поленницу дров, но оба по-прежнему хранили молчание. Выражение хмурого вызова на лице Рольфа сменилось тупым отчаянием. Оба не знали, чем заняты мысли другого.

Ужин был съеден в том же молчании. Потом Куонеб закурил трубку, и они с Рольфом, не обменявшись ни единым словом, долго смотрели на пляшущие язычки пламени. Над вигвамом заухала неясыть и разразилась зловещим хохотом. Скукум вскочил и ответил ей вызывающим лаем, хотя при обычных обстоятельствах и внимания не обратил бы на совиный крик.

Затем снова воцарилась тишина, и тут мальчик наконец узнал, о чем думал индеец.

– Рольф, пойдем в северные леса?

Мальчик не поверил своим ушам. Он с каждым днем все больше убеждался, как до́роги Куонебу эти места, хранившие память о его племени.

– И ты покинешь все это? – спросил он, взмахом руки обводя скалу, индейскую тропу, равнину, где некогда стоял Петукапен, и могилы погибших.

Их взгляды встретились, и из груди индейца вырвалось короткое:

– Ак!

Один слог, как басовая нота, но сколько он поведал! О медленно зародившейся крепкой дружбе, о внутренней борьбе, продолжавшейся с утра, когда Хортон явился с роковой вестью, и о победе, одержанной дружбой.

Рольф понял все это, и к горлу у него подступил комок, но вслух он сказал только:

– Конечно. Если ты и вправду так решил.

– Ак! Я пойду, но когда-нибудь я вернусь сюда.

После долгого молчания Рольф спросил:

– А когда мы отправимся в путь?

– Завтра в ночь.

Глава 15
На пути в северные леса

Утром Куонеб отправился в Мьянос с тяжелой ношей. Никого не удивило, когда он вошел в лавку Сайласа Пека и предложил ему пару индейских лыж, связку капканов, кое-какую посуду из липы и бересты, а также тамтам, взяв в обмен чай, табак, порох и два доллара наличными. Он молча повернулся и вскоре был уже под скалой. Взяв котелок, он ушел в лес и принес его назад до верху полным коры серого ореха. Кору он залил водой и кипятил до тех пор, пока вода не стала темно-коричневой. Едва жидкость остыла, Куонеб перелил ее в неглубокую миску и окликнул Рольфа:

– Иди сюда, я сделаю из тебя синаву.

Намочив мягкую тряпочку, он покрасил мальчику лицо, уши, шею, кисти рук и хотел было этим ограничиться, но Рольф, сказав: «Делать так уж делать», разделся донага. Желтовато-бурый настой придал его белой коже красивый медный цвет. Вскоре перед Куонебом уже стоял индейский мальчик, в котором никто не узнал бы Рольфа Киттеринга. Краска скоро высохла, и Рольф оделся, чувствуя, что мосты сожжены.

Куонеб снял с вигвама две полосы парусины и завернул в них одеяла. Томагавк, луки со стрелами, ружье и медный котелок с припасами они поделили между собой, упаковали, стянули ремнями – и можно было отправляться в путь. Однако у Куонеба оставалось еще одно дело. Он поднялся на скалу. Для индейца настала минута прощания, и Рольф рассудил, что индейцу надо побыть одному.

Куонеб закурил трубку, выпустил четыре клуба дыма в дар четырем ветрам, начав с западного, потом некоторое время сидел неподвижно и молча. Затем со скалы донеслась песня-просьба об удачной охоте:

Отец, веди нас!
Отец, помоги нам!
Отец, укажи нам края хорошей охоты!

Едва голос Куонеба смолк, как в лесу, севернее скалы, закричала неясыть.

– Ак! Это хорошо, – только и сказал Куонеб, спустившись к Рольфу.

Но вот солнце закатилось, и они отправились в долгий путь на север – Куонеб, Рольф и Скукум. Впрочем, не прошли они и ста шагов, как пес повернул назад, помчался к кусту, где ранее прикопал кость, схватил ее в зубы и вновь затрусил рядом с путниками.

Конечно, идти по почтовому тракту было бы легче, но их могли заметить, и путешествию сразу пришел бы конец, а потому они свернули на тропу, которая змеилась вверх по берегу Асамука, и через час у Кошачьей скалы вышли на дорогу, которая ведет на запад. Но Куонеб вновь не соблазнился удобной дорогой, и путники зашагали прямиком через лес. Полчаса спустя их задержал Скукум, принявшийся выслеживать енота. Когда удалось его отозвать, друзья продолжали идти еще два часа, а потом милях в восьми от Длинной запруды устроили привал: Рольф уже еле передвигал ноги. Разостлали одеяла, наспех растянули над ними полог из парусины и сомкнули слипающиеся глаза до утра под обнадеживающий крик их приятельницы неясыти: «Ху-у, ху-у, ху-у, ху-у, яа-а, ху-у!», который по-прежнему доносился с севера.

Когда Рольф проснулся, солнце стояло высоко и Куонеб успел приготовить завтрак. Все тело мальчика ныло от вчерашнего перехода с тяжелой ношей, а потому в глубине сердца он очень обрадовался, услышав, что весь день им предстоит отдыхать в лесу. Дальше они пойдут, только когда смеркнется, – и так до тех пор, пока не доберутся до мест, где их никто не сможет узнать и задержать. Путники были уже в штате Нью-Йорк, но из этого еще не следовало, что за ними не отрядили погоню.

