За пять лет ее отсутствия, огонь, что она зажгла в Даниэле, – погас. Вместе с ним погасла и наша маленькая семья. Но с возвращением Андреа и ее маленькой копии все снова начало приобретать краски. Даниэль вышел из тюрьмы, и несмотря на многочисленные переломные моменты, они оставались друг у друга.

– Не спится? – Андреа показалась в лестничном проеме с малышкой Аникой.

Я подумал, не читает ли синьора мои мысли, раз оказалась здесь?

– Я выполняю свою работу, – пожал плечами.

Андреа мягко улыбнулась. Ее белая длинная сорочка волоклась по полу, когда она спустилась и начала расхаживать по гостиной, укачивая их с Даниэлем вторую принцессу.

Пробыв здесь три дня, я заметил, что Аника была очень капризной, когда дело касалось сна. Андреа всю ночь проводила на ногах, укачивая ее.

– Я тоже, – сонно указала она на Анику, – Даниэль не позволяет другим меня охранять. Только тебе доверяет, – улыбнулась она, – Даже если в обязанности консильери это не входит.

– Но в обязанности друга входит, – добавил я, – Даниэль сделал бы также, будь на моем месте.

– Это он в тебе и ценит, – она поцеловала Анику и начала тихо напевать, после чего продолжила. – После ухода Инесс и Тристана, Даниэль нуждается в нашей поддержке. Он так редко стал о них говорить, но я вижу, как каждую ночь он думает о них. Он скучает. Мы все скучаем, – поджала она губы.

Я был согласен с ней. Все мы по-своему глубоко внутри скучали по ним. Несмотря на то, что кровью были связаны лишь Дэн и Инесс, остальных связывали намного более прочные узы, чем кровное родство. Всем нам трудно далось осознать, что мы наверняка больше и не встретимся.

– Они пожертвовали всем, – мой взгляд приковался в ночное небо за окном.

– Ради любви, – поддержала Андреа, – И, возможно, это было самое правильное решение.

Поэтому я и ненавидел любовь. Она требовала слишком многого. Она забрала у меня маму. 

Аника начала кряхтеть, и через секунду дом заполнил детский плач. Было неожиданно, когда Андреа подошла ко мне.

– Не мог бы ты подержать ее, пока я приготовлю смесь? – вопрос был риторический, ведь синьора просто вложила маленький комок мне в руки и убежала в сторону кухни.

Аника продолжала плакать, а я скривился, не понимая, как реагировать.

– Вам стоит перестать плакать, синьорина, – поднявшись с дивана, держал ребенка словно маленький клубок огня, который жжет руки.

Понятия не имел как обращаться с детьми. Я начал ходить из одного угла гостиной в другой, пытаясь хоть как-то успокоить этот орущий без остановки маленький рот.

– Послушай, – подняв к ее лицу указательный палец, коснулся подушечкой пальца ее подбородка, – Ты родилась в семье, где не плачут, а заставляют плакать, – хмыкнул я.

От моих прикосновений, Аника замолчала, и начала искать соску открытым ртом.

– Соответствуй, – и хоть к детям я никогда не испытывал особой любви, внутри что-то защекотало, когда уголок её губ приподнялся.

– А вот и я, – подбежав ко мне, Андреа аккуратно забрала дочь, и, присев в кресло-качалку, которую купил для нее Дэн, начала кормить ребенка.

– Тебе стоит присмотреться к няням, – поправив рубашку, снова наполнил свой бокал виски и сел, – Одной трудно.

– Трудно, – призналась Андреа, сдув пряди своей новой челки с лица, – Материнство в целом упорный труд. Другим кажется, что это мило, волшебно и сказочно. Но это не так. О сне можно забыть ближайшие года три. Иногда ты будешь сидеть и проверять, дышит ли твоя малышка. Дальше пойдут зубы, температура и колики. Это ужасно.

Ее зеленые глаза расширились от усталости.

– Но еще ужаснее, когда тебя некому поддержать. Когда ты одна в этом омуте. – глядя на дочь, Андреа улыбалась, но нотки давней грусти на ее лице невозможно было скрыть.

