Но, скорее всего, злился он потому, что я заставил его вспомнить прошлое. Вспомнить и применить тяжкий опыт к данной ситуации. Дураком Олег Остапович не был, так что крепко задумался. Минут через десять он поднял на меня тяжелый взгляд и заявил:

– У меня есть условие. Брать Дубыню мы поедем вместе.

– Уверены? – удивился я и тут же пояснил: – Дело может быть опасным.

Старик вскинулся и посмотрел на меня совсем уж возмущенно:

– Думай, с кем говоришь… капитан.

Уверен, он хотел сказать «сопляк», но сдержался.

Дальше наша беседа пошла сухо, но по делу. Старейшина действительно обладал обширной информацией о капитане Дубыне, включая то, что он живет в отдельном двухэтажном доме вместе с парочкой своих несемейных ватажников. А еще поделился подозрениями в том, что в доме хранится контрабанда, потому что все портовые склады, включая формально неприкасаемые стоянки ушкуев, временами жестко обыскивались ищейками мытного приказа. Так что опасные и запрещенные товары контрабандисты хранили в других местах. Олег Остапович даже нарисовал план дома, в котором однажды побывал.

Когда закончили обсуждение, я пообещал сообщить время и место встречи, а затем поспешил покинуть дом, в котором мне уже не рады. На душе было мерзко, потому что я действительно радовался хорошему отношению ко мне этого человека, но внутренняя уверенность в том, что делаю все правильно, не позволила сомнениям помешать.

Посмотрев на часы, я понял, что у меня есть еще полчаса, и улыбнулся. Как и предполагал, обед с Настей уже сейчас поднимал настроение. Ей-то предстоящий разговор наверняка видится серьезным и даже тяжелым, у меня же эта детская возня вызывала лишь умиление, особенно на фоне переговоров с оружейником. А вскоре, возможно, предстоит говорить с бесогоном – вот уж кто всю кровь выпьет и нервы истреплет.

Как и на встречу с оружейником, в кафе Акира со мной не пошел, сказав, что быстро перекусит в другом заведении неподалеку – том, что попроще. Вид сидящих на летней площадке манерных дам явно не усиливал аппетит моего ватажника. Да и сладкое он любил в меру, а вот я все не мог наесться всякими пирожными, компенсирую голодное детство.

Это уже стало нашей с Настей традицией – проводить переговоры в кондитерской неподалеку от конторы ее отца. Год назад здесь обсуждали казавшиеся неразрешимыми проблемы толком не знающий жизни вчерашний дурачок и неопытная, к тому же оттираемая от получения этого самого опыта адвокатесса. Теперь меня ни неопытным, ни растерянным назвать нельзя, а у Насти постепенно появлялась репутация въедливого и настойчивого специалиста, уверенно идущего по стопам своего зубастого родителя. Правда, сейчас мы будем обсуждать не юридические вопросы, а кое-что совсем другое.

Желая подчеркнуть свой образ эмансипированной барышни, Настя никогда не опаздывала, так что, едва я уселся за наш любимый столик и обменялся улыбками с официанткой, в кафе словно ветер влетела госпожа Шарова. Было видно, что она горит желанием тут же наброситься на меня с вопросами, но взяла себе в руки. Чинно поздоровалась, уселась за столик и сделала заказ немного поскучневшей официантке.

– Ладно, не буду тебя мучить, – с легкой улыбкой сказал я, видя, как девушка от нетерпения даже покусывает губы. – Никто его не бил и тем более не обижал. У самого язык оказался остер аки брита. Была перепалка, вылившаяся в честную схватка в кругу ушкуйников, и Дима с блеском победил.

Что именно это значит, девушка поняла сразу, судя по ее расширившимся и заблестевшим глазам, в которых переживания и возмущение сменили возбуждение и гордость. Как бы снова не начала терзать Диму попытками изучить нихонское боевое искусство. Где-то полгода назад мой друг все же решился дать пару уроков настойчивой девушке втайне от нашего учителя. К моему удивлению, сюсюкаться с возлюбленной он не стал, лишь иногда краснел, когда их прикосновения становились слишком плотными. Ко всеобщему облегчению, все это закончилось, едва начавшись. После не совсем удачного падения Настя увидела на своей идеальной коже синячок, и ее запал тут же улетучился.

