– Марина Игоревна, вам совершенно не о чем беспокоиться, у меня все под контролем. Этот конфликт продолжается уже второй год, и до появления Стрельцова мы прекрасно справлялись. Зачем-то он вмешался и втянул весь класс. На самом деле это никого не касается, я не хочу, чтобы в этом участвовали посторонние люди.

Еще один идиот. У него, видите ли, уже второй год конфликт под контролем. Интересно, сколько лет должно пройти, чтобы он понял, что никакого контроля нет и в помине? Марина была уязвлена, это она всегда считала, что в ее классе все под контролем, что она знает каждого ученика лучше, чем он сам. А оказалось, что под самым ее носом расцвела буйным цветом какая-то ерунда, а ей никто не доложил, и сама она не заметила. Они с Шевцовым сейчас облажались оба. Правда, он в этом не сознается даже под угрозой расстрела, признание собственных ошибок – не самая сильная его сторона. Вздохнув, она прогнала из кабинета этого упрямца и попросила позвать Вербицкую.

***

Максим некоторое время молчал, выйдя из кабинета, и что-то обдумывал. На Машин вопрос, что от него хотела Марина, не ответил. Наконец, он твердо сказал:

– Ты должна научиться отвечать Альгебре.

– Зачем еще? – нахмурилась Маша.

– Пригодится в жизни. Будут ведь и другие неадекваты, и не всегда Шевцов будет рядом. Ты должна научиться сама себя защищать.

– Чтобы самой выглядеть таким же неадекватом? Вот уж спасибо.

– Не для этого… – он запнулся и взъерошил волосы обеими руками, не зная, как начать.

– Ну? – поторопила Маша.

– Понимаешь… ей доставляет удовольствие тебя унижать. Ей нравится именно твоя беззащитность. Мне кажется, у нее какие-то садистские наклонности, других она ведь не трогает. Выбрала себе жертву и издевается. Тебе нравится быть жертвой?

– Что за чушь ты несешь? – возмутилась Маша.

– А жертва является жертвой, только пока ведет себя соответствующим образом, – продолжил Максим, не обращая внимания на ее возмущение. – Как только ты изменишь свое поведение и отношение, ей сразу станет неинтересно. Знаешь, я читал, когда насильник… ну… занимается своим делом, ему необходимо, чтобы девушка была в ужасе и кричала. Если она вдруг начинает получать удовольствие, он сразу теряет к ней интерес.

– Ты предлагаешь мне начать получать удовольствие от Альгебры? – заинтересовалась Маша.

– Нет, у меня другая идея. Я предлагаю насиловать ее саму, – улыбнулся Максим.

– Ты в самом деле хочешь, чтобы я стала такой, как она?

– Ты никогда не станешь такой, как она. Ты умная, добрая, отзывчивая, у тебя прекрасное чувство юмора, тебя все любят. Почему ты боишься проявить все эти качества, когда Альгебра… тебя насилует? Дай ей отпор!

– Как? Что я могу ей ответить, если она во всем права? Да, я дура, но зато у вас большая задница?

– Она права по сути, но не по форме. Ты не дура, просто не учишь уроки, и это действительно глупо… учитывая ваши высокие отношения. Но все равно – нельзя так разговаривать друг с другом. Иначе получится, что "большая задница" тоже может являться аргументом. Если уж окончательно переходить на хамство.

– Конкретно сейчас – что ты предлагаешь?

– Скажи Марине.

– Наябедничать?

– Нет. Попросить помощи. Ты не хочешь этого признавать, но проблема есть. И Шевцов не может ее решить. А ты поддаешься его влиянию и тоже пытаешься замалчивать и делать вид, что все в порядке. Но все не в порядке. Посмотри уже правде в глаза, признай это.

Маша, немного смущенная его теорией, перестала возражать и задумалась.

– Тебе-то это зачем? – наконец спросила она. – Почему это тебя так волнует?

Несколько секунд он пристально смотрел на нее, так, что она ощущала этот взгляд каждой клеточкой своего тела. Не выдержав, она опустила глаза.

– Разве не понятно?

– Нет , – сорвавшимся от чего-то голосом прошептала она.

– Потому что я тебя люблю, – наконец тихо сказал он. – И мне неприятно, когда тебя пытаются обидеть.