Около полудня Рольф пошел побродить вокруг с луком и тупыми стрелами. Главным образом благодаря Скукуму ему удалось сбить пару белок, которые были затем поджарены на обед. С наступлением ночи друзья тронулись в путь и прошли миль десять. В третью ночь они покрыли заметно большее расстояние, но на день все равно затаились, так как было воскресенье. Зато утром в понедельник – в то утро, когда их уж обязательно должны были хватиться, – они под ярким солнцем зашагали по проезжей дороге, полные бодрости, какой не испытывали с начала пути.

Две вещи были Рольфу внове: любопытные взгляды сельских жителей, мимо домов и фургонов которых они проходили, и неистовая ярость собак. Впрочем, последних удавалось утихомирить, погрозив им палкой или нагнувшись за камнем, но какой-то громадный, свирепый мастиф увязался за ними с оглушительным лаем, держась вне достижения палки, и даже немного помял Скукума. Но тут Куонеб достал лук и пустил тупую стрелу точно в нос назойливому провожатому. Пес с воем помчался домой, а Скукум, к большому своему удовольствию, успел раза два куснуть своего врага с тыла.

В этот день они прошли двадцать миль, а на следующий – двадцать пять, потому что шли теперь по хорошим дорогам, да и груз их стал полегче. Не раз какой-нибудь добросердечный фермер угощал их обедом, но все дело портил Скукум – фермерам не нравились его покушения на их кур. Скукум никак не желал освоить тонкое зоологическое различие между рябчиками – крупными птицами, на которых можно охотиться, и курами – крупными птицами, на которых охотиться нельзя. На подобный глупый педантизм и внимания-то обращать не следовало, а уж считаться с ним и тем более!

Вскоре друзья убедились, что к дому Рольфу лучше подходить одному, пока Куонеб в отдалении держал Скукума. Запах Рольфа меньше возбуждал собачью злость, а мальчик, вспомнив, как он сам относился к бродягам, когда они стучались в их с матерью дверь, всегда начинал с вопроса, не найдется ли у хозяев дома работы, за которую его накормили бы. Затем он заметил, что надежды на успех было больше, если он обращался к хозяйке дома, улыбался во весь свой белозубый рот и здоровался с ней на чистом английском языке, который производил особый эффект в устах индейского подростка.

– Раз уж я стал индейцем, Куонеб, ты должен дать мне индейское имя, – сказал Рольф своему другу после одного из таких эпизодов.

– Ак! Это хорошо. И очень легко. Ты – Нибовáка, что значит «мудрец».

Куонеб оценил ухищрения Рольфа, потому и дал мальчику такое имя.

Теперь они проходили за день от двадцати до тридцати миль, огибая стороной селения на реке. Не заглянули они и в Олбени, столицу штата, и впервые увидели величавый Гудзон лишь на десятый день, выйдя к Форт-Эдуарду. Задерживаться там они не стали, а двинулись дальше, миновали Гленс-Фолс и на одиннадцатый вечер пути прошли мимо заброшенного форта и увидели впереди широкое зеркало озера Джордж, окаймленное лесистыми берегами. Дальше к северу высились острые вершины гор.

Теперь обоими овладела мысль: «Эх, если бы у нас было каноэ, которое осталось на берегу Длинной запруды!» Сожаление это пробудил необъятный водный простор, а Рольф к тому же припомнил, что озеро Джордж соединяется с озером Шамплейн, открывающим доступ в глубины дремучих лесов.

Путники устроили привал, как уже устраивали его пятьдесят раз прежде, и перекусили. Голубая вода, сверкающая совсем близко, неотразимо манила к себе. Они направились к берегу, и тут Куонеб указал на какой-то след, коротко пояснив:

– Олень!

Внешне индеец сохранил полное спокойствие, чего никак нельзя сказать о Рольфе, и оба вернулись к костру, испытывая приятное волнение: они добрались до земли обетованной! Теперь надо заняться серьезным делом – отыскать охотничий участок, еще никем не занятый.

Куонеб, припомнив древний закон лесов, что каждая долина принадлежит охотнику, первому до нее добравшемуся или унаследовавшему ее от первооткрывателя, погрузился в свои мысли. А Рольф ломал голову, как им раздобыть необходимое снаряжение – каноэ, капканы, топоры и съестные припасы. Первым нарушил молчание мальчик:

– Куонеб, нам нужны деньги, чтобы купить все необходимое. Как раз начинается жатва. Мы могли бы наняться на месяц к какому-нибудь фермеру. Так мы будем сыты, заработаем нужные деньги и познакомимся со здешними краями.

Индеец ответил только:

– Ты Нибовака.

Ферм тут было мало, и отстояли они друг от друга очень далеко. К берегу озера примыкали всего две. Рольф повел Куонеба к ближней, где в поле золотилась пшеница. Но оказанный им прием – начиная от первой стычки с собакой и кончая заключительной перепалкой с фермером – оставлял желать лучшего. «Уж как-нибудь я обойдусь без краснокожих забулдыг! В прошлом году нанял двух таких, а на поверку вышло, что оба горькие пьяницы и лентяи!»

Вторая ферма принадлежала дородному голландцу. Он как раз ломал голову над тем, как бы ему разом управиться с поздним сенокосом, ранней уборкой овса, неокученным картофелем, заблудившимися коровами и надвигающимся прибавлением семейства, как вдруг перед его дверями появились два ангела-хранителя медно-красного цвета.

– Работайт вы хорошо?

– Конечно. Я с детства жил на ферме, – сказал Рольф и показал свои ладони, не по возрасту широкие и загрубелые.

– А находайт моих коров вы сумейт, как сам я их не находайт!

Сумеют они разыскать потерявшихся коров? Им это проще простого!

– Я давайт вам два доллара, если вы пригоняйт их быстро-быстро.