– Дак коли помрёшь, то что тебе с того урожая? Лекарка ежели сказала в обед отдыхать, будешь отдыхать.

– Так то в обед. А у меня дрова не колоты! От вас-то не дождёсси помощи, – язвительно заметил дед и пушечным ядром вылетел во двор, откуда через секунду раздались частые и мощные удары топором.

– Вызов бесплатно, за зелье десять эсчантов, – подытожила я. – Передайте Луняше, пусть это будет её премия. Девочка она хорошая, старательная, заслужила. А деда вы всё же берегите.

Закончив на этом, я вышла из душного дома обратно в свежий летний вечер. Вот какая я молодец, спасла деда от неминуемого лежания на столе.

Помощница следовала за мной по пятам.

– Так, где там тот мальчишка больной? – спросила я у неё. – Веди. У меня как раз настроение кого-нибудь от всей души вылечить.

Луняша попыталась спорить:

– Так сумерки уже! Отложи на завтра, срочности-то нет.

– Какой смысл откладывать на завтра то, что можно успеть сегодня? Лучше я с утра подольше посплю.

– Ну не знаю… – неуверенно протянула помощница и принялась отговаривать: – Чего ты к ним пойдёшь, ежели сами они к тебе не идут? Не идут – знамо, не хотят лечиться. Чего за ними бегать?

– Это вопрос личной ответственности, Луня, – пояснила ей. – Это мне нужно знать, не требуется ли кому-то помощь. Для порядка.

Мои слова Луняшу явно не убедили, но продолжать спор она не стала. А я не стала признаваться, что просто не хочу возвращаться в пустой дом, где нет Эрера.

– Ты меня проводи, а сама домой возвращайся, пока светло, – предложила я. – Только проверь: если Шельма будет под дверью сидеть, то выпусти её погулять.

– Она тогда тебя искать будет.

– Ничего, не заблудится.

За последнее время киса окончательно вымахала из милого котёнка в шалопаистого кошачьего подростка, причём росла неравномерно – то лапы становились большие, то хвост вытягивался и волочился по полу, то пятнистый зад переставал умещаться в облюбованную корзинку.

Зато она обрела товарищей по играм среди соседских ребятишек, и они вечерами гонялись по округе, распугивая окрестную живность, в том числе и человекоподобную.

Скажу честно: когда на тебя прёт ватага орущих разновозрастных детей, а ведёт их за собой дикая зверина с распахнутой пастью, то ты благоразумно отступаешь в придорожную крапиву, лишь бы они тебя не сшибли. Даже если ты при этом – условная хозяйка вышеозначенной зверины.

Однако нужно отдать Шельме должное – как бы сильно она ни увлекалась играми, никого не кусала и не царапала. Била мягкой лапой, рычала и иногда даже сваливала в пыль, но когти и клыки держала при себе. А ещё по шерсти на загривке всегда было видно, когда она играет, а когда – злится всерьёз. Дети её и опасались, и обожали примерно в равных пропорциях, а я не возражала против игр, строго предупредив, чтобы они не увлекались. Всё же Шельма – животное, хоть и очень умное.

Дом Талки и её Дичика стоял в самом центре села. Некогда добротный, теперь он заметно обветшал. На одном окне ставни перестали закрываться из-за перекосившейся створки, у другого была разбита и заклеена газетой стеклянная секция. Огород и двор пусть и не назвать совсем уж запущенными, но и на ухоженные они как-то тоже не тянули. Поленница пустовала, а ведь сейчас самое время заготавливать дрова на зиму. Грядки местами поросли сорняками, а ягодные кусты разрослись так, что лежали на тропинках длинными плетями – никто их не обрезал.

Я поднялась на крыльцо и постучалась.

Даже отсюда слышались тонкие, полные горечи завывания.

Дверь мне открыла высокая полуденница лет тридцати пяти с убранными в строгий пучок чёрными волосами и измождённым лицом.

– Ясного вечера. Я новая целительница, вот пришла справиться о здоровье вашем и ваших близких, – представилась ей.

Вой за спиной женщины перешёл в надрывный плач.

– Нет у нас здоровья, не о чем справляться, – ответила она не столько грубо, сколько обречённо.