– Макс… – Маша даже задохнулась от неожиданности. – Но… у меня уже есть… защитник, ты же знаешь.

– А я и не набиваюсь к тебе в защитники. Я хочу, чтобы ты сама научилась себя защищать. У тебя получится, я уверен. Обещай мне, что попробуешь!

– Хорошо, – растерянно кивнула она.

Максим кивнул, круто повернулся и пошел прочь.

– Макс! – остановила его Маша.

Он вопросительно обернулся.

– Скажи это еще раз, – смущенно попросила она.

Он улыбнулся уголком рта. И не стал ничего переспрашивать. Просто повторил:

– Я тебя люблю.

И ушел, оставив ее наедине с ворохом чувств, которые вызвал своим неожиданным признанием.

***

Марина, задавая свои стандартные вопросы, присматривалась к необычно тихой и задумчивой Маше, пытаясь понять, что происходит. В противовес зануде Шевцову Маша была веселая, смешливая и остроумная. Образ виноватой скромницы совсем ей не подходил. Что бы там ни сотворила математичка, это должно было быть очень серьезно, если ей удалось настолько изменить поведение ученицы. Так рассуждала Марина, не зная истинной причины Машиных переживаний. Ее пугала эта перемена, и настораживала покорность, с которой Маша отвечала на вопросы, не пытаясь что-то скрыть, смягчить выражения или кого-то выгородить. Маша всегда любила болтать, но сейчас разговор явно не доставлял ей удовольствия, однако она говорила и говорила, вспоминая все новые подробности их стычек с математичкой и с каким-то злым удовольствием перечисляя эпитеты, которыми та ее награждала.

– Почему ты молчала? Почему мне сразу не сказала? – мягко спросила Марина, когда Маша умолкла.

– Сложно сказать… Сначала было непонятно, что все зайдет так далеко. Потом казалось, что удастся как-то разрулить. Потом не хотелось ябедничать. Потом было уже глупо, поскольку к этому все привыкли и перестали обращать внимание. Да и вообще, я себя убедила, что не становлюсь хуже только от того, что кто-то меня считает плохой.

– В этом ты, конечно, права…

Марина в который уже раз поразилась Машиной способности раскладывать по полочкам человеческое поведение. У девочки несомненный талант в области психологии человека, и Марине как специалисту было приятно видеть в ней родственную душу. Маша так хорошо осознавала мотивы собственных поступков, как будто была не пятнадцатилетней девочкой, а опытным психотерапевтом. Если бы она так же хорошо решала проблемы, как их понимала, цены бы ей не было.

– А в чем не права?

– Ты же понимаешь, что это лишь защитная реакция, а не решение проблемы? Представь, что тебя кто-то бьет, а ты внушила себе, что тебе не больно. Синяки и переломы от этого не исчезнут.

– Это беспокоит Андрея больше, чем меня, – пожала плечами Маша. – Я научилась справляться, пусть это и защитная реакция. А он очень болезненно реагирует. А теперь еще Макс…

Марина усилием воли сохранила непроницаемое выражение лица. Неужели он уже успел ей признаться? Меньше месяца прошло с момента его появления. Хотя, возможно, девочка и его разложила по полочкам, и сама обо всем догадалась, она могла.

– А теперь еще и я. Мне не безразличны мои ученики. Мне важно, чтобы вы были если не счастливы, то хотя бы не несчастны. Чтобы находились в гармонии со своим окружением. Если что-то идет не так в одной части твоей жизни, это так или иначе скажется на всем остальном. Поэтому так важно решать проблемы вовремя, не запускать и не ждать, когда рассосется. Ты молодец, что сказала.

Маша немного поколебалась и призналась:

– Макс меня попросил.

"А не слишком ли быстро ты согласилась?" – с иронией подумала Марина. А вслух сказала:

– Ну… считай, что тебе повезло с новым одноклассником. Если бы не он, тебе бы пришлось терпеть еще два года.

– Что вы будете делать? – спросила Маша.

– Честно? Еще не знаю. Для начала поговорю с Александрой Ивановной. Нужно выслушать и ее версию тоже. С другой стороны, нужно будет разобраться с твоими уроками. Обязанность их учить еще никто не отменял, даже если тебе не нравится педагог. По результатам этих двух пунктов буду продумывать тактику своих действий.

