Он вспомнил тот день, когда увидел ее впервые. Она обратилась к нему за психологической помощью. Девочка, каких сотни на московских улицах. Среднего роста, худенькая, с зелеными глазами и русыми волосами. Волосы были собраны в конский хвост, перетянутый прозрачной резинкой, похожей на телефонный провод. Еще несколько таких же резинок красовались на тонком запястье.

Типичная жертва, которую бросил ее тиран. Когда тебя бросают, это очень печально. Человек, которого бросили, достоин внимания и сопереживания. Для Саши работа с жертвой –  это про поддержку. Он решил отталкиваться от этого. Ая говорила, а Саша наблюдал. Психолог должен дать выговориться. Приходя к нему, человек получает такую возможность. Получает пространство, где может соприкоснуться со своей проблемой, а это уже хорошо. Впечатляет и то, что она вообще пришла. Саша –  победитель. Он заряжен на результат, а психотерапевт инфицирует клиента своей идеей.

– Ая, а почему ты остаешься в той съемной квартире? Вы там жили с бывшим. Там все напоминает о нем. Платишь хозяйке, хотя могла бы вернуться к маме, с которой у тебя отличные отношения. В собственную комнату. Это для тебя про что?

– Просто мне там удобно.

Она покраснела. Саша понял, что нащупал эмоционально-заряженный комплекс.

– Чем удобно? Рядом живут друзья, фитнес, где ты занимаешься спортом?

– Рядом наземная ветка метро. Громыхает поезд. Когда я просыпаюсь ранним утром, слышу стук колес. Он, как музыка, и я снова засыпаю под него. Много лет назад на том месте текла река. А потом, чтобы построить ветку метро, реку заключили в трубу. И она спит там теперь. И видит сны.

Она снова покраснела.

Редуцирует страх перед отношениями собственной уникальностью?

– Наше время подходит к концу. К следующей нашей встрече, Ая, у тебя будет задание. Наблюдай сны. Заведи блокнот, и, как только проснешься под стук колес, –  он улыбнулся, –  записывай, что приснилось, ладно? После нашей встречи бессознательное придет в движение.

Он проводил ее до прихожей и подал пальто. Из кармана что-то посыпалось.

– Что это? –  удивился он.

– Семена. Я разбрасываю их всюду, где бываю. Там, где земля не закована в асфальт.

– Зачем?

– Чтобы росли цветы.

Она склонила голову.

– Простите. Я уберу…

Властным жестом Саша остановил ее, взял за подбородок и заглянул в глаза. У нее был затуманенный взгляд, словно погруженный внутрь себя. Под зелеными, чуть вытянутыми, глазами пролегли тени.

– Давай на «ты». И еще одно, Ая. Пока не встречайся с бывшим. Это важно… для терапии.

Она кивнула и, уходя, обернулась через плечо.

– Увидимся.

Ночью, после знакомства с Аей, Саша долго ворочался с боку на бок, пока не провалился в сон, зыбкий, как болото.

– Чтобы не спал, чтобы не ел.
Чтоб на меня лишь милый глядел.
Спрячется месяц за черной сосной.
И милый навеки будет со мной.
Будет со мной,

– поет крепкая блондинка с косами крест-накрест, стоя на подоконнике. Она моет окно.

Снизу по улице бежит гражданин в шляпе с портфелем под мышкой, он догоняет трамвай и запрыгивает на подножку. Светлая комната с распахнутым настежь окном, каждый раз дребезжащая всеми своими рюмками и чашками из-за проезжающего мимо трамвая. Какая-то мебель, столик с шахматной доской, расставленные фигуры: короли, кони, пешки. Письменный стол, заваленный бумагами, за которым работает Писатель. Дымящийся стакан в подстаканнике, заполненный окурками под завязку. Поверх бумаг –  советская газета. Но Писатель не похож на советского. Из бывших.

– Наденька, я работаю. Умоляю, тише!

Вечер. Общество нарядных веселых людей, танцующих под патефон. Блондинка с косами тащит на кухню груду посуды. Две изящные дамы курят у растворенного окна кухни.

– У Писателя новая пассия. Он влюблен без памяти и пишет для нее новый роман. Жалко Надю, она одна ничего не замечает.

– Жены обо всем узнают последними.

