Ко мне тут же подбежал Заяц, которого так почти никто не называл, и деловито протянул раскрытую ладонь для рукопожатия:

– Приветствую, капитан.

– Здравствуй, Андрей.

За год парень серьезно вырос, раздался в плечах. И даже два передних зуба, раньше веселившие всех встречных-поперечных, теперь не особо бросались в глаза. По статусу он у нас был, так сказать, специалистом широкого профиля. С одной стороны, полноценный ушкуйник, о чем говорил серьезный такой, как по мне, слишком уж показушный тесак на поясе, а с другой – помощник механика, причем с долей в общем бизнесе. На побегушках у Фроси в нашем телефонном магазине давно подвизался другой сирота. В походы наш ушкуй ходил намного реже остальных, так что подработка для Андрюхи, кормившего всю свою семью, была не лишней.

Гордей быстро разобрался в моих хотелках, но сразу сообщил, что обычные баллончики тут не подойдут, нужно побольше начинки, и придется делать новые. На клепку и пайку новых баллонов, а также их заправку механик попросил два часа. На этом и порешили. Я прихватил с собой четыре давно пылившихся в мастерской противогаза и вместе с Акирой вернулся к мобилю. До назначенного отцом Никодимом срока остался час, так что можно было не спешить.

На городской базе надолго не задержались. Брат Илия передал сообщение от священника о том, что с бесогонами он договорился, но переговоры пройдут в церковном доме. Оно и правильно, незачем скорбникам тут разнюхивать, а на их территорию я соваться не собираюсь.

В дом священника Акира пошел со мной. У нас у обоих имелись опасения, что эта встреча может закончиться скандалом, переходящим в мордобой. И начало в этом плане было многообещающим. Молодого бесогона я не видел год и, будь на то моя воля, не встречался бы с ним еще десять раз по столько. Тяжелый взгляд уже не такого задорного, как раньше, немного осунувшегося и побледневшего Аркаши говорил о полной взаимности. Обмениваться любезностями никто не собирался, так что я молча уселся за знакомый с детства стол напротив бесогона. Акира, подражая широкоплечему помощнику брата Аркадия, встал за моей спиной.

Встретивший нас отец Никодим присаживаться не стал, а замер у торца стола, возвышаясь над нами обоими:

– Я знаю, что приязни между вами нет и, скорее всего, не будет, но все мы делаем одно и то же богоугодное дело.

Брат Аркадий вскинулся, но священник остановил его жестом руки:

– Я помню все твои претензии к Степану Романовичу и не вижу смысла повторяться. Можешь думать о нем что угодно, но помни: «по делам их узнаете их». Поведай мне хотя бы об одном богомерзком деянии капитана Чекана, и я тут же отдам его в руки братства Скорби.

Ничего себе заявочка! С другой стороны, отец Никодим явно уверен во мне, и это радует. А насчет отдать… он может попробовать, но получится ли взять? Я не видел, но догадывался, что губы Акиры, смотрящего на подручного главного бесогона, тронула легкая, но хорошо читаемая улыбка. Он наверняка даже не стал прикасаться к рукояти своего меча. Помощник Аркаши, одетый, как и его хозяин, в подрясник, утробно заворчал. Но на этом все. Судя по сверкающим глазам и перекошенному лицу старшего бесогона, у него была куча претензий ко мне, но деяний, тем более богомерзких, в этом списке нет – либо подозрения, либо не особо порицаемые церковью проступки. Обе переговаривающиеся стороны не произнесли ни слова, но отец Никодима посчитал это добрым знаком:

– Раз уж это выяснили, перейдем к делу. Степан, ты был прав, соваться к стражникам и даже к князю не стоит. Я хотел посмотреть на тело убиенного тобой бесноватого, но оказалось, что его сожгли еще ночью. Кто именно отдал приказ, разузнать не удалось. А это значит, что последователи колдуна, или даже он сам, сидят высоко.