Девушка явно жаждала подробностей, но мне и рассказать-то больше нечего, зато есть о чем спросить.

– Анастасия Николаевна, давайте откровенность за откровенность, – нарочито официальным тоном заговорил я. – Год назад вы уверяли меня, что не испытываете к Дмитрию ничего, кроме дружеских чувств. Но сейчас по этому поводу у меня появились определенные сомнения.

Я старался, чтобы наигранный официоз смягчил неловкость, но ошибся. Подхватив мой тон, Настя намеренно понизила градус нашего общения:

– Так же, как год назад, я, Степан Романович, напоминаю вам, что наши отношения с Дмитрием касаются лишь нас.

Внутри шевельнулась какая-то детская обида, но такие порывы я научился гасить в зародыше; впрочем, все равно было неприятно.

– Вы совершенно правы, но я, как друг Димы, позволю себе настоятельную просьбу. Думаю, сейчас самое время еще раз напомнить ему о том, что вы с ним друзья и не более.

Говоря это, я достал из кармана пиджака кошель Виринеи, с которым не расставался все это время, и приготовился рассчитаться за обед, который нам еще даже не принесли. Мой посыл она поняла правильно и чуть виновато произнесла:

– Степа, извини, но я сама не понимаю, что чувствую. Я до сих пор люблю другого человека. Так что ты прав, с моей стороны нечестно обнадеживать Диму.

– Серьезно? – прекратив демонстрировать, что собираюсь уходить, по-доброму и с хитринкой прищурился я. – Вот прям готова честно признаться и ему, и себе, что совершенно ничего не чувствуешь?

Дожидаться ответа не стал и лишь понимающе хмыкнул, когда увидел, как покраснела Настя, уставившись на принесенное официанткой пирожное.

– Может, все-таки расскажешь, что это за таинственный возлюбленный, который так цепко держит твое сердце, что ни вздохнуть, ни… – Осекся, осознав, что из меня чуть не вылетела концовка поговорки, которая ходила в не самых куртуазных кругах.

Но, похоже, распространена эта шутка была куда шире, чем мне казалось. Настя внезапно растеряла свой романтически-угнетенный настрой и закрыла лицо ладонями. И это были не рыдания, а безуспешная попытка сдержать смех.

– Фу, Степан Романович, как пошло.

– Куда уж мне. В кабаке вырос, под забором воспитывался, – шутейно отмахнулся я, но, похоже, в голосе промелькнула горечь, потому что настроение Насти снова сменилось.

Она с доброй и необидно-жалостливой улыбкой, как могут лишь немногие из женщин, выразила свое сочувствие и понимание. Затем посерьезнела и все же ответила на мой вопрос:

– Степа, тут все очень сложно. Тот, о ком мы говорим, сейчас далеко, в Новгороде, и уже месяц отвечает на мои письма как-то сухо. Знаешь, если бы он просто написал, что больше не любит меня, все было бы намного легче.

Но и не особо тяжело. Теперь-то, когда ей есть на кого перенаправить свои чувства, такой поворот не станет большим горем. Вслух я, конечно, ничего не сказал, к тому же было видно, что чувства к таинственному новгородцу у Насти еще очень сильны, а невнятность ответов на письма лишь распаляла их. Решив не усугублять, я сменил тему и повеселил девушку рассказами о подвигах Димы. Не тех, что произошли в кругу для боев, а свершившиеся после, за столом, когда он пытался перепить пропавших порохом и пропитанных пивом ушкуйников. В ответ Настя поделилась пикантной историей из жизни барышень пинского высшего общества. Отчасти этот конфуз касался и меня.

– И я ведь сама еще дважды объясняла этой дурочке после того, как продавец подробно рассказал, как пользоваться баллончиком. Но она, вернувшись домой и собрав подружек, включая внучку главного княжьего казначея, решила похвастаться обновкой и распылила смесь прямо в своем будуаре. Что тут началось! В доме переполох, как при пожаре. Барышни все в слезах и соплях. Лекарей свезли со всего города. Казначей порывался изловить и наказать всех причастных.

Да уж, веселенькая история. Мне сейчас только неприятностей с городской верхушкой не хватало. А покушение на здоровье любимых дочурок власть имущих может аукнуться похлеще, чем чрезмерное внимание колдуна.