Поднос, нагруженный грязной посудой, с грохотом разлетается об пол.

Сталинский дом с гипсовыми вазами по периметру. Хрустальная люстра под высоким потолком. Писатель в ресторане с элегантной красавицей в черном. Яркие губы, темные волосы, волнами спадающие на плечи. Умный взгляд светлых глаз. Вместе им невероятно интересно.

– Видите пару за тем столиком? Как думаете, кто они? Держу пари, она актриса.

– Они тайные любовники. –  У дамы красивый низкий голос.

– Звучит как тайные монахи, –  смеется он.

– Скрывают свою связь от его жены и ее мужа.

Писатель крутит в руках массивную зажигалку с гербом СССР.

– Как думаете, она уйдет к нему от своего высокопоставленного мужа? На что она способна ради любви?

– А он оставит жену?

– Богиня, я выполню любое ваше желание.

Писатель берет ее руки в свои. Она разжимает кулачок, на ладони лежит его зажигалка.

– Но… как вы? Роскошный трюк, браво!

Они смеются, Писатель целует ее руки, каждый пальчик.

Надя в чужой коммунальной квартире, по коридору которой катит мальчишка на велосипеде. Она заходит в одну из комнат. Старуха раскидывает карты. Потертая карта Дьявола в морщинистой руке.

– Сглазили тебя, матушка, но есть одно средство, чтобы вернуть этого обманщика, получше парткома. Этот эликсир. Его совсем немного и стоит недешево. Взамен получишь его любовь. И еще кое-что.

– Что же?

– Его лицо. Соглашайся, любимый будет твоим навеки.

Морщинистая черная рука вкладывает в Надину руку бутылку из-под кефира с янтарной жидкостью внутри.

– Будет сидеть у нас тут, как муха в банке, добрую тысячу лет. Зуб даю.

Комната в полумраке свечей. Писатель и брюнетка кружат под арию из «Фауста», летящую из золоченого уха патефона. Длинные пальцы лежат на клавишах пишущей машинки. Свет свечи, падающий на изогнутый в ее чреве лист, окрашивает его необычайно манящим колдовским светом.

Трамвай громыхает под окнами. Заплаканная Надя стоит с деревянным чемоданчиком в руках.

– Выпьем чаю на прощание? Я заварю, как ты любишь.

Чайник и чашки на том же столе, где он работает, среди его листов, исписанных неровным почерком, с рисунками на полях, газет с передовицами и критическими статьями.

Писатель полулежит в постели в темных очках. Покрытые пылью страницы на письменном столе. Шахматы замерли на доске в недоигранной партии. Белая королева лежит поверженная среди черных фигур. Они закрывают ее, преграждают путь. В красивой белой руке –  шприц. Над головой Писателя, уснувшего вечным сном, –  сломанная шпага. Русые волосы разметались по подушке. На окне –  решетка. На дне вазы, внутри которой плавают золотые рыбки, цветет белая лилия с закрытым бутоном.

Саша цеплялся за сон, ему было интересно досмотреть его, но ваза стала таять, вступая в химическую реакцию с рассветом, уже алевшим за окном. Просыпаясь, Саша услышал в голове низкий красивый голос: «Закончить партию –  все равно что поставить последнюю точку в рукописи –  та еще морока». Саша силился удержать в памяти услышанную во сне фразу, но только он разлепил глаза и взялся за айфон, чтобы сделать заметку, как понял, что фраза эта, пророческая во сне, наяву утратит свое очарование и покажется бредом.

Саша пошел на кухню и поставил чайник. В окне за деревьями, словно вырезанными из черной бумаги, просыпалось солнце. Он заварил чаю и сделал глоток из кружки. Странный сон. Яркий и реалистичный. Предрекающий смерть. Но что такое сон? Граница между сознанием и бессознательным. Верил ли он в пророческие сны? Нет. Допустим, вы едете по дороге и видите знак «Осторожно, идут ремонтные работы». Вы посчитаете эту надпись пророческой? Если да, вы идиот! Сновидение –  это взаимодействие с миром, и при правильном общении оно не должно сбываться. Вы всего лишь должны выбрать путь объезда.