Священник намекал на то, что выбора у меня нет, но после встречи с Настей я сам шел на эти переговоры с относительно спокойной душой. С кем бы ни пришлось сотрудничать, оно все равно стоит того, чтобы и дальше в светлой кафешке за большими панорамными окнами барышни в красивых платьях спокойно лакомились пирожными, а после этого без страха шли гулять по парку. Может, мне и хотелось бы сидеть в тишине библиотеки или с выгодой наведываться к друзьям в Крачай, не встречаясь ни с бесноватыми, ни с колдунами, ни с такой мразотой, как брат Аркадий, но раз уж такая судьба, нужно сжать зубы и идти дальше. Да и вынужден признать, что сидящий передо мной явно измотанный жизнью молодой мужчина тоже тянет эту лямку, причем даже в худших условиях, чем у меня.

Похоже, он заметил что-то эдакое в моих глазах, поэтому сверкнул взглядом и, вцепившись в край стола, попадался немного вперед:

– Да, у нас плохо получается. Видать, не достоин, раз уж Господь отвернулся от меня. Так что для пользы дела буду работать даже с таким, как ты. Но помни: если оступишься и окончательно отдашь свою душу нечистому, я приду за тобой.

И тут я сотворил очевидную глупость. Не удержался. Без особой раскачки выглянул из себя, что в такой близости на обученного бесогона подействовало почти как пощечина. Оба скорбника зарычали, как спущенные с поводка псы. За моей спиной послышался шорох покидающего ножны меча Акиры, а я потянулся за револьвером. Но на этом все – ничего плохого так и не случалось, потому что нас всех буквально придавило зычным голосом отца Никодима:

– А ну успокоились все! Быстро!

Он явно применил что-то эдакое, потому что у меня пробежал озноб по спине, да и оба скорбника утратили большую часть своего злобного пыла. Да уж, у старика еще остался порох в пороховницах, хотя и не так уж много. Осадив нас, священник ссутулился и тяжело задышал, но все-равно с упреком прохрипел:

– Степан, вот зачем так-то?

– Простите, не удержался, – искренне повинился я, затем встал и протянул руку брату Аркадию. – Если, не приведи Господь, тьма поглотит меня, буду рад, если ты вовремя окажешься рядом.

Своей выходкой я не хотел напугать и тем более угрожать. Просто возникло неудержимое желание увидеть дух этого человека. Вопреки моим подозрениям, там не оказалось не гнили, ни зависти, лишь разъедающая душу бессильная ярость. А также фанатичная, но чистая как январский снег ненависть. Учитывая рассказы отца Никодима о том, как из сирот с сильным духом в муках выращивали будущих бесогонов, Аркаше можно только посочувствовать. Дружбы между нами не будет, но прежней ненависти к этому человеку я больше не испытывал. Дожидаясь реакции, пришлось простоять с протянутой рукой не меньше пары минут, но я все же вытерпел его недоверчивый и все еще пылающий ненавистью взгляд. А затем скорбник встал и пожал протянутую руку. Правда, при этом попытался сломать мне пальцы, но тщетно.

– Ну и слава Господу, – перекрестил нас обоих батюшка. – Раз уже закончили обнюхиваться аки псы, давайте перейдем к делу.

Действительно, после почти вынужденного рукопожатия разговор пошел намного легче, и мы, практически не огрызаясь, сумели обсудить, что и как делать в предстоящей вылазке. Лишь когда дошло до присутствия Олега Остаповича, Аркаша встал на дыбы, но я чувствовал, что это лишь повод, чтобы хоть как-то взбрыкнуть. Ну не любит он меня, так ведь я не червонец, чтобы всем нравиться.

В два голоса мы с отцом Никодимом уболтали скорбника, напирая на то, что ушкуйники все еще серьезная, к тому же независимая сила, которая в нашем общем деле может принести много пользы. На слове «нашем» Аркашу снова перекосило, но уже не так сильно, как раньше. Ничего, привыкнет. Коготок увяз – всей пташке пропадать. Теперь, если вскроются наши совместные делишки, на костер пойдем все скопом.

