Осень женщины (страница 4)
Клара была высокой и менее красивой, чем Жюли, с тонкой талией и не вполне еще развившейся фигурой. При необыкновенной свежести кожи, при худобе рук и шеи, в ней было что-то юношеское, весеннее. Ее находили скорее оригинальной, чем красивой: кожа была слишком бела, волосы слишком черны, глаза до того темны, что почти не было видно белка, а пунцовые губы обнаруживали два ряда мелких серых зубов. Она казалась в одно и то же время нежной и мускулистой, своевольной и застенчивой.
Она улыбнулась:
– Я вас не побеспокою?
– Нисколько. Войди, милая.
Госпожа Сюржер обернулась и поцеловала Клару.
Она очень любила дочь Эскье, ее лучшего друга и интимного свидетеля ее супружеской жизни.
Кларе едва исполнилось пять лет, когда Эскье овдовел. Жюли, которая страстно мечтала стать матерью, отдала девочке все сокровища затаенной в ее сердце нежности. Клара, в свою очередь, любила ее, но ей не нравилось, когда ее ласкали, и она инстинктивно пряталась. Это была одна из тех детских историй, которые забавляют и старших, и младших в семье, когда ее, маленькую, бывало, поцелует кто-нибудь из посторонних, а она пойдет в угол гостиной и тотчас же вытрет себе щеки. Теперь, в семнадцать лет, юная девушка уже не вытирала себе щек, но сохранила серьезную, сдержанную наружность – она говорила мало, скупо высказывала свои мысли, как будто у нее была какая-то тайная мечта, какой-то секрет, которым она ни с кем не хотела делиться.
Сейчас же она внимательно осматривала Жюли.
– Как вы красивы! – восхищенно вздохнула она.
– Правда?
Госпожа Сюржер взглянула на себя в зеркало и подумала: «Она права, я красива».
На еще недавно заплаканном лице уже было обычное светское выражение, свойственное даже самым искренним женщинам, – сквозь эту маску не просвечивает ни личность человека, ни горе, ни страх, ни нежность – ничто.
– Ты тоже очень красива, – сказала она, окинув взглядом молодую девушку. – Ты остаешься очень красивой даже в этом ужасном платье.
Девушка покраснела.
– Ты будешь восхитительна, когда мы тебя оденем как следует. Выпуск ведь будет в феврале?
– В начале марта…
– Ты рада?
Клара неопределенно покачала головой. Откровенно говоря, прислушавшись к своему сердцу, она не ощущала особенной радости. Сколько молодых девушек охотно отказалось бы от светской жизни, чтобы только никогда не расставаться с тихим уголком, где прошло их детство!.. Клара знала только, что этот выход из монастыря даст ей возможность чаще встречать кое-кого, кого бы ей очень хотелось. Но это было ее тайной.
С видом женщины, полностью понимающей и принимающей свою судьбу, она заявила:
– Не особенно рада, но это необходимо, не так ли?
Жюли хотела что-то ответить, но не успела: Мари осторожно проскользнула в комнату.
– Госпожа, – сказала она, – Хельга сказала мне, что ваш супруг с господином Эскье с нетерпением ждут вас внизу.
– Скорее подай мне носовой платок, Мари, – засуетилась Жюли. – Клара, предупреди Мориса, чтоб он спустился. Он в моховой гостиной.
Щеки Клары тронул легкий румянец. Она заколебалась.
– Мы предупредим его по пути, – сказала она.
Наконец они вышли из комнаты, держась за руки. У входа в моховую гостиную госпожа Сюржер толкнула приоткрытую дверь.
– Морис, обед!
Она казалась совершенно спокойной; присутствие Клары ободряло ее.
Морис тотчас же вышел. Она не могла удержаться, чтоб не окинуть его нежным взглядом, вмиг преобразившим ее лицо, – это был взгляд ненасытной любви, желавшей сразу поглотить все любимое существо… Маленький, худой, удивительно красивый, с его экзотическим типом лица, Морис был похож на арабского принца, одетого по последней лондонской моде. Его свежее смуглое лицо было обрамлено черными шелковистыми волосами, усами и легкой бородой, а чудные светло-карие глаза придавали ему живость, беспокойство и нервозность уроженца юга. Он был из тех мужчин, которые обаятельны и в то же время опасны для женщин – в жизни они предназначены скорей для преклонений, чем для любовных приключений.