Она, наверняка, думала о том, как воспитала Мартину, своего первенца, одна. Тогда у них с Даниэлем был огромный провал в отношениях. Под «провалом» я имею в виду то, что Даниэль отсидел пять лет благодаря своей жене, а она тем временем скрывала от него дочь в Дублине. Они умели все усложнять, хотя тут, признаюсь честно, было вполне ожидаемо и заслуженно.

– Сейчас я наслаждаюсь материнством, ведь рядом есть Даниэль. Несмотря на трудности, когда ты видишь, что не одна, становиться легче. – Андреа посмотрела на меня и зевнула, – Не хочу никаких нянь. Пусть мои дети растут, чувствуя мой запах, мое тепло и любовь. Тем более вся домашняя работа на Джулии, и я свободна.

– Моя мама тоже всегда отказывалась от помощи, – вот черт, что сподвигло меня поднять эту тему? О маме я говорил очень редко. – Она вложила всю себя в мое воспитание. Мне трудно верить, что женщины могут бросить своих детей.

Или оставить единственного сына, и лишить будущего свою нерожденную дочь. 

– Не все рождены быть матерями, – пожала Андреа плечами, – Общество часто клеймит женщин за их желание не хотеть детей. Они словно твердят тебе, что ты обязана родить, обязана любить, обязана хотеть. Это давит и доводит до таких отчаянных поступков. Ты хочешь семью и детей, Габриэль?

Вопрос ввел меня в ступор.

Хочу ли я детей? Нет.

Определенно.

Это не моя стихия. И никто не мог меня в этом переубедить.

Хочу ли я семью? Семья была всем для моего отца.

Он всегда говорил: «если человек не построил семью – он не жил».

Но его смерть разрушила нашу семью. Любовь, которую мама испытывала к мужу, и ужасное горе от его потери убило нашу семью. Разрушило все. И как бы сильно в глубине души я не хотел бы создать свой очаг, травмы во мне кричали, что когда-то и моя смерть разрушит чью-то жизнь.

– Я не против построить семью, – без каких-либо эмоций ответил я, – Но и не собираюсь бежать к этой мечте на встречу.

– Что тогда случилось? – Андреа начала покачивать кресло, убаюкивая Анику.

Я посмотрел на нее вопросительно, не понимая, о чем шла речь.

– Я о том, что произошло в Лос-Анджелесе, – добавила она, – Что случилось между вами с Беатрис?

– Я не хочу это обсуждать, – резко отрезав, выпил алкоголь до дна и вышел на улицу, пытаясь глубоко дышать и не поддаваться злости.

Полететь за ней было ошибкой. Все было кончено в тот день.

Беатрис видела во мне очередной затяг порошка. Источник дозы, секса и крыши над головой. Временную передышку между ломками. Она пыталась заменить одну зависимость другой.

Я это знал. В ней уже ничего не было. Только потребность. Только дыра, которую невозможно закрыть.

Я не смог спасти ее, хотя давал возможность. Она не хотела быть спасенной. Она хотела очередную дозу. Даже если ради этого нужно было уничтожить всех, кто еще оставался рядом. Даже себя.

Сделав глубокий вдох, прошелся до бассейна и сел на шезлонг.

Ночь приносила приятную прохладу и освежала.

Я любил одиночество. Точнее, с момента гибели родителей, я был вынужден его полюбить.

Сирота.

Бедный ребенок.

Остался совсем один.

И даже малышку не пожалела.

Все детство эти слова ходили за мной тенью. Жалость со стороны женщин клана и презрение со стороны мужчин.

Тогда я понял, что придется бороться.

Я боролся за свое место в клане, выдергивая авторитет кровавыми руками. Выращивал в себе стержень, готовый пустить на растерзание всех. Благодаря этому стержню я там, где сейчас есть.

А Беатрис…она просто…

– Синьор, – голос одного из охранников прервал мою мысль.

Я не повернулся, ожидая, что он скажет.

– Синьор, там…, – он мямлил и это бесило.

– Говори уже, – процедил я.

– Вам стоит это видеть.

***

Беатрис – сука.

И я убеждался в этом не впервые.

Только раньше все заканчивалось ее истериками, выброшенными вещами, разбитой посудой. А сейчас…

Я стоял у забора особняка, смотрел себе под ноги и не мог поверить. Она реально это сделала. 

