– Я не… не аристократка, поэтому не нужно титулов. Для вас я просто Таисия. Тогда жду вас завтра после полудня. Спокойной ночи.

К себе я возвращалась с тяжёлым сердцем. Возможно, Талла и права. Зря я заронила в них надежду – никакого представление о том, как лечить Дичиков недуг, у меня не было. Но и оставить всё вот так просто я не могла.

Пусть пятеро целителей сказали, что лечения нет.

Это не повод его не искать.

Иллюстрация: Талла и Дичик

Примета 28: сегодня заботливая матушка, завтра – злобливая свекровушка

Одиннадцатое юлеля. Вечер

Таисия

Домой шла уже затемно и с неохотой.

С уходом Эрера всё казалось тусклым и неважным. Мы с Шельмой несколько раз ходили по ночам в лес, чтобы собрать трав и ягод, но даже усталость после таких походов не помогала забываться и засыпать быстрее. Словно я отдала Эреру часть души, а он ушёл и унёс её с собой. Мечталось, что он передумает и вернётся, но с каждым новым днём такое развитие событий становилось всё менее и менее вероятным.

Киса копошилась в саду. Заслышав мои шаги, подняла от земли довольную морду. Из уголка пасти торчал бешено мечущийся хвост ящерки. Вот же… охотница.

Обрадованно мявкнув, Шельма по-быстрому схарчила ящерку, пока я её не отобрала, и сделала максимально невинное лицо совсем не шалящего котика, починяющего примус. Я не купилась, хотя и ругать не стала – у неё же инстинкты. Не может же она пойти против природы…

Дома было тихо. Печь стояла ещё тёплая, но угли в ней уже погасли. Стоило разжечь её заново, однако я поленилась готовить. Шельме перепало немного сырого мяса, а я выпила стакан простокваши и забралась на подоконник. Облака застилали тонкий месяц, и идти на улицу не было смысла – нечего там пока ловить, кроме ящерок.

Взяла в руки так и не законченную книжку про детектива и нашла место, до которого дочитала в тот вечер, когда Эрер свалился из портала мне на голову, а затем уставилась в окно. Шельма прискакала и уселась рядом, поддевая носом мою левую руку.

Давай, хозяйка, гладь меня полностью!

– Хорошо, что ты у меня есть, – прошептала я ей, начёсывая лоснящиеся бока.

Она согласно замурчала, поочерёдно поджимая лапы от удовольствия.

Углубиться в книжку никак не получалось – я по несколько раз перечитывала каждый абзац, старательно вникая в сюжет, но всё равно не могла вспомнить, кто все эти люди и зачем они нужны в тексте.

Заинтересовавшись шелестом страниц, Шельма с невинным видом тронула лапой твёрдую обложку, а потом всё с тем же невинным видом выпустила когти и подцепила уголок, выцарапывая книгу у меня из рук. Та упала страницами вниз, и между ними показался уголок листка, отличавшегося по цвету.

Маленькая записка лежала между последними страницами – если специально не листать, то и не обнаружишь. Уверенным мужским почерком было выведено: «Мне действительно жаль, что всё вышло именно так. Может быть, в другой жизни всё сложится иначе. Эрер».

Меня будто с размаха пнули в солнечное сплетение, ломая рёбра и втыкая их осколки прямо в сердце. Я разрыдалась, держа дурацкую записку в руках и не зная, что с ней сделать – сжечь, смять, выкинуть или хранить как обрывок несбывшегося счастья?

Шельма взволнованно мявкнула и принялась тыкаться мордочкой мне в лицо, а я плакала и плакала, не в силах остановиться. Плотину слёз наконец прорвало – и они выплеснулись наружу, капая на грудь и испугавшуюся кису. Она чувствовала моё состояние, но никак не могла понять, в чём причина. Даже подцепила книгу зубами и подала мне. Мол, держи, хозяйка, только не плачь.

А я не могла не плакать. Со слезами выходили боль и обида на этот паршивый расклад, когда вроде есть то, о чём и не мечтала – молодость, новый мир, полезный дар… А того, чего хочется, всё равно нет – хоть об угол убейся.

Слезопад жалости к себе иссяк в районе полуночи. Я хлебнула успокоительного отвара, подхватила Шельму и пошла спать. Завтра будет новый день, придёт пациент с катарактой, а у меня заклинание не найдено, зелье не сварено и ничего не подготовлено.

