– Чёрт, – процедил Сметанин, опустив взгляд. – Ты прозорливый, Яровой.

– Работа такая, – пожал я плечами.

– А теперь скажи мне, – он снова поднял мутные глаза, – это ведь ты угандошил людей Валета? Я ведь в верном направлении копал?

– Пусть это останется тайной за семью замками, Аркаша, – хмыкнул я. – Но одно скажу: направление у тебя было верное. Только это были не люди, а бешеные псы. Убийцы. Так что совесть моя чиста.

– Ну-ну, – скривился он, – и что, ты теперь скажешь, что я, следователь, всё под тебя фальсифицировал?

– Именно так и скажу, – кивнул я. – Коррумпированный следователь решил убрать меня с дороги. Поле расчистить. Для кого? Для преступной деятельности таинственного Инженера. Так и напишу в показаниях. Ведь это правда. Кстати, а какого хрена Инженер тут, в Новознаменске делает? Чем ему тут намазано?

Сметанин ухмыльнулся:

– А ты думаешь, что он тут?

– Мне всё равно, где он жопу греет – на острове или в Москва-Сити. Но ведь неспроста же ты сюда прикатил. Явно не из-за обломков криминальной империи Валькова. Значит, интерес у него тут.

– Ни хрена я тебе не скажу, Яровой… – Бульдог кашлянул и облизал губы.

– Да я и сам уже догадываюсь… Труп.

– Труп? – прищурился он.

– Ты знаешь, о чём я. Тот, что с моста сиганул. Кабан. Андрей Владимирович Шустов, – проговорил я. – У него в крови нашли остатки какого-то вещества. И не только у него. У Савченко тоже. Еще пропал Столяров, здоровый мужик, будто сквозь землю провалился. Всё это одна цепочка, к бабке не ходи. И ведет она к вашему Инженеру.

Сметанин отвернулся к окну, а я тем временем продолжал:

– Такое ощущение, что здесь кто-то ставит адские опыты. На первый взгляд, да, звучит как бред. Но нитки ведут туда же. Я сам всё видел. Когда мы брали Дирижёра. Он раскидал спецназ, как котят. В крови у него было то же самое вещество.

– Ну, так пиши рапорт, – скривился Сметанин. – Только кто тебе поверит? Всё это… косвенно.

– Мне и не надо, чтобы верили, – отрезал я. – Мне надо, чтобы руки развязали. И только. А они у меня, как видишь, теперь свободны.

Я дёрнул дверь “Газели”.

– Ладно, Аркаша. Пошёл я воздухом свободы дышать. Наслаждаться. Тебе этого долго не видать. А может, и никогда.

– Сука… – проскрежетал он сквозь зубы.

– Что ты сказал? – обернулся я.

Он не стал свои слова повторять, глаза отвёл.

Я шагнул назад, заглянул в салон и ладонью влепил ему звонкий подзатыльник.

Бульдог вздрогнул и втянул голову в плечи.

Я вышел из “Газели” и захлопнул за собой дверь.

* * *

Я вышел на работу. Стоило мне переступить порог, как всё вокруг будто ожило.

Дежурный майор Ляцкий, сидевший в своём аквариуме, привычно что-то строчил в журнале, морщил лоб и крутил авторучку в пальцах. Завидев меня, он сначала оторопел, потом рывком поднялся, нацепил фуражку и, вытянувшись, отдал мне воинское приветствие. Я не удержался – козырнул ему в ответ. Конечно, больше шутливо, ведь сам был без форменного головного убора.

Если раньше меня знали в отделе как «Максимку-штабиста», незаметного тихоню, который больше бумаги листает да в компьютере копается, то сегодня всё было иначе. Когда я шёл по коридору, каждый норовил пожать руку, улыбнуться, что-то сказать. У кого-то проскакивало короткое «Молодец», кто-то одобрительно кивал, а кто-то просто облегчённо выдыхал – мол, живой, вернулся. По глазам я видел: моё возвращение они воспринимают как знак того, что отдел выстоял.

На утренней планёрке тоже царило оживление. Обычно скучное совещание сегодня было больше похоже на подведение итогов большой кампании. Мордюков, как обычно, сидел во главе стола, но на этот раз сияя, как начищенный медный самовар. Голос у него был бодрый, даже с оттенком гордости. Он вещал, что проверка из главка завершена, и по результатам написана справка «довольно лояльная». Все выявленные недостатки, мол, устранены «в ходе самой проверки», и теперь отдел работает, «как часы». Слушая его, я краем губ улыбался.

