– Какое там! Что схватит – то и ест, спасу никакого нет!

– Знаете… Судя по всему, он так реагирует на какой-то конкретный продукт питания. Давайте поступим следующим образом: начиная с сегодняшнего дня вы переходите на специфическую диету. Записываете всё, что он ест, и отслеживаете его реакцию. Начнём с мяса, наверное. Сейчас я сниму симптомы, а вы сегодня, завтра и послезавтра даёте только грудное молоко и мясо перетёртое. Варёную птицу или нечто подобное. Понимаю, что это не очень вкусно, но пару дней придётся потерпеть и ограничить. Если снова будут колики, попробуем заменить мясо на другой базовый продукт. Нам нужно найти еду, не вызывающую реакции, а затем подключать к питанию новые продукты один за другим, отслеживая состояние. Только по одному. Смотрите реакцию, записываете. И так с разницей в два дня постепенно проверим, из-за чего именно у него колики.

– Мож, из-за ореховки? – с сомнением протянула мать.

– Тогда ореховку на всякий случай исключим пока. А вы постарайтесь поспать.

– Да куда мне спать, у меня ещё четверо.

Луняша, тянущаяся к маленькому пациенту и сидевшая на самом краешке своего стула так, что едва с него не падала, вдруг вызвалась:

– Так можно сестёр моих попросить, приглядят. И им практика, и вам подмога. А если госпожа Таисья сказала, что надо спать, то надо спать.

Последняя фраза прозвучала очень весомо, даже малыш на руках у мамы замер почтительно.

Отпустив пациентку, я спросила Луняшу:

– Это всё? Мы всех жителей деревни осмотрели?

– Ну… только Дичик и Талка остались. Но они не придут. Не любят они целителей, – доверительно поделилась помощница.

– А Дичик – это кто?

– Дак мальчишка юродивый. Родила Талка больного, вот и мается с ним теперь. Муж её выгнал, она обратно в наше село вернулась, живёт с дедом, но тот совсем плох уже. А Талкины мамка с батькой в другом селе живут, но там у них самих семь едоков на одну краюху хлеба. Она самая старшая была.

– Ясно. Иди приглашай эту Талку вместе с Дичиком, – вздохнула я. – Посмотрим, что там за мальчишка. Может, получится чем-то помочь.

– Это вряд ли, – с видом эксперта заявила Луняша. – Прошлый целитель сказал, что ничего нельзя поделать, кроме как удавить.

Я аж вздрогнула:

– Неудивительно, что эта Талка теперь целителей не любит. Иди.

Луняша двинулась к двери и широким жестом распахнула её, едва не задев створкой Давлика.

Секунду идейные оппоненты смотрели друг на друга, вспоминая, на чём закончили, и моя помощница уже было набрала воздуха в грудь, чтобы со смаком продолжить, как Давлик выдал неожиданное:

– Ты чё, правда, что ли, с мамкой подралась из-за меня?

Луняша где вздохнула, там и схлопнулась. Вытаращилась на парня, посмевшего такую крамолу на неё возводить, и немо открыла и закрыла рот. Я хотела было вмешаться, а потом решила, что пусть она сама учится за себя постоять, а я подстрахую. За время совместной работы она явно стала бойчее. Видимо, раньше боялась дерзить старшим, а теперь вдохновилась моим примером, ведь в её глазах мы почти ровесницы.

– Да ты… да ты… – гневно выдохнула Луняша, лишённая дара речи таким предположением, а потом обернулась ко мне, обличительно ткнула в Давлика пальцем и почти жалобно проговорила: – Да он… да чтоб я… да из-за него…

Давлик тончайший намёк, видимо, понял. Мгновенно насупился и рыкнул:

– Я тебя гулять хотел позвать, но раз ты такая, то и сиди тут одна! Можно подумать, тебя кто-нибудь ещё позовёт! Тоже мне! Принцесса навозная!

Он со всего размаху захлопнул дверь с той стороны, и Луняша не успела даже отдёрнуть руку, получив болезненный удар по пальцам. В огромных карих глазах стояли слёзы, а губы обиженно дрожали.

– Да что б я с этим слюнтяем гулять пошла… – всхлипнула она. – Пусть с мамкой своей гуляет под ручку, подъюбочник жалкий!