Поговорив еще немного, мы попрощались и скорбники покинули дом священника, а я на всякий случай поинтересовался:

– Батюшка, я вижу, что Аркаша…

– Брат Аркадий, – перебил меня отец Никодим. – Старайся называть его так даже в помыслах. Ты не до конца понимаешь, сколь тяжела доля скорбника. То, что он способен мыслить разумно после свалившихся на его голову испытаний, достойно уважения.

– Так и я о том же. Брат Аркадий явно не дурак, а вот его помощник особым умом точно не блещет. Вдруг разболтает чего?

Священник позволил себе снисходительную улыбку и пояснил:

– Этот тугодум своего старшого никогда не предаст, даже если тот надумает продать душу нечистому. Среди сирот, отбираемых в особый монастырь, частенько попадаются сильные духом, но слабые умом. Такое тоже бывает, – уточнил отец Никодим, увидев мои удивленно взлетевшие брови. – Их привязывают к тому, у кого ума хватит на двоих, а то и на полудюжину. Получаются крепкие стаи псов Господних.

– А у вас была своя стая? – задал я вопрос, который явно не понравился священнику.

– Нет, Степа. Я был одиночкой. Таких в братстве не любят, потому и тебе подобной участи я не пожелал.

На этом мы и закончили разговор. У каждого хватало проблем с подготовкой своей части общего плана. Я справился часа за три и даже смог позволить себе немного поспать перед выходом на дело.

До условленного места мы с Акирой добрались на нашем мобиле, по пути наведавшись к уже закрытому оружейному магазину. Там нас дожидался Олег Остапович, все еще пребывающий в недобром настроении. Впрочем, гадостей он мне говорить на стал, и на том спасибо.

Если честно, я понимаю его терзания. За вечер он наверняка успел сто раз пожалеть, что повелся на мои почти ничем не подтвержденные уверения. С другой стороны, я тоже имел время для раздумий. Бесноватые – это не шутки, и каждый житель Пинска, да и других городов Руси, не страдает недооценкой этой угрозы. Матери пугают детей бесами и бесогонами. Причем вторых боятся ничуть не меньше, чем первых. К тому же старейшина прекрасно понимает всю шаткость положения братства ушкуйников. По большому счету, там осталась одна показуха, и любая встряска может расшатать давно изжившее себя сообщество. А если их, точнее, нас всех скопом свяжут с бесноватыми или, не дай бог, колдунами, то все может посыпаться, как карточный домик. И тогда прощай привилегии и особый статус – всех уравняют с простыми торговцами. Так что оружейник хоть и смотрел на меня угрюмо, но в машину сел и дал отвезти себя куда нужно. А нужно нам было в дом, чем-то похожий на нашу городскую базу. Такое же старое купеческое подворье с большим внутренним двором, конюшнями и складами. Причем это здание находилось далековато от официальной резиденции скорбников. Внутри нас встретили отец Никодим и брат Аркадий. Своры бесогона, включая здоровяка, нигде не видно. Мы сначала перегрузили вещи из мобиля в конный фургон с решетками, а затем молча надели на себя просторные накидки с капюшонами. Когда на переговорах я сказал, что для скрытности нам нужно замаскироваться под скорбников, брат Аркадий едва не нарушил наше хрупкое перемирие и не полез драться. Дело снова решил священник, обещав найти облачение католических монахов с капюшонами, чем успокоил ретивого фанатика. В итоге наша копания выглядела более чем колоритно, зато совершенно неузнаваемо. Открытым оставалось лишь лицо скорбника в подряснике, почему-то обвитом поясом-патронташем, который оттягивала кобура с револьвером. Я-то думал, что они охотятся на бесноватых только со своими посохами, имеющими заточенные кресты в навершии.

В просторный фургон с лавками четыре человека поместились вполне вольготно. Брат Аркадий сел на козлы. Мобиль мы оставили на подворье. Вряд ли кто решится грабить дом, в котором тайно поселились бесогоны. Уверен, слава у этого места до предела дурная. Сквозь узкие зарешеченные оконца почти ничего не видно, и оставалось надеяться, что бесогон не везет нас в пыточные подвалы для более вдумчивого знакомства. Зловеще освещенные почти полной луной улицы навевали именно такие мрачные мысли.