Все понимали: дело было не в его чутком руководстве.

Причина в другом. Наш отдел неожиданно оказался в центре событий, о которых говорили не только в области, но и дальше, выше. В тихом Новознаменске разоблачили кандидата в мэры Валькова, вытащив на свет его криминальное прошлое и похоронив политическую карьеру. Здесь же вскрылась тёмная история московского следователя по особо важным делам. И всё это – с подачи нашего отдела. Точнее, я везде маячил в эпицентре, хоть мою фамилию и не выносили отдельной строкой в официальных отчетах.

Под конец планёрки Мордюков, выдержав паузу и откашлявшись, сказал:

– Берите пример с товарища Ярового. Буквально недавно стал оперуполномоченным, а уже такие дела провернул.

Зал шумнул одобрительным гулом. Я почувствовал, как Оксана, сидевшая напротив, бросила на меня одобрительный взгляд.

Главк, разумеется, тоже не стал рушить эту картину. В Москву ушла справочка: мол, в отделе порядок, коллектив работоспособный, выявленные недочёты устранены, дисциплина на уровне. Всё ради того, чтобы не портить репутацию отдела, который уже прогремел на всю страну.

* * *

В кабинет Кобры мы вошли всем составом уголовного розыска. Обычно такие сборы начинались с того, что она, уперев руки в бока, проходилась по каждому: кому втык за просроченный материал, кому за «висяк», кому за недоработку на выезде по дежурным суткам. В такие минуты даже матерые опера сидели, как школьники перед директором. Но в этот раз всё было иначе.

Оксана сидела за своим столом, аккуратно сложив перед собой бумажки, и, что удивительно, улыбалась. Лицо её казалось расслабленным, глаза – спокойными. В голосе не было той привычной жёсткости, с которой она обычно ставила задачи.

– Ну что, мужики, – сказала она, посмотрев на нас, – живы-здоровы, работаем дальше. Дела у нас, как всегда, не ждут.

И начала раздавать поручения. Спокойно, размеренно, без привычного нажима. Кому – проверить информацию по квартирной краже на Ленинской, кому – добить материалы по драке в ресторане, кому – отработать новых свидетелей по наркоте. Слова её, вроде бы, всё примерно те же, звучали непривычно мягко, как будто она сама ещё не до конца верила, что вся эта круговерть последних дней закончилась и можно снова вернуться к обычной работе.

Я сидел среди своих, слушал и думал: со стороны всё выглядит так, будто ничего особенного не произошло. Обычный рабочий разбор. Никто не говорил о том, что я вернулся, никто не произносил вслух, что я жив после всего того, что было. Только в её взгляде я читал больше, чем в словах. Радость и облегчение.

Оксана не упомянула обо мне ни словом, будто и не было моего «исчезновения». Но я видел: для неё главное, что я снова здесь, за этим столом, рядом с остальными. А вслух – только оперативная обстановка, отдельные поручения, справки, новые дела.

Когда последний опер вышел из кабинета, Оксана закрыла дверь, вернулась к столу и щёлкнула мышкой по экрану.

– Глянь, – сказала она, – новости смотрел?

– Нет, – ответил я, усаживаясь рядом на стул.

– Ну смотри. Наш шеф красуется. Ему бы политиком быть… Да, умер в нем талант актера.

– Ну да, – хмыкнул я. – Мордюков родился, Рейган заплакал.

Оксана открыла сайт с новостями, включила ролик. На экране появилась репортёрша в строгом жакете. За её спиной – знакомый кабинет. Мордюков сидел в кресле, развалившись, с видом хозяина положения. На столе – ни бумажки, всё подчистил, вылизал под телекамеру. И заговорил:

– В ходе совместных мероприятий нашего отдела уголовного розыска и Управления ФСБ по области удалось выявить коррупционные связи, а также установить должностное лицо, которое использовало своё служебное положение для содействия преступным группам.

Он сделал паузу, выдерживая интонацию, будто всё говорил по бумаге, хотя в руках у него никакой шпаргалки не было.