Досадно, конечно, что всё сложилось именно так, но это не конец света. У Таллы вон ребёнок больной. Вот это – реальная проблема, а у меня – обычные бабские горевульки, звездострадашки и номнебольки.

Отвар помог отрубиться, и проснулась я уже утром – от дикого писка и рычания.

Открыв глаза, обнаружила на подушке рядом кровавый натюрморт – бьющуюся в агонии мышь и придавливающую её лапой Шельму с алой мордой. Вид у кисы был настолько довольный, что я на секунду онемела. Увидев, что я проснулась, Шельма с гордостью пододвинула мне лапой истерзанную мышь, и та свалилась с края второй подушки, закатившись в щель между ними. Теперь оттуда торчали только судорожно трясущиеся лапки.

Шельма радостно подпрыгнула вверх и даже улыбнулась. Вернее, радостно оскалилась. Видимо, это нужно понимать, как ультимативное утешение. Надо сказать – оно сработало. Утешилась я знатно. Сначала, вопреки сопротивлению кисы, пыталась выкинуть успевшую сдохнуть мышь, потом отстирывала от крови простыни и подушки, потом ловила и отмывала саму охотницу-утешительницу…

К двум часам дня у меня уже дёргался глаз, бурчало в животе от голода и ломило руки от стирки в ледяной воде. И при этом – ни единой мысли об Эрере. В общем, рабочий метод, правда, никому не советую.

Пациенты сегодня не баловали вниманием, поэтому Луняшу я подрядила поливать сад-огород, а сама занималась домашними делами, твёрдо решив, что если Талла с Дичиком не придут, то наведаюсь к ним сама.

После плотного обеда мы с помощницей занялись сортировкой сушёных трав по ящичкам аптекарского шкафа и мирно предавались этому занятию, пока за окнами жалобно не заблеяли козы.

Выйдя на улицу, мы обнаружили полуденника с тремя несчастными животинами на верёвочке.

– Мастит? – нахмурилась я.

– Мастит, – сокрушённо ответил он.

Да что у них за козы такие? Надо будет разобраться.

На этот раз за дело взялась Луняша – сама осмотрела, ощупала, поцокала языком и с важным видом выдала зелье, которое сама и сварила несколькими днями ранее.

Селянин впечатлился и принялся сердечно её благодарить, игнорируя моё присутствие. И даже заплатил непосредственно ей, а я решила посмотреть, что именно помощница сделает с деньгами? Отдаст, разделит, прикарманит? Зелья-то, конечно, варила она, но из моих ингредиентов, по моему рецепту и под моим присмотром. И даже разлила по моим флакончикам, если уж на то пошло.

Когда полуденник отбыл восвояси, Луняша выложила монетки на стол и сказала:

– За бутыльками в другой день схожу.

Я жадничать не стала и поделила деньги пополам.

Когда монетки со звяканьем исчезли в кармане помощницы, дверь резко распахнулась. За ней стояла разъярённая тётка Фалья с ухватом в руках.

– Ты… – яростно выдохнула она, глядя на нас. – Ты! Сука патлатая! Ты Давлика из семьи увела!

– Чаво?!? – заголосила Луняша, но предусмотрительно спряталась за мою спину и уже из-за неё бросила: – Да кому он нужен, охламон этот скисший!

– Да как ты смеешь?! – изрыгнула тётка Фалья и ринулась в атаку.

– Стойте! – заорала я, но меня уже никто не услышал.

Размахивая ухватом, как булавой, матушка Давлика неслась на нас. Я хотела отступить за стол, но за спиной топталась Луняша, и тактический манёвр не удался.

Тогда я подцепила со стола медицинский лоток и попыталась прикрыться им, как щитом. На стол со звоном вывалился скальпель, его я подхватила свободной рукой. Но скальпель против ухвата?

– Бей её! – азартно кричала помощница.

– Остановитесь! – взывала к гласу разума я.

– Суки-и-и! – верещала тётка Фалья.

– Заклинанием её!

– Прекратите!

– Мрази-и-и!

– И режь её! Режь!

– А ну хватит!

– Твари-и-и!

– Вот тебе! – Луняша плеснула в тётку Фалью чем-то тёмным, та взвизгнула.

– Да стойте вы обе! – взревела я.

– Убью-ю-ю! – не унималась та.