Маленькое лицо почти тонуло в одеяле. Рядом был приклеен клочок бумаги, оторванный наспех. Он спал. Спокойно. Слишком спокойно для ребенка, которого подкинули, как ненужный груз.

Мой ребенок.

Слова словно распухли в голове. Я не мог их проглотить. Они стояли комом где-то в горле, как рвота.

– Мы нашли его здесь…, – сказал главный охранник. Ветер унес остаток его слов.

Я не слышал, что он говорил дальше. Смотрел на ребенка. На это крохотное создание. Тихое дыхание. На одеяло, пропахшее ее духами. И на записку.

«Он твой, Габриэль»

Три слова. Три слова, перевернувших мою жизнь.

Сев на корточки, дрожащими впервые руками, поднял люльку.

Мальчик. Это мальчик. 

Не глядя на растерянные лица солдат у ворот, развернулся и пошел в сторону особняка.

Я не хотел на него смотреть. Не мог.

Это гребаная шутка? Где клоуны? Заканчивайте, цирк уехал.

Но дрожь в руках не отпускала. Эти руки – верные, сильные, надежные – сейчас будто не мои. Я не мог ими управлять. Не мог управлять собой.

Снаружи все как всегда, но внутри – синий огонь. Обжигающий, яркий, ослепляющий. Я не был уверен ни в чем. Даже в себе.

Андреа спускалась по лестнице с графином в руках. Она уложила Анику и, видимо, собиралась вернуться в спальню. Но увидев меня, синьора остановилась на последней ступени, замерев от шока. Она прикрыла рот ладонью. Сначала посмотрела на меня, потом и на ребенка в люльке.

И ни сказала ни слова. Да и что она могла сказать?

Я и сам не знал, как реагировать.

– Почему вы не спите?

Позади меня открылась дверь, и в прихожую шагнул Даниэль.

Проигнорировав вопрос и немой шок Андреа, я прошел в гостиную и поставил люльку прямо на журнальный стол, после чего отошел к окну и закрыл глаза.

Соберись, Габриэль. Дыши. Просто дыши.

– Он такой спокойный, – первый вердикт от Андреа.

В отражение окна я видел, как она немного приоткрыла одеяльце и прошлась по нему взглядом.

– И у него переполнен подгузник. Он немного старше Аники, но у нас, кажется, найдется подходящий размер. – оставив нас с Дэном, Андреа убежала в комнату, погружая нас в глубокую тишину.

Даниэль, усевшись на диван, внимательно следил за ребенком, а после посмотрел на меня.

– Ты уверен, что он твой? – все по делу, как я и любил. – Беатрис?

– Да, – коротко сорвалось с уст.

Сомнений не было. По виду ему было не больше четырех месяцев. Сроки совпадали.

– Твою мать, – на губах друга расцвела полуулыбка, словно он до конца не знал смеяться или злиться, – Мне просто нечего сказать, ты собираешься ее искать?

– Ни за что, – в своих словах я был уверен, – Она скрыла беременность. Она бросила ребенка. Она…, – она разрушила все, – Она сделала свой выбор. Этот ребенок мой, – я повернулся, и, наконец, впервые с появлением малыша на пороге особняка, взглянул на него.

Еще никогда я не чувствовал того, чтобы мое сердце билось настолько сильно.

– Только мой. Мне не нужна она, чтобы вырастить его и сделать достойным.

– Ни у кого нет сомнений, что ты сможешь вырастить его, – вмешалась Андреа, спустившись с подгузниками и новыми бутылочками, – Но ему нужна мать. Конечно, мы поможем тебе, чем сможем. Всегда. Но с твоей работой…

– Андреа права, – согласился Дэн, – Тебе нужна жена.

И как бы эта правда меня не бесила, я понимал, что они правы. Мне нужна жена. Только из-за эгоистичной матери я не могу позволить расти сыну в неполноценной семье.

Сыну. Мой сын. Мой ребенок. 

Эти слова были настолько чужды мне.

– Дэн, – возмущенно, Андреа толкнула мужа в плечо, – Ну не так сразу. Ты слишком резок.

– Он прав, – согласился я, – Но мне не нужна жена, мне нужна мать для сына.

– Думаю мы сможем найти несколько кандидаток.