– Что касается нашего сотрудника, ранее объявленного в федеральный розыск, – продолжил Морда, – официально могу заявить: его участие в этих событиях было частью оперативной комбинации. Данная мера позволила нам получить доступ к информации, которая иначе осталась бы закрытой.

Оксана щёлкнула мышкой, делая громче.

– Подробности, – продолжал полковник, – находятся в компетенции Следственного комитета и ФСБ России. Мы передали все материалы по подследственности. Но хочу подчеркнуть: наш сотрудник действовал в рамках закона и по заданию руководства.

Журналистка спросила:

– Семён Алексеевич, а почему именно ваш отдел был задействован? И почему именно молодой сотрудник? Можно назвать его фамилию?

Морда улыбнулся в своей привычной манере, как будто эту реплику ждал заранее:

– Фамилии и должности разглашать я не вправе. Следствие продолжается, и в интересах дела мы не можем раскрывать подробности. Отмечу лишь, что задачи, поставленные перед отделом, выполнены. А то, что именно наши сотрудники оказались в числе исполнителей – это не случайность. Мы имеем опыт, знания и наработки.

Все ответы нашего шефа сводились к одному: показать, что он контролирует ситуацию и насколько блестяще отдел справился.

Оксана выключила ролик и повернулась ко мне:

– Ну что, герой, хоть тебя и не назвали, но Морда не только себя нахваливал. Кому надо, всем ясно, о ком речь.

– Да хрен бы с ней, с этой славой, – пожал я плечами. – Чем меньше обо мне трындят по ящику, тем проще потом работать. Популярный опер – хреновый опер.

– Вот и я так думаю, – усмехнулась Кобра. – Но Морда себе плюсик в копилку записал. Теперь будет в каждом интервью талдычить, что именно его отдел провёл операцию века.

Я хмыкнул:

– Ну пусть. Мне его лавры не нужны. Главное, что я снова в строю.

– По кофейку? – улыбнулась Оксана.

– Ага, можно.

Но налить кофе мы не успели. Дверь распахнулась, как всегда без стука. Только один человек смел вот так входить к Кобре.

Мордюков вошёл в кабинет, насвистывая «Смуглянку». Вид у него был довольный, как у кота, что воробышка схомякал.

– Ну что, товарищи, – широко развёл он руками, – всё хорошо, что хорошо кончается.

Он перевёл взгляд на меня:

– Ну, Яровой, ну даёшь. В следующий раз хоть предупреждай, против кого работаешь, а то мы тут седыми волосами обрастаем да с давлением мучаемся.

– Так получилось, Семён Алексеевич, – пожал я плечами.

– Получилось… – протянул он, присаживаясь на край стола и закатывая глаза к потолку. – Мы тут навыдумывали с три короба, мол, всё заранее спланировано, якобы такая хитрая оперативная комбинация. Иначе, сам понимаешь, общественность сожрала бы нас с потрохами. Это ж как, лучшего своего сотрудника в розыск по ошибке объявили! Ха! Совсем там с дубу рухнули, скажут. Так что спасибо тебе, что согласился на такую интерпретацию, так сказать.

– Да с меня не убудет, – усмехнулся я.

– Хотя, по-хорошему, мог бы с системы моральный вред стрясти.

– Вот ещё, – я отмахнулся. – Я сам – система. Чего ж я, сам на себя в суд буду подавать?

Шеф притянулся ко мне, легонько похлопал по плечу.

– Молодец ты, Максим Сергеевич. Вот нет больше таких молодых сотрудников. Ты, гляжу, старой закалки, хотя борода у тебя толком и не растёт. Откуда ж ты такой взялся?

– Из Новознаменска, – ухмыльнулся я.

– Да это так, в потолок вопрос был, – Мордюков махнул рукой. – Ну что, Оксана Геннадьевна, вижу – работаете, молодцы.

Кобра сидела молча, внимательно наблюдая за ним, и только чуть сузила глаза.

– Только вот такого замечательного сотрудника ты, Оксана Геннадьевна, пожалуй, лишишься, – вдруг хитро прищурился он.

– В каком это смысле? – её голос прозвучал напряжённо.

В кабинете повисла тишина. Я поймал взгляд Кобры и понял, что у неё уже готовится целая тирада, но пока она сдерживалась.

А Морда продолжал молча улыбаться.