Похоже, переживания ярко отразились на моем лице, и Настя поспешила успокоить:

– Не переживай, поиски начали сразу с того, кто посоветовал этой дуре купить баллончик. Точнее, я не советовала, просто объяснила, что эта чудна́я штучка необходима мне для защиты от недовольных клиентов и злопыхателей. Ей же баллончик и даром не нужен, но кто бы меня слушал! В общем, позвонили отцу, а он лишь посетовал, что нынче взрослые барышни, которым давно замуж пора, то ли читать не умеют, то ли осознать прочитанное не способны. Ты же знаешь, он у меня, если захочет, горазд кому угодно ум за разум завести.

Да уж, горазд. Прекрасно помню момент, когда Николай Кириллович заманил меня в свой кабинет и попытался выпытать, в какие такие грязные ушкуйные делишки я пытаюсь втащить его дочурку. Я чуть там не психанул. До сих пор озноб пробирает. Вот уж въедливый господин. Даже начал опасаться, что он перейдет к втыканию зубочисток мне под ногти. Глаза как у княжьего ката, а голос вежливый такой и даже сочувственный.

О стряпчем я вспоминал недолго, потому что в голове назойливо зажужжала какая-то недодуманная мысль. Возникла она, когда Настя рассказывала о переполохе после распыления баллончика в замкнутом помещении. А я ведь лично прописывал в инструкции категорически запрет на это безрассудное действо. Так, а ведь чужая глупость может оказаться полезной, особенно для предстоящего захвата логова Дубыни!

– Степа, ты меня слышишь? – вырвал меня из задумчивости голос Насти.

– Конечно слышу, – встрепенулся я, разгоняя досужие размышления.

Главную мысль поймал, а остальное обсудим с Гордеем.

Остаток обеда провели за поеданием вкуснейших пирожных и милой беседой ни о чем. Затем Настя поспешила в контору, а я вернулся в машину, где уже дожидался Акира, и мы поехали на стоянку нашего ушкуя – главную базу ватаги.

Это отдельная песня, как мне удалось заполучить не старую, бревенчатую, насквозь прогнившую развалюху рядом с пристанью на таких же гнилых сваях, а вполне себе ладный кирпичный ангар. И фиг бы что получилось, если бы не Олег Остапович. Мысли о старейшине, чье отношение теперь далеко от теплого, вызвали печальный вздох. Гордей его не услышал, но мою кислую физиономию рассмотрел хорошо. Мой старший друг и механик встречал нас у ворот ангара. Рядом, на берегу у невысокой, но основательной пристани чуть покачивался на волнах мой Проходимец. Выглядел он как малец, решивший влезть в отцовские сапоги. Причал-то строили под нормальный пароход, а тут вон какое недоразумение приблудилось. Но разочарования не было, лишь гордость за себя и свою маленькую, но шуструю команду. Озадаченный выражением моего лица Гордей жестами поинтересовался, все ли у меня в порядке.

– Все хорошо, – по давней привычке, сопровождая речь знаками для глухонемых, ответил я.

А затем перешел к подробному описанию возникшей идеи и на всякий случай уточнил:

– У нас же есть запас Виринеиного зелья для баллончиков?

Гордей сначала неопределенно повертел пальцами, чем вызвал у меня нехорошее предчувствие, но затем жестами пояснил, что выпуск баллончиков придется прекратить, потому что на мою задумку весь этот запас и уйдет.

Затем мы прошли в ангар, где и разместилось основное производство нашей небольшой мануфактуры. Здесь обученные Гордеем парни клепали и паяли жестяные баллончики. Так как основными покупателями были дамы, то в углу, у окна сидела конопатая девчушка и, чуть высунув язычок от усердия, тонкой кисточкой разрисовывала очередной баллончик яркими цветочками.

Кроме этого, мастер приловчился делать духовушки, и стража частично закупалась именно у него. Но городовым доставались одностволки, а вот мне Гордей сделал три двуствольных духовых ружья и уже доводил до ума трехствольное. Перезарядка оказалась слишком муторной, и по скорострельности это оружие сильно уступала моему полуавтоматическому дробовику. Вот и приходилось извращаться.