Младше меня, а в десятки тысяч раз умнее.

– Мой отец всегда говорит: «Люби, пока любится».

– У всего есть срок?

– Даже у любви. Каждой девочке хочется, чтобы она была бессрочна, вечна. Чтобы душа того самого мужчины искала ее душу сквозь тысячелетия, в каждой возможной жизни. Мы должны быть умнее и знать правду. Люби, пока любится. У каждой любви разный срок. Месяц, два года, тридцать лет, шестьсот.

– Шестьсот? – Смелое заявление для той, кто столько не проживет. Или я не в курсе чего-то об Амалé?

Курчавая девушка закидывает ноги на стол, подносит к губам кофе, что я ей приготовила, и манерно вскидывает бровью. Спрашивает взглядом, много ли я знаю. Также манерно она ставит чашку на стол и уверенно произносит, переменившись в лице, став серьезнее:

– Разве наша любовь не может быть шире нас самих? Существовать вне времени, пространства, оболочки в виде тела, в которую нас на короткое время заключили?

Откуда она взялась такая умная?

– Не пугай! Ами, ты точно человек?

– Ты не допускаешь возможность жизни после смерти?

Я думала об этом. Много. Мысли сами цеплялись за разум, управляли мной и координировали ход. Уход мамы перевернул привычную реальность. Я сходила с ума первые месяцы. Выла от боли и непонимания, как буду жить дальше. Одна в огромном пугающем малоизвестном мне мире, в каком бы возрасте я не находилась.

Подумывала даже уйти вслед за мамой. Но кое-что меня остановило. Надежда на идею, что жизнь может быть другой. Вера в то, что может наступить день, когда она откроется для меня с новой стороны, где я буду счастлива. Сегодня – второй день той самой стороны, о которой я когда-то молилась неизвестно кому и просила все исправить, стоя на коленях в обшарпанной комнате одной лондонской ночью.

Затхлый запах старого дерева и приготовленной дешевой еды вызывает тошноту. Я не ела четыре дня и продержалась бы еще столько же, если бы не скрюченное положение, в котором я проснулась среди ночи. Режущая боль в животе усиливалась с каждым днем. Пришлось принять меры.

Увидев лунный свет, пробивающийся через грязные окна, я встала на колени. Если высшие силы есть, я буду молиться им.

Коленные чашечки уперлись в скрипучие доски, замурованные линолеумом, протертым до дыр прошлыми хозяевами. Я прикрыла глаза, вдохнув очерствевший запах бедности и одиночества, выживания, которому пока не вижу конца.

Я подняла взгляд к одиноко-мигающей лампе на тонком проводе и приняла его за знак. Когда надеяться больше не на что, а вера угасла, ищешь подтверждение хотя бы чему-нибудь. Только бы не свихнуться.

– Допускаю.

– Не переживай из-за одиночества. – Будто считав мои переживания, произносит Ами. – Возможно, твое время скоро настанет, Вайлет.

– Ты чудесная, – сквозь шепот, едва сдерживаю слезы. Мне не хватало этой поддержки много лет. – Спасибо.

Новая знакомая поднимается со стула и подходит, желая обнять.

– Это ты чудесная.

– А еще, у тебя блестящий английский! – Не думаю останавливаться на одном комплименте. – Я удивилась, когда ты заговорила на моем языке, а не на своем.

– Вайлет, ты засыпала меня комплиментами! Благодарю. – Скромно улыбается Ами, демонстрируя пухлые щечки, покрытые румянами. – Мои родители отдали меня в языковую школу, когда мне было четыре. Еще раньше они стали говорить со мной сразу на нескольких языках. Мама мечтала, чтобы я была билингвом. Благодаря ей свободно владею шестью. Суахили, африкаанс, арабский, французский, английский, немецкий.

– Серьезно?

Тогда девушка начинает быстро непонятно тараторить. Я не поняла ни слова, кроме первого предложения на английском: «Да, Вайлет. Серьезно».

– Ты была в нашем местном баре?

– Нет. – Качаю головой, поглаживая Лилу, сидящую на моих коленях.

Супермаркет – мое единственное развлечение. И даже он закрылся для меня из-за дырявого кошелька. Как только найду деньги, двери магазина снова распахнутся для Вайлет Санкара.

– Не была? – Сходит с ума Ами.