– Давайте я всё же проверю? – не сдавалась я, чувствуя не просто желание, а жгучую потребность протиснуться мимо этой недружелюбной Талки и наложить руки на орущего ребёнка.

Что с ним? Ему плохо?

Заметив мой интерес, она приняла оборонительную позу:

– Не лечится это.

– Может, хотя бы облегчается? Какой вред от того, что я посмотрю?

– Старый целитель говорил, что это врождённое заболевание и поделать ничего нельзя. И другие целители тоже, – Талка уже смотрела исподлобья и явно готовилась прогонять меня вон.

– Давайте я хотя бы обезболю и наложу сонное заклинание? Оно не нанесёт вреда. А вы, быть может, поспите нормально этой ночью.

Наконец вняв гласу разума, она отступила и впустила меня в дом. Внутри было прибрано и довольно уютно, но запах стоял…

Лекарства, болезнь и отчаяние – вот как пахло в этом доме. И вроде чистенько, и вроде стоит на столе горшок с едой, и вроде хлеб рядом лежит свежий, однако в воздухе витает такой тяжёлый дух несчастья и застарелой боли, что мне захотелось всех выгнать из этого дома и проветрить его. А лучше – сжечь и построить новый.

У окна сидел, уставившись в пространство, крепкий на вид дед. На руках у него белугой ревел мальчишка лет четырёх-пяти. Дед слепо гладил его по голове, туловищу и плечам, приговаривая:

– Ну будет-будет… Касатик наш…

На мои шаги он медленно обернулся, и от его взгляда я вздрогнула всем телом – из карих радужек на меня вместо зрачков смотрели бельма.

От неожиданности я запнулась и отступила, и только потом поняла, что это всего лишь катаракта. Катаракта! Не мистика, не проклятие, не злой рок, а болезнь. Излечимая, между прочим!

Мальчик на коленях у деда дёргался переломанной ящеркой – по телу пробегали судороги и на их пике малыш обмякал и выл еще сильнее. Взгляд выхватил скрюченное запястье, неестественно согнутую ногу, торчащие рёбра и очень худое предплечье, настолько тонкое, что было видно обе косточки.

– Я целительница, пришла, чтобы помочь, – севшим голосом проговорила вслух, предупреждая то ли слепого деда, то ли мальчишку у него на руках.

Поставила корзинку на пустую лавку и подошла ближе. Дотронуться до себя ребёнок не давал, но я улучила момент и всё же наложила диагностическое заклинание, ужаснулась, а потом сразу же обезболила. Мальчик замер. Стало так тихо, что было слышно, как на пол оседает пыль.

– Тебя Дичиком зовут? – осторожно спросила, когда мальчик поднял на меня взгляд.

Он моргнул, изучая мою корзинку и руки.

– Смотри, – я выпустила немного силы, и пальцы окутались магическим сиянием.

Дичик удивлённо распахнул глаза, а рот у него и так был приоткрыт, отчего вид он имел нездоровый и неправильный. Хотя на лицо мальчишка хорошенький. Большие глаза, густые ресницы, ровный аккуратный нос. А вот рот открыт, и из него тянется ниточка слюны.

Я села рядом и протянула руки маленькому пациенту. Он заинтересовался и с трудом переполз ко мне на колени, давая изучить себя получше.

Бедный…

Зато хотя бы понятно, почему он плакал – судороги в слабых мышцах и укорочение сухожилий вызывали почти не проходящую сильную боль. Как он с ней живёт-то?

Дичик тем временем неожиданно искренне растянул губы в улыбке и попытался обнять тоненькими ручками-тростиночками, промычав что-то невнятное. Когда я не поняла, он попробовал снова. И снова.

– Он говорит спасибо, – наконец вмешалась стоявшая позади мать, и мальчик согласно моргнул.

А ведь интеллект сохранён. Глазки умные, и он их не прячет. Смотрит то на меня, то на корзину, но необычные стеклянные флакончики не трогает. Я осторожно погладила Дичика по спине и почувствовала, как он прижимается ко мне теснее, а потом расслабляется.

Глаза у него закрылись почти сразу и буквально через минуту он уже размеренно сопел. Это взрослые засыпают медленно и неохотно, а дети всегда проваливаются в глубокий сон, как в омут, особенно если устали и измучились.

