Айви давится от смеха, к ней присоединяются парни, и их хохот бьет мне по барабанным перепонкам.

Смотрю в ее зеленые глазки. Насмешки меня не так уж трогают, да и сама по себе выходка мне тоже до лампочки. А вот испорченное блюдо, которым я наслаждалась всего минуту назад… Учреждение преподало урок на всю жизнь: каждый кусочек пищи – драгоценность.

Они продолжают хихикать, а я хватаю грязное блюдо с капающим из него соком и с разворота впечатываю ее в первую попавшуюся рожу.

Рожу Айви.

Парни замирают с открытыми ртами, наблюдая, как тарелка со звоном падает на пол. Остатки лазаньи и сока медленно стекают по искаженному от ужаса лицу Айви, пачкая ее аккуратную форму.

В зале воцаряется гробовая тишина, слышен лишь чей-то шепот. Я встаю из-за стола и, неторопливо выпрямившись во весь рост, щелчком смахиваю пару крошек с пиджака, поглядывая на свою противницу.

– Значит, перевод пищи – не дело? Раз так, лучше поделиться, чем выбрасывать, верно? – Я перевожу взгляд на прихвостней Айви. – Или надо было поделиться со всей компанией?

Айви вытирает лицо, и мои губы растягивает легкая ухмылка. Щеки у нее багровые. Возможно, соус?

– Нет, с тобой точно что-то не в порядке! Совсем ненормальная? – визжит рыжая ведьмочка, некрасиво морща маленький веснушчатый нос, и ее лицо искажает отвратительная гримаса.

Один из прихвостней пытается смахнуть со щеки Айви кусочек пасты, однако она яростно отбрасывает его руку, прожигая злющим взглядом, и вновь поворачивается ко мне.

– Возможно, – пожимаю плечами я.

Смотрю на плавающие в луже остатки лазаньи, а в это время чья-та рука пытается схватить меня за шиворот. Я ловко уворачиваюсь, делаю быстрый шаг назад, между двух подступивших ко мне парней, и встаю к ним лицом.

Глаза Айви распахиваются и тут же сужаются до щелочек. Кривя губы в злой усмешке, она вытирает щеки.

– Добилась внимания, Микай? Лучше так, чем совсем никак, да? Обидно, когда всем на тебя наплевать?

Она смахивает с лица соус, мерзко улыбается и задирает курносый носик еще выше.

– Неужто ты наконец осознала свою никчемность? Видать, окончательно чокнулась, поняв, как тебя здесь ненавидят. Здесь… и дома.

В зале раздаются усмешки, и компашка Айви дружно скалится.

В прошлой жизни я наверняка съежилась бы при одном упоминании о доме. Ушла бы, не сказав ни слова, вытирая слезы, и в одиночестве попыталась привести себя в порядок в своем чулане. Однако, к несчастью для всех этих говнюков, теперь за мной не задержится дать сдачи. Могу больно ужалить того, кто нарывается.

– Ну, если я такая никчемная и ненормальная, вероятно, тебе есть о чем беспокоиться, Айви. – Делаю шаг вперед, с удовольствием наблюдая за капающей у нее с подбородка красно-белой жижей. – Если у меня ничего нет, мне и терять нечего.

Аккуратно снимаю кусочек пасты с ее пиджака, разжимаю пальцы, и он с легким шлепком падает в лужу на полу.

– Когда на тебя всем наплевать, никто не может воздействовать на твою психику, поняла? – Я с улыбкой встречаю взгляд Айви, заставляя ее вздрогнуть и невольно отступить назад. – Видишь ли, самый никчемный и слабый человек вполне способен зажечь спичку, от которой сгорит целый дом.

Снова воцаряется тишина, а затем один из полудурков Айви разражается визгливым смехом. К нему присоединяется второй, третий, и наконец все они сгибаются пополам, держась за животы и вытирая слезы.

– Ага, можно подумать, ты хоть на что-то способна! – хохочет говнюк с каштановыми волосами, пытавшийся ткнуть меня лицом в тарелку. – Да что ты нам сделаешь? Может, укусишь?

– Или проклянешь? – подхватывает парень с ирокезом. – Без таланта и магических способностей тебе ничего не светит. А у тебя ни того, ни другого.

– Вот именно! – фыркает Айви и что-то бормочет себе под нос.