– По-твоему, туда нужно было лететь первым делом? – Не удерживаюсь от смеха. – Я вчера только с самолета сошла.

– Вторые сутки, как ты здесь! Надо сходить.

– Отличная идея. Как-нибудь сходим.

– Как-нибудь? Как-нибудь? – Со второй фразы девушка повышает голос. – Сегодня же, Вайлет!

Я хлопаю глазами.

– Не смотри на меня! Мы идем в бар! Собирайся!

– Я не могу.

– А-а-а, у тебя планы на вечер?

Не сказала бы. Дело в другом.

– Встречаешься с симпатичным парнем? Как я сразу не догадалась, что тебя уже пригласили на свидание. Наши местные не упускают таких красавиц, как ты. Тем более европеек.

– Ами…

Она не дает мне и слова вставить:

– Уже выбрала в чем пойдешь?

– Нет.

– Где твои вещи? Буду помогать тебе.

– Меня никто не приглашал. Я не могу по другой причине.

– Какой? Мелодраму по местному телевидению в девять собралась смотреть, как пенсионерка?

– Я переехал сюда на последние деньги. – Смущаюсь, рассказывая об этом. Стыдно. Ами никогда не поймет, каково это быть с нулем. – Наследство отца еще не получила.

– Зубы не видят бедности.

– Что?

– Наша африканская пословица. Нам людям нужно продолжать улыбаться, несмотря на нищету или голод, в любой тяжелой ситуации. Я могу одолжить тебе пару тысяч.

– О, нет!

– Отлично! Тогда я закрываю счет в баре.

Идея похуже? Лучше тогда взять взаймы. Ненавижу одалживать деньги, но деваться некуда.

– Верну в ближайшую неделю. – Обещаю, прикидывая, что со дня на день деньги будут у меня.

– Договорились!

Ами отбивает мне пять и идет наводить шорох в моем скудном гардеробе. Вещи я так и не разобрала до конца. Часть из них весит на стуле, часть валяется в чемодане.

– А что надевают в бар? – Расспрашиваю, когда девушка цокает и брезгливо оценивает мои наряды.

– Ты никогда не была в барах?

Я много, где работала. Бары – намеренно избегала, зная, сколько проблем может принести простая работенка в пабе.

– Нет.

Они для меня – красная тряпка, запрещающая приближаться ближе, чем на сто метров.

– Короткие шорты, майки. Платья тоже можно. Как такового дресс-кода нет.

– Все так плохо? У тебя такой неприятный взгляд, когда смотришь на мои вещи.

– О, нет! Я люблю говорить правду. Порой, бываю чересчур резка. Твоя одежда прекрасна. Просто я смотрю на твою и думаю, в чем пойти самой.

– Если одеть вот это, будет хорошо?

Я указываю на мини юбку в серебристых пайетках и простую майку.

– В самый раз! – Ами показывает большие пальцы вверх.

Я быстро переодеваюсь и кружусь под аплодисменты девушки.

– Теперь пойдем ко мне. – Времени у нас с лихвой. – Ты можешь взять свою косметичку и накраситься у меня. Или воспользоваться моей.

– Твои родители будут не против, если я приду?

– Отца нет дома, он в своей кондитерской. А мама будет счастлива твоему приходу. Моя семья давно хотела с тобой познакомиться. То есть, с новым жильцом на вилле Кофи. Вот родители удивятся, когда узнают, что ты его дочь.

После слов Ами меня начинает трясти.

У меня по жизни повышенная тревожность. Она неотступно следует за мной по жизни. Я беспокоюсь по мелочам. Мой мозг очень сложно успокоить. Идти в страхи и пробовать новое – та еще пытка. Кокон привычного в этом плане гораздо надежнее. Я не из тех, кто бросается в омут. Я долго думаю над предстоящими переменами и медленно решаюсь. Меня пугает все, что способно нарушить мое хрупкое равновесие. И вместе с тем я также отчаянно жажду сигануть в пугающую бурную реку перемен.

Так и живу, хожу по шаткому мосту вопреки боязни.

Возможно, однажды у меня вырастут крылья, и я смогу свободно парить, не беспокоясь ни о чем.

– Давай. – Первый шаг к победе над разумом – встать на сторону того, что пугает и вызывает противоречия у контролирующего ума.