Снова стало тихо. Дичик спал, всё ещё обнимая меня, и я не хотела тревожить его покой.

– Магическое обезболивание не наносит вреда, – сочла нужным пояснить я. – Чтобы он хорошенько выспался, я усилю его сон другим заклинанием. Где его постель?

– В моей спальне. Идёмте, – чуть поколебавшись, ответила мать. – Меня Таллой звать.

– А меня Таисией. Очень приятно, – поднялась с места я.

Для пяти лет мальчик был слишком лёгкий, и мне стало грустно и обидно за него. Пока остальные дети носятся с Шельмой, он воет дома от боли. Разве это справедливо?

Уложив Дичика в кровать, я наложила одно из самых мощных заклинаний сна и сказала:

– Он проспит до полудня, лучше не будите его. Теперь с вами. Как ваше самочувствие?

Талла посмотрела на меня так, будто я издевалась, но я старалась сохранять спокойное и доброжелательное выражение лица, хотя так и подмывало топнуть ногой и наорать на неё за то, что она со своим Дичиком раньше не пришла. Можно же было что-то предпринять ещё три недели назад!

– Нормальное самочувствие, – ответила она, закрываясь от меня и скрещивая руки на груди. – А денег на целителя у нас нет.

– Жалование мне платит староста. Как раз за то, чтобы я лечила всех селян. Всех без исключения. Если вам требуется, чтобы я приходила по вечерам и помогала уложить Дичика спать, то я буду приходить и помогать. Мне не сложно, – заверила я. – А теперь давайте деда вашего осмотрим.

Я вернулась в большую комнату и обратилась к нему:

– Давно зрение начало ухудшаться?

– Та лет пять уже. Вот как Дичик родился, так оно и пошло… совсем… – ответил тот. – Правда, что ли, Мелест лекарку для всех нанял?

– Правда. Я сейчас проведу диагностическое заклинание и посмотрю, что с вами. А завтра попробуем полечить вас. Я точно видела заклинание для лечения катаракты в справочнике, просто наизусть его не помню, не так уж часто с этой болезнью сталкивалась.

Если не считать зрения, у деда были ещё нелады с кишечником, но это скорее от длительного сидения на одном месте. Из-за неподвижности он страдал запорами и всеми сопутствующими проблемами.

– Вот это зелье вам поможет от боли в животе и облегчит походы в туалет. Маленькую ложечку добавить в стакан воды и выпить натощак. После этого вы почти сразу почувствуете позывы. Только ради Солара, не вздумайте терпеть.

– Благодарствую, – сжал он зелье в руке, ощупывая флакон пальцами.

– Теперь вы, – обернулась я к Талле. – Сядьте, пожалуйста.

На этот раз спорить она не стала, позволила провести диагностику.

– Сколько вам лет? – удивлённо спросила я.

– Двадцать семь, – недобро хмыкнула она. – Что, не выгляжу на свой возраст?

– Пока нет, – честно ответила я. – Посмотрим через месяц. Вот вам настойка, она поспособствует лёгкому засыпанию и крепкому сну. Завтра утром приходите ко мне на приём.

– Зачем? – напряжённо спросила она. – Говорю же, денег у нас нет.

– А больной ребёнок есть.

– Но его нельзя вылечить! – вдруг разозлилась она и вскочила с места. – Мы были у пяти разных целителей, все только деньги из нас тянули! Это не лечится!

– Возможно, не лечится. Но лично я ещё не пробовала. Не в моих правилах делать выводы до того, как возьмусь за дело. Может быть, я ничем не смогу помочь, однако я не вижу вреда в том, чтобы попытаться.

– Это только даёт ложную надежду, – тусклым голосом проговорила она, и злость погасла в ней так же внезапно, как вспыхнула.

– Может быть и так. А может, есть способ облегчить состояние вашего сына, просто мы его пока не нашли, потому что не искали. Это ваш выбор, Талла. Вы можете сидеть дома, закуклившись в своём горе, а можете действовать. Возможно, результат будет одинаков. А возможно – нет. Вы не узнаете, пока не попробуете.

– Она придёт, – тихо проговорил молчавший до этих пор дед. – И я приду. Вы уж поищите это заклинание в своём справочнике, сударыня вашблагородь.