Последнюю фразу она прорыдала, а я поспешила проверить руку – не сломал ли он ей палец по дури молодецкой. Он, конечно, сын-корзин, но силищи в нём немеряно, парень-то здоровенный.

Палец оказался ушибленным и я подлечила магией, а потом долго успокаивала помощницу, стенающую, что никто гулять и правда не зовёт, потому что она страшная.

– Ну в каком месте ты страшная? – вздохнула я, глядя в миловидное заплаканное личико.

– У меня нос большой, – рыдая, указала она на самый обыкновенный нос.

– Луня, ты красивая девушка. Ты неправильно слова этого Давлика интерпретируешь. Он пришёл зачем?

– Зачем? – эхом отозвалась она.

– Гулять тебя звать. Значит что?

– Что?

– Ты ему нравишься. Иначе зачем ему тебя звать куда-то? А потом ты… дала ему понять, что он для тебя недостаточно хорош, вот он от обиды и назвал тебя навозной принцессой.

– Это потому, что меня братья в навозной куче изваляли, а все видели-и-и, – вдруг зашлась она в новом приступе рыданий. – И даже он виде-е-ел…

– Как иначе, вы росли рядом, конечно, он много чего видел. Ну видел и видел, а гулять всё же пришёл позвать.

– Так я ему что, нравлюсь, что ли? – вдруг оживилась Луняша.

– Возможно, – уклончиво ответила я.

– Так я ему наподдам! – загорелась помощница.

– А это уже жестоко. Получать тычки от девушки, которая нравится – очень болезненно для самооценки, а Давлику и так с мамашей не повезло. Будь выше этого. Просто не обращай внимания. Если тебе человек не нравится, это ещё не повод его унижать.

– Он первый начал! – обиженно всхлипнула она.

– Ну… ты ему сказала грабли убрать и недоумком назвала. А до этого он тебя защищал, между прочим. Не мамашу свою от тебя, а тебя от неё.

Широко распахнув глаза и пухлый рот, Луняша зависла на добрых полминуты.

– Так я ему что, правда нравлюсь? – ошеломлённо прошептала она.

Я пожала плечами, не зная, правильно вмешалась или нет. С одной стороны, мне этого Давлика было жаль. Сложно расти рядом с такой мамашей. С другой – он уже не ребёнок, если не начнёт огрызаться, то так и застрянет подле неё без права на личную жизнь и собственные решения. Выбор за ним.

– Иди лучше сходи за Талкой и её малышом, – напомнила я, когда увидела, что помощница успокоилась окончательно.

– Так поздно уже. Вон, темнеть скоро начнёт… – с неохотой возразила она.

В этот момент в дверь забарабанил Амезег:

– Таиська! Таиська! Там бате моему плохо… Помирает!

Луняша тут же вскочила на ноги и умоляюще посмотрела на меня. Я подхватила лекарскую корзинку и с готовностью выбежала на крыльцо.

Кто там помирать надумал? Ну уж нет, только не в мою смену!

Нужный дом находился через реку, на другом конце села, и ещё никогда оно не казалось мне настолько огромным. Мы бежали втроём – я, Луняша и Амезег. За нами следом с гиканьем пристроилась гурьба детишек, и вскоре мы уже неслись толпой, обгоняемые быстроногими мальчишками, которые наверняка и не знали, куда и зачем мы торопимся.

У незнакомого крыльца тоже толклись люди. Наша толпа схлестнулась с уже собравшейся и растворилась в ней, как молоко в горячем чае.

В доме было темно, несмотря на светлый вечер.

Снаружи по лазурному небу лились реки из взбитых сливочных облаков, изумрудная зелень шелестела нежности, обнимаясь с летним ветерком, а внутри была тяжёлая, угрюмая обстановка. Переступаешь порог – и словно из чистой речной воды попадаешь в тёмную трясину болота.

Вокруг скорбно шмыгали носами многочисленные родственники, в углу подвывала малознакомая грузная баба. Как же её звали? Нет, не помню. Помню только, что у её мужа тоже были камни в почках.

Посередине главной комнаты дома, прямо рядом с белёной печкой, на обеденном столе, застеленном толстым одеялом, неподвижно лежал дед. Старый, морщинистый, худой, он казался не просто смуглым, а скорее зеленоватым, отчего напоминал упыря.

Горели свечи – мрачно и торжественно.

Тело, одетое в чистую нарядную рубаху, ещё дышало… правда, редко.