Через секунду ее лицо и волосы становятся чистыми, как до нашей стычки, а форма – безупречной. О конфликте теперь напоминают только валяющаяся между нами тарелка да разбросанные под ногами остатки еды.

– Видимо, это была попытка отомстить? – язвительно улыбается Айви, и в глазах у нее загорается мрачный огонек. – Бесполезно! Тебе не удастся нанести нам никакого вреда. Ты никто, и силы в тебе ни капли.

Она презрительно приподнимает верхнюю губу.

– Я позабочусь, чтобы ты получила сполна за свою проделку, за то, что вообще допустила мысль, будто можешь мне противостоять. – Наклонившись к моему уху, она шепчет: – Если ты цепляешься за какие-то надежды, я не оставлю от них и следа, а тебя сотру в порошок, как делала раньше, только на этот раз ты уже не поднимешься. Ты пожалеешь, что не смирилась со своей жалкой судьбой, что предприняла глупую попытку.

Взгляд у нее тот же, что и в прошлой жизни: в нем светится извращенное возбуждение. Взгляд садиста, наслаждающегося страданиями жертвы.

Естественно. Почему она и ее подхалимы вдруг должны вести себя иначе? Считает, я после ее речи упаду на колени и начну молить о прощении?

С моих губ срывается хриплый мрачный смех, и раздраженные голоса затихают.

– Отомстить? – Снова усмехаюсь, поглядев на грязь под ногами, а затем на Айви. – Значит, тебе кажется, будто тарелка в рожу – полноценная месть за все зло, которое ты причинила мне за эти годы? – Я качаю головой. – Нет, Айви. Такая мелочь не может быть настоящей расплатой. Мстить я еще не начала.

Она фыркает и закатывает глаза.

– И чем ты, интересно, можешь мне досадить? Магии у тебя ноль. Твоей семье все равно, что с тобой происходит. – Ткнув в мою сторону пальцем, Айви усмехается. – За тебя никто не заступится, иначе давно бы это сделали. Не понимаю, зачем ты годами терпишь страдания и унижения? Зачем жить в месте, где тебе никто не рад?

Она кладет руку себе на грудь, и на ее лице появляется издевательская улыбка. Парни вокруг посмеиваются.

Ее слова звенят у меня в ушах, и накопившиеся за много лет чувства пытаются вырваться наружу. Вот-вот откроются старые раны. Одиночество, страх, душевные терзания от того, что ты никому не нужна, бесполезна и опустошена…

Ну уж нет!

Я трясу головой. Приходилось сталкиваться с тварями похуже, чем гнусная Айви Харрис, и ничего, выжила.

Мне дали второй шанс, и я им воспользуюсь. Мои мучители заплатят за все сполна.

Открываю рот, готовясь высказаться, и вдруг меня кто-то хватает сзади за руку. По телу пробегает ледяная дрожь.

– Что тут происходит? – Серия бросает взгляд на Айви, затем на меня. – Микай? – Она смотрит мне в глаза, и мягкая улыбка касается ее розовых губ. – Микай, все в порядке?

Ползающие по телу ледяные муравьи забираются под кожу, когда она произносит мое имя.

Серия вопросительно поглядывает на нас с Айви, ожидая пояснений. И чем дольше я держу паузу, тем лучше вижу то, чего не замечала раньше. Улыбка у нее, конечно, милая и теплая, только глаз она не касается. В их глубине кроется темная, коварная и расчетливая сущность, которая терпеливо ждет, наблюдает.

На щеке Серии медленно бьется жилка, зубы стиснуты: она не понимает, почему от меня до сих пор не последовало обычного смиренного ответа. Впрочем, сестра быстро изображает фирменную сладкую улыбку.

Как же я была слепа… Почему раньше не видела в Серии двойное дно? Интересно, что еще удастся заметить теперь, когда мне многое известно?

Серия качает головой и, тихонько вздохнув, обращается к Айви:

– Что бы между вами ни случилось, уверена, что все можно разрешить миром.

Айви коротко улыбается и кивает.

– Конечно, Серия. У нас с Микай вышел небольшой спор, но теперь все разъяснилось. Правда, Микай?

– Спор? – слегка склоняет головку Серия и, вопросительно подняв брови, окидывает взглядом остатки пищи на полу.

– Микай немного расстроилась, когда я попыталась ей кое-что объяснить, – фальшиво хмурясь, рассказывает Айви. – И она… она кинула в меня тарелку.