Мы забираем Лилу с собой.

По дороге Ами решает высказаться об уровне моего гостеприимства:

– В следующий раз соберешься за продуктами, возьми меня. Я такой дерьмовый кофе, как сегодня, еще не пробовала. Отвратительная мерзость, не в обиду тебе. Я покажу, какой надо брать.

– Спасибо. Ты так… – Смешок. – Дружелюбна.

– Заметь, я выпила эту гадость ради приличия! – Легонько толкает в бок Ами.

Мы быстро доходим до виллы ее родителей, очень схожей по дизайну с моей. Девушка открывает дверь ключом-картой и набирает код безопасности на экране.

– Тебе тоже желательно установить такую. Кофи был противником подобного. А ты девочка, нужна усиленная охрана дома.

Ами проводит мне быструю экскурсию по вилле и ведет на запах, доносящийся из кухни.

– Мама! У нас гости.

Женщина в повороте касается свободно рассыпающихся по плечам черных волос и широко улыбается, демонстрируя белоснежные зубы. Она уверенно приближается ко мне, снимает фартук, открывая обзор на красивое оливковое платье с глубоким вырезом. Ее карие глаза светятся от счастья.

– Какая встреча. – Протягивает женщина. – Я Наэ, мама Амалé.

– Вайлет, дочь Кофи – вашего покойного соседа по вилле.

– Какой сюрприз! – Женщина реагирует спокойно. Либо хорошо скрывает удивление, либо знала, что рано или поздно я объявлюсь на пороге виллы теперь уже покойного отца (если вообще знала о моем существовании). – Давно приехала?

– Вчера утром.

– Как тебе у нас в Кейптауне? Нравится?

Я делюсь с ней, что ничего, кроме пляжа и супермаркета пока не видела.

– Завтра в обед мы с мужем едем к друзьям на винодельню. Хочешь с нами?

– Такое неожиданное предложение. – Теряюсь я.

С одной стороны, я совсем не знаю этих людей. С другой, хочу увидеть разную Африку и на винодельню хочу, где бы она не находилась! Вдобавок, думаю совместная поездка сблизит меня с соседями. Наседают на мою голову мысли по типу: «Что, если они меня убьют и т.д». Но я же здесь, в доме этих людей. Мой отец был в тесных отношениях с семьей Ами. К чему эти переживания?

Я откидываю сомнения и прыгаю в свой страх открываться новому:

– Я поеду.

– Ура-а-а! – Восклицает Наэ, пританцовывая. – Тогда мойте руки, садитесь к столу. Вайлет, за чаем и тортом я все тебе расскажу.

– Мам, мы кофе пили.

– Ничего не знаю. Жду к столу, Амалé. – В шутку угрожает женщина.

Мы быстро ополаскиваем руки в теплой воде ванной комнаты и возвращаемся на кухню. Я ахаю, видя целую гору еды на столе. Когда Наэ успела?

– Вайлет, ты сказала, что была только в супермаркете. Это не дело. Будем знакомить тебя с национальной африканской кухней.

– Когда вы успели?

– Приготовила сегодня утром. Ами с Идиром подохнут с голоду, если я не подсуечусь.

– Мам! – Хмурится девушка. – Мне сколько лет?

– Двадцать. А ты так и не научилась готовить. Как Идир с тобой встречается? Мамой клянусь, однажды он от тебя сбежит!

– Не трогай бабушку Фараи!

В глаза Наэ нет издевки или осуждения, ее карие зрачки полыхают весельем. Она знает, что делает – намеренно задорит свою дочь.

Я наблюдаю за перепалкой и мечтаю хоть на мгновение также поссориться со своей мамой. Моя тоже упрекала меня за то, что я отвратительно готовлю. В нашем доме мне нельзя было доверить ужин или любой другой прием пищи. Это было чревато отравлением, койкой и тазиком. Мама любила говорить: «Так ты никогда жениха не найдешь». Кажется, ее предсказание сбывается.

– Смотри, у нас здесь есть тигадегена. – Указывает на блюдо женщина, переключаясь со своей дочери на меня.

– А что это?

Похоже на перец, лук, морковь с чем-то еще. До конца не разобрать.

– Рагу из мяса и овощей, тушенных в арахисовом соусе. Наше национальное блюдо. Очень популярное. Угощайся.