Сюжет сна –  вообще не суть, а всего лишь наложение вашей логики на сон. Важны детали. Например, сломанная шпага. Шпага –  это фаллос, символ мужской силы. Это о потере мужской силы? Потере статуса? Над головой Чернышевского сломали шпагу, лишив его тем самым принадлежности к определенному кругу, и отправили в ссылку.

Склянка с ядом. Сосуд –  это то, что заключено. Возможно, яд –  это субстанция, с которой он не может справиться. Или он прикоснулся к непознанному, к чему-то, чего не в силах объяснить? С той ночи Саша размышлял о странном сне и терялся в догадках.

Он вынырнул из воспоминаний, на город опускался вечер. Бесцельно шатаясь по городу, Саша свернул в сквер. Запетлял по дорожкам и сел на качели-скамейку, которые с некоторых пор в большом количестве появились в Москве. В окнах верхних этажей домов вспыхнуло заходящее солнце. Качели выглядели романтично, но дико скрипели. Брум-пиум.

Чтобы не спал, чтобы не ел.

Чтоб на меня лишь милый глядел.

Спрячется месяц за черной сосной.

И милый навеки будет со мной.

Будет со мной.

На соседних качелях –  их было не видно из-за кустов –  кто-то пел ангельским голосом. Ощущение дежавю сдавило грудь железным обручем. Брум-пиум.

– Можете мне помочь?

У качелей материализовался человек и своим появлением рассеял весь флер ангельского пения. У него было обветренное лицо, красные руки в трещинах, грязный свитер и характерный запах бродяги. Этот запах хуже бациллы пандемии. Он как сигнал бедствия. Надо держать дистанцию, чтобы самому не стать таким. Зараженным, опустившимся. Бездомным. Это на уровне подсознания.

– Мне голову пробили, я болею, –  прохныкал парень и склонился, опасно пошатываясь.

Он был пьян. На бритой макушке показалась давно зажившая рана, от которой остался розовый рубец.

– Надо поехать к врачу.

Саша достал из кошелька какую-то купюру, чтобы парень отвязался.

– Надеюсь, вам помогут.

– Мне уже ниче не поможет, –  с воодушевлением отозвался он, взял деньги и скрылся за кустами.

Брум-пиум.

Саша встал и пошел к выходу из сквера мимо соседних качелей. Там парень с розовым шрамом на макушке обнимал даму. У дамы было грязное растянувшееся платье не по размеру и обветренное лицо. Парень сгреб ее в охапку и стал целовать. Ее руки, грязное платье, лицо –  все без разбора. Дама смеялась и смотрела на парня с обожанием.

Это она пела ангельским голосом.

Саша спешил из сквера прочь. Не из-за боязни подцепить бациллу. Неловко быть третьим лишним. Почему иногда не имеет значения размер груди, блестящее образование и даже крыша над головой? Может, надо просто найти человека с таким же обветренным лицом, как у тебя?

Она ослушалась его. Призрак бывшего замаячил на следующей консультации. Ая сказала, что собирается снова с ним встретиться.

– Я же просил тебя не делать этого. –  Саша пожал плечами и холодно улыбнулся. –  Впрочем, дело психолога не указывать, а лишь направлять. Помочь принять правильное решение. Я умываю руки.

Он вскинул ладони вверх, как безоружный перед дулом пистолета, и спросил небрежно:

– Когда вы встречаетесь?

– Через пятнадцать минут, на остановке у входа в метро, –  прошелестела она.

– Это же не так далеко отсюда. Хочешь чаю?

– Идти туда пешком как раз столько и даже немного дольше, я… опаздываю, –  стала лепетать Ая, но потом наткнулась на властный взгляд Саши. –  Впрочем, конечно.

Он внес в кабинет поднос с армудами –  турецкими стаканчиками, похожими на советские стаканы в подстаканниках, –  с янтарной жидкостью, черным чаем, а также сахарницей и найденными на кухне печеньками и поставил на письменный стол. Ая неловко поднялась с кушетки и пошла было к столу, но вдруг изменила траекторию, как тополиный пух, который подхватил поток теплого воздуха, и становилась возле окна. В окно буйно помешанным рвалось весеннее солнце. На свету были видны грязные дорожки сползших по стеклу снегопадов. Капли слез осенних дождей. И становилось неловко за это слишком яркое солнце.