Глаза Серии расширяются от изумления. Я раздраженно наблюдаю за их глупым представлением.

– Не знаю, что тут было, однако насилием разногласия разрешать нельзя. Айви – моя однокурсница, она младше тебя, Микай. Ты должна подавать пример, а не вымещать на собеседнике злость.

Серия продолжает нудить, компостируя мне мозги всякой чушью типа «миролюбия» и «соблюдения школьного этикета», в то время как Айви и ее подхалимы глумливо скалятся.

От гнева у меня к горлу подкатывает желчь – терпеть не могу этот бред. Лучше послушаю, как визжат обезьяны в вольере.

Интересно, почему я всегда виновата, хотя ничего такого не сделала, и всех такой расклад устраивает? Ну какой вред я причинила нашим студентам? Неужели положение и власть – единственное, что имеет значение в академии и в мире?

Любопытно – когда ты гниешь в темнице, ни то ни другое уже никакой роли не играет. Власть, престиж, богатство – кому это там нужно? Все равно конец один.

Я снова открываю рот, собираясь поставить двух подружек на место, когда дверь столовой с треском распахивается, и входят… они.

Четверо друзей детства, променявших меня на Серию.

Ксандер, Кейн, Андерс, Нокс.

Они дружно поворачиваются к нам и изучают нашу теплую компанию тяжелыми взглядами. Подходят к Серии и становятся вокруг нее плотным кольцом.

Все время, пока я училась в академии, их пронзительные взоры меня больно ранили – больше, чем обидные слова и сплетни, больше, чем физическая боль от побоев. Заставляли замыкаться в моей скорлупе.

Ребенком я жаждала их любви и признания, и они не скупились ни на то, ни на другое. Теперь мне ничего от этой четверки не нужно. Они меня не интересуют.

Я глаз не опускаю – холодно и твердо смотрю на каждого из четверых. Незнакомцы и незнакомцы. Неудивительно, столько лет не общались.

Кейн вопросительно поглядывает на Айви, затем на хмурую Серию и поворачивается ко мне.

– Что ты опять натворила?

Я вздыхаю. Боже, как надоел этот театр… Не удостаиваю Кейна ответом, просто прохожу мимо и направляюсь к двери.

– Микай! – кричит он вслед.

Я останавливаюсь у выхода и с натянутой улыбкой встречаю его холодный взгляд. Впрочем, разглядывает меня не только он, но и все присутствующие.

– Какой мне смысл с тобой разговаривать? Ты ведь для себя уже все решил.

Я поворачиваюсь лицом к двери, несмотря на последовавший за моими словами шум, и выхожу из столовой.

Как же я три года умудрялась не рассмотреть дерьмо под ногами? Почему жаждала любви от этих холодных истуканов? Как меня угораздило позволить Айви и ей подобным уродам управлять моей жизнью? Почему я не пыталась сопротивляться?

Разумеется, мне мешала физическая слабость, и все же… Надо было что-то делать, хоть что-нибудь, только не давать этим стервятникам запускать в меня когти, попирать мое достоинство до такой степени, что не смеешь и слова сказать в ответ.

Теперь я уверена в одном: отступать нельзя. Пусть мне будет больно, пусть я окажусь на грани гибели – я отплачу им всем за все, что они со мной сделали.

Глава 7

Иду к главному корпусу – скоро первый урок. Уже неделя прошла после моего возвращения, и наступившие за пятничной заварушкой выходные промелькнули быстро.

К счастью, большинство студентов на субботу и воскресенье разъезжаются – лекций нет, в городке делать решительно нечего. В пятницу вечером они отправляются по домам, а прибывают обратно в ночь на понедельник.

Те немногие, кто остается в кампусе, проводят время в библиотеке или занимаются на спортивных площадках. Я большую часть выходных тренировалась и приводила себя в порядок: меня продолжали травить, хотя и по мелочи. Порвали висящую в шкафчике раздевалки форму, сожгли во дворе пару учебников и вывели черной краской на двери комнаты оскорбительную надпись – жалкая шлюха.

Отмыть я ее не сумела. Не знаю, чем писали, возможно, использовали заклинание. Тогда я закрасила дверь полностью, и теперь она вся прекрасного черного цвета. Честно говоря, мне даже нравится.