– Второй пункт можете доверить мне. Я все выучу. У меня была причина, по которой я не успевала готовиться. Я не хочу вам ее называть, но я обещаю, что больше это не помешает. Я решила исправиться. Слишком много людей теперь в это втянуто. Я не переживу, если каждый будет участливо заглядывать в глаза и интересоваться здоровьем моей математики.

Марина облегченно перевела дух. Если Маша вернулась к своим привычным шуточкам, видимо, она приходит в норму.

– Значит, я могу на тебя рассчитывать? И мне не нужно привлекать какие-то дополнительные ресурсы для решения этой проблемы?

– Можете. Не нужно.

– Хорошо. Значит, одной проблемой меньше.

Глава 5. Потому что с ней не надо света

Максима обычно очень увлекали репетиции, но сегодня Васька-Бенволио был в ударе, и бедный Шекспир, поверженный его красноречием, отошел на второй план. Репетировали сцены под кодовым названием "Ромео и компания". Елена Сергеевна раздражалась и сердилась по каждому поводу. Одиннадцатиклассники Рубцов и Гайтуллин (соответственно Меркуцио и Тибальт) тоже периодически ржали над Васькиными шуточками, тем самым еще больше доставая Елену Сергеевну. В общем и целом выходила лажа. Опоздавший Разумовский попытался было обратиться к Леночке с каким-то вопросом, но на него испуганно зашипел Калинин.

– Тихо ты! Не буди в ней зверя!

– Почему? – ничего не понял Женька.

– Он не высыпается, – пояснил Васька, вызвав новый взрыв хохота у тех, кто его слушал уже давно.

Леночка махнула рукой и уселась на пол. Парням стало стыдно. Она замечательно умела сыграть роль обиженной девочки, которой срочно требуется мужское плечо. Ее воспитанники в этих случаях и не подозревали, что ими манипулируют.

– Лена Сергевна, мы уже все, – заверил Калинин.

– Мы больше не будем, – подтвердили на все лады остальные.

– Да нет, вы все правильно делаете, – вздохнула Леночка. – То есть настроение выбрано правильное. Что делают юноши, когда собираются вместе? Сквернословят и обсуждают баб. Разрешите своим персонажам делать то же самое. Только текст пусть будет шекспировский. И о распределении ролей между вами – вы двое подшучиваете над Ромео, подкалываете его, хотите его вывести из меланхолии. Ты – хочешь им доказать, что с тобой происходит нечто действительно важное. У тебя не получается, ты обижаешься, что тебе не верят, что твои чувства не принимают всерьез. Главный среди вас – Меркуцио, Олег, ты должен вести себя более уверенно, чем остальные, ты их направляешь, ты – заводила, они подчиняются твоему настроению. Ты – здравый смысл этой пьесы, который остальные персонажи по разным причинам растеряли. Как только ты появляешься на сцене, все остальные персонажи должны выглядеть бледно на твоем фоне.

– Даже Ромео?

– В первую очередь Ромео. Его роль – размазывать сопли по сцене, а твоя – выражать мысли и совершать поступки. В любой сцене, где присутствует Меркуцио, он – главный, понимаешь – в любой. Ты слышишь меня, Стрельцов? – обратилась она к Максиму, который во время этого проникновенного монолога засмотрелся на читавшую книгу Машу.

– Слышу, слышу. Только я все равно никак не могу повлиять на исполнение роли Меркуцио.

– Ну так повлияй на исполнение роли Ромео, – недовольно приказала Елена Сергеевна. – Как персонаж ты неосознанно ему подчиняешься, но как актер ты должен это осознавать, когда выходишь играть свою роль. В сценах с Меркуцио у тебя роль не главная, играй ведомого. А ты переигрываешь.

– Я понял.

– Хорошо… Рустем, уйди пока. Поехали, с приветствия в стихах.

Максим все чаще украдкой посматривал на расстроенное лицо Маши, его беспокоили горькие складочки у ее губ и блестящие глаза, когда она поднимала лицо от книги. Пару раз ему показалось, что она украдкой смахивала слезы. Он рассеяно механически повторял свой текст, а Елена Сергеевна была, как ни странно, довольна.

– Вот! – кричала она. – Запомни это состояние! Тебе до них нет дела, ты весь в своих мыслях!