Шельма выскочила откуда-то слева и рванула с пола в прыжке. Вцепилась в древко ухвата, повисла на нём с утробным мявом и замахала в воздухе когтистыми лапами. Тётка Фалья замотала ухватом, как флагштоком с жирным и рычащим флагом. Вой стоял такой, что звенело в ушах.

Луня со злым задором призывала драться, матушка грозилась всех порешить, Шельма просто рычала и моталась на ухвате, подвизгивая на каждой резкой смене траектории, а я держала в руках лоток со скальпелем и пыталась остановить этот дурдом.

Внезапно в дверь ворвался сосед. На секунду замер, потом вцепился в тётку Фалью, выбил у неё из рук ухават и одним мощным движением вышвырнул драчунью на улицу. Ну точно Божий дар!

Ухват упал на пол вместе с Шельмой, и та взвыла, подскочила и ринулась на волю добивать обидчицу, не выпуская древко из пасти, но оно упёрлось ровно поперёк косяка и наружу не выпустило. Издав бешеный мяворык, Шельма отступила и разбегу врюхалась в косяк снова так, что вздрогнул весь дом.

Я побросала всё на стол, подлетела к ней и попыталась отобрать ухват, но какое там! Она вцепилась в него и утробно рычала, выпустив из мягких лап длиннющие когти. Тогда я вместе с боевой кухонной утварью засунула её в проходную комнату с топчанами и заперла дверь. Выбежала наружу, а там Божий Дар уже собачился с побагровевшей тёткой Фальей.

– Лунька твоя шлюхандра, сынка у меня увела! – не унималась она.

– Чушь! Кому он нужон, рохля этот! Точно не Луньке, девка она мозговитая. Вон, зелья варит и на знахарку обучается, а Давлик твой чего?! А того, что и ничего! Ни кузнец, ни шорник его в ученики не взяли!

– Всё ты брешешь! – перешла тётка Фалья на ультразвук. – Из-за неё он с дому ушёл! Оставил мать одну! Это она его подговорила!

– Чего?!? Да я знать ничего про это не знаю и ведать не ведаю! – с ноги ворвалась в скандал Луняша. – На кой он мне сдался, Давлик этот ваш, тем паче с такой свекрухой! Лучше сразу удавиться!

– Ах ты, шлёндра малолетняя! – перекинулась матушка на Луню. – Ты как со старшими смеешь разговаривать?! Это ты, – повернулась она к Амезегу, – хамку воспитал!

– А ну не смей мою дочь хаять! – завёлся он. – Умница она! Работящая и толковая, не то что Давлик твой – великовозрастная бестолочь!

На ор собралась толпа, полуденники высыпали из всех дворов, и улица мгновенно заполнилась людьми.

– Умница? – взвыла тётка Фалья. – Со шлюхой спуталась, которая со всеми подряд спит, так сама зашлюханилась!

– А об чём разговор-то? – загудели из толпы.

– Лекарка с Давликом спуталась, вот Фалья-то и лютует, – ответили любопытствующему.

– А Лунька тады причём? Не складывается!

– Так Лунька у лекарки Давлика и увела. Подралися они! – куражился третий голос.

– Из-за Давлика? Да кому он надоть, увалень этот!

– А чего б им тогда ораться?

Голоса гудели разъярёнными шмелями, и я наконец не выдержала и заорала во всю мощь лёгких:

– А ну всем заткнуться!

Удивлённые селяне дружно обернулись в мою сторону, и я сказала уже спокойнее:

– Давлика здесь нет, никто его не уводил, ни Луняша, ни я.

– А где ж он тогда? – со злым ехидством спросила тётка Фалья, будто мне до её Давлика было хоть какое-то дело.

– Удавился, небось. От счастья мамкину сиську до двадцати лет сосать! – крикнул кто-то из толпы, и по ней эхом прокатился молодецких хохот.

– Не выдержал радости в сортир с мамкой под ручку ходить! – подхватил следующий шутник.

Тётка Фалья хотела что-то ответить, но вдруг резко побледнела, дёрнула ртом и начала заваливаться набок.

К счастью, Амезег успел её подхватить.

Диагностическое заклинание показало инсульт.

Великолепно, просто великолепно!

Те же лица, акт второй – медицинский.

– Несите её внутрь! – распорядилась я, а сама пошла обходить дом по кругу, чтобы забрать Шельму из примыкающей к медкабинету проходной комнаты, служившей палатой.