Я растолкала громко горюющих родственников и подошла к пациенту.

Диагностическое заклинание удалось только со второго раза – от волнения. Хорошо хоть икота не вернулась, в такой момент она звучала бы жалко.

Дед, лежащий на столе, был не то чтобы здоров… Всё-таки лет ему уже было порядочно, хорошо за девяносто. Хрони всякой тоже поднакопилось, но вот так чтоб прям помирать?..

Может, я что-то не так поняла?

Прогнала заклинание ещё раз, нащупала и посчитала пульс – скорее для собственного успокоения, чем по необходимости. Нормальный пульс. И дыхание тоже нормальное. Редкое, но глубокое и уверенное.

Вот уж нет, меня не проведёшь! Я теперь знаю, как умирают по-настоящему. Жизнь из Эрера утекала сквозь пальцы, и я буквально кожей ощущала крадущиеся шаги смерти. Дед же… лежал. Даже не спал.

– Так здоров ваш дед, – неуверенно проговорила я в мрачной похоронной тишине.

– Как «здоров»? – он тут же открыл глаза и резко сел, спустив худые ноги со стола на лавку.

– Не совсем, конечно. Но для вашего возраста – очень даже здоров.

– Я на прошлой неделе во сне склеп открытый видал, а всем и без того понятно, к чему такое снится. Заждалися меня предки-то, зовут к себе. А сегодня как с поля вернулся, дрова начал колоть, так сердечко-то и кольнуло. Сразу понял: помираю я.

– А что, раньше никогда не кололо? – настала моя очередь изумляться.

– Ну-у-у… нет. В спину иной раз вступит, особливо ежели на коромысло баки большие навесить вместо вёдер. А чтоб сердечко – такого ни разу не было.

– Давайте я вам зельице укрепляющее дам, вы по ложечке будете по утрам пить. И расскажите по порядку, что сегодня делали, когда именно почувствовали себя плохо, что болело.

Родня деда жадно прислушивалась к разговору, но лица были в основном счастливые. Вроде никто не расстроился, что дед передумал помирать.

– Ну как. Утром встал ещё затемно, перекусил, еды собрал. Как рассвело, козам воды натаскал, марча запряг. Как пастухи за козами пришли, с ними выехал, до дальнего поля. Там щавельник разросся так, что ужно и урожая не видать. Прополол. На всё поле сил не хватило, старый уже стал, только половину одолел. Домой вернулся – горяченького захотелось, я давай дрова колоть, чтоб печку растопить, тут сердечко-то и того. Кольнуло.

Я выслушала деда с внимательным и профессионально-невозмутимым лицом. Он мой старательный покерфейс не оценил, но я собой гордилась в первую очередь потому, что сдержала несколько крайне сумбурных восклицаний.

– То есть я правильно понимаю, что вы сначала таскали тяжести, потом весь день на солнцепёке пололи сорняки, затем после целого дня работы в поле вернулись домой, начали резко наклоняться и махать топором, после чего вам стало нехорошо?

– Ну-у-у… да, – кивнул дед.

– Ясно. Знаете, мне бы на вашем месте тоже нехорошо стало, а мне лет существенно меньше. В общем, прописываю вам обязательный отдых в обед. С полудня и часов до трёх хотя бы. Как Солар высоко, так вы берёте и ложитесь отдыхать. Зелье по ложечке утром, если сердце ещё раз кольнёт, то жду ко мне на приём. Беречь себя нужно, возраст-то уже не тот.

– Но раньше-то не кололо! – воскликнул дед.

– А теперь колет, – многозначительно возразила я.

– Так ежели я буду матрас плющить, кто поле прополет заместо меня? – возмущённо спросил он под гробовое молчание родни.

Никто не ринулся на амбразуру и не заявил пафосно: «Моя мотыга всегда с тобой!» или «Придёт день, когда желание людей полоть сорняки иссякнет… но это будет не сегодня!».

Так себе у них Братство Чернозёма, Орден Великого Урожая и Лига Последнего Полива.

Я выразительно посмотрела на соседа, и тот наконец вмешался:

– Батя, да прополем мы.

– Знаю я, как вы, обалдуи малолетние, прополете! – ретиво соскочил со стола передумавший помирать дед. – Весь урожай мне загубите!

Малолетний седой обалдуй, которому наверняка шёл шестой десяток, резонно заметил: