Сэди отщипнула кусочек, отправила в рот.

– Честное слово, у этой женщины талант плохо готовить.

– Мне обязательно доедать? – спросила Лиззи.

– Необязательно, – ответила Сэди.

– Но что ты ей скажешь, когда она спросит тебя про хлеб? – поинтересовался я.

Лиззи откашлялась.

– Мисс Уотсон, я отродясь не едала такого вкусного хлеба.

– Лучше скажи “не едывала”, это будет правильная неправильная грамматика.

– Я отродясь не едывала такого вкусного хлеба, – повторила она.

– Отлично, – сказал я.

На пороге нашей хижины показался Альберт.

– Джеймс, ты идешь?

– Я сейчас. Сэди, ты не возражаешь?

– Иди, – разрешила она.

Я вышел из дома и направился к большому костру, возле которого сидели мужчины. Меня поприветствовали, и я сел. Мы обсудили, что стало с беглецом с соседней фермы.

– На нем живого места не оставили, – сказал Дорис.

Дорис – мужчина, но работорговцев, которые дали ему такое имя, это ничуть не смутило.

– Всем им место в аду, – сказал Старина Люк.

– А с тобою сегодня что приключилось? – спросил меня Дорис.

– Ничего.

– Наверняка ведь что-нибудь да приключилось, – заметил Альберт.

Они ждали, что я расскажу им историю. У меня это явно получалось неплохо – рассказывать истории.

– Ничего, разве что меня сегодня унесло в Новый Орлеан. А кроме этого ничего и не приключилось.

– Куда унесло? – удивился Альберт.

– Туда. А дело было вот как: задремал я около полудня, да так сладко, опомнился – глядь, а я уж на людной улице, вокруг меня экипажи, запряженные мулами, и чего только нет.

– С ума ты сошел, – сказал кто-то.

Тут Альберт подал мне предостерегающий знак, что рядом белые. Я услышал, как в кустах кто-то возится неуклюже, и догадался, что это мальчишки.

– Дак я ж и говорю: сперва гляжу, шапка моя на гвозде. Эва, сказал я себе, а ить я ее туда не вешивал. Как она там очутилася? Я и смекнул, что енто проделки ведьм. Я-то их сам не видал, но как пить дать они. И одна из ентих, как их, ведьм, которая сцапала мою шапку, отправила меня в самый Норлеан. Хочете, верьте, хочете, нет.

Мое деланое просторечие предупредило остальных о близости белых. Вот так мой спектакль для мальчишек заложил основу истории. А история стала не столько выдумкой, сколько уловкой, чтобы отвести глаза мальчишкам.

– И не говори, – сказал Дорис. – С ведьмами шутки плохи.

– Вот уж в точку, – согласился другой.

Мы слышали, как мальчишки хихикают.

– Стою я, значица, в Норлеане, и догадайте что? – продолжал я. – Вдруг подходит ко мне ентот травник. Говорит: “Ты какого тут делашь?” Я ему, мол, понятия не имею, как я тут оказался. И знаете, что он мне сказал? Знаете, что он сказал?

– Что он сказал, Джим? – спросил Альберт.

– Он сказал, что мне, Джиму, будет волюшка. Сказал, мол, никто больше не назовет меня черномазым.

– Божечки, – крикнул кузнец Скинни.

– Нечистый сказал, я-де могу скупить все, чего душа моя пожелает. Даже и виски, коли приспеет охота. Что вы на это скажете?

– Виски – дьявольское пойло, – сказал Дорис.

– Начхать, – сказал я. – Начхать, и все тут. Он сказал, коли хочу, дак и получу. И все остальное. Ну да начхать.

– Это еще почему? – спросил кто-то.

– Да потому что я же не сам там очутился – нечистый меня зашвырнул. Не всамделе, а показалося. Да и монет у меня не было. Чего проще. И тогда ентот черт щелкнул своими нечистыми пальцами и отправил меня обратно.

– Зачем же бы это? – удивился Альберт.

– Экий ты бестолковый! Да потому что в Норлеане хучь во сне, хучь в яви, а без монет с тобою даже нечистый знаться не станет, – сказал я.

Слушатели рассмеялись.

– Вот и мне говорили, – сказал один.

– Обождите, – сказал я, – я вроде как слышу, что в кустах шебаршит нечистый. Дайте-ка мне огня, я подпалю кусты. Чертям да ведьмам к полымю не привыкать. Тают, что тоё масло на сковородке.

Мальчишки бросились прочь, а мы расхохотались.

Наступив вчера вечером на скрипучие половицы, я сразу понял, что мисс Уотсон велит мне приколотить их и починить расшатавшуюся ступеньку. Я выждал почти до полудня, чтобы не разбудить белых. Спать они все горазды и, в котором часу их ни разбуди, вечно жалуются, что их подняли в такую рань.

Гек вышел из дома и стал наблюдать за мною. Топтался поодаль, как всегда, когда что-то задумал.

– А вы чего не бегаете с вашим другом? – спросил я.

– С Томом Сойером, что ли?

– С ним самым.

– Он, наверное, еще спит. Наверное, всю ночь грабил банки и поезда.

– А он нешто грабит когось?

– Да вроде как. Деньжата у него водятся, вот он и покупает книги, все время читает про приключения. Иногда я не знаю, что и подумать.

– О чем вы?

– Ну вот нашел он эту пещеру, мы туда лазием, собираемся с другими мальчишками, но когда мы туда залазием, он хочет быть за главного.

– Да ну?

– А все потому, что начитался книжек.

– И вам это вроде как против шерсти?

– Почему так говорят? “Против шерсти”? – спросил Гек.

– Сдается мне, Гек, ежли погладить кого по шерсти, собаку там али кота, то он и не разъерепенится, а вот ежли против…

– Понял.

– А с друзьями надоть помягше. Уж какие есть, такие есть.

– Джим, ты ходишь за мулами, чинишь колеса повозки и теперь вот чинишь крыльцо. Кто тебя всему этому выучил?

Я остановился, посмотрел на молоток в моей руке, перевернул его.

– Хороший вопрос, Гек.

– Так все-таки кто?

– Потребность.

– Что?

– Потреба, – поправился я. – Потреба – это когда надобно что-то сделать, иначе…

– Иначе что?

– Иначе привяжут к столбу да вздуют аль сволокут к реке и запродадут. Ну да вам об том волноваться нечего.

Гек посмотрел на небо. Задумался над услышанным.

– Красиво – глядишь в небо, а там ничего, синее. Говорят, разное синее по-разному называется. И красное и прочее. Интересно, как можно назвать синее?

– Цвета яиц дрозда, – подсказал я. – Видели яйца дрозда?

– Твоя правда, Джим. Оно как яйцо дрозда, только не в крапушку.

Я кивнул.

– Потому и не стоит обращать внимания на крапушки.

– Синее, как яйца дрозда, – повторил Гек.

Некоторое время мы сидели молча.

– Вас еще что-то глодает? – спросил я.

– По-моему, мисс Уотсон сошла с ума.

Я промолчал.

– Только и разговору, что об Иисусе, молитвах и прочем. Один Иисус Христос на уме. Сказала мне, что молитвы помогут мне поступать бескорыстно. Что это за чертовня?

– Не чертыхайтеся.

– И ты туда же. Что проку просить и не получить, чтобы что-то усвоить “о том, что значит не получить” того, о чем я ее попросил? Что это за галиматья? Все равно что молиться этой вот половице.

Я кивнул.

– Ты кивнул, потому что это галиматья или не галиматья?

– Кивнул, и все.

– Кругом одни сумасшедшие. Знаешь, что отчебучил Том Сойер?

– Расскажите.

– Заставил нас поклясться на крови, что если кто-то из нас выболтает секреты шайки, то мы убьем всю его семью. Ну разве не сумасшедший?

– А как вы клялися на крови? – полюбопытствовал я.

– Вроде как надо полоснуть по ладони ножом и пожать руку всем, которые сделали то же. Ну, чтобы кровь соединилась и перемешалась. И тогда вы братья по крови.

Я посмотрел на его ладони.

– Но мы вместо крови взяли слюну. Том Сойер сказал, что это без разницы, и как нам потом грабить банк, если у нас все руки в порезах? Один мальчишка заныл, сказал, что все разболтает, и Том Сойер заткнул его пятачком.

– А вы сейчас разве не разболтали мне ваши секреты? – спросил я.

Гек примолк.

– Ты – другое дело.

– Потому что я раб?

– Нет, не поэтому.

– А почему тогда?

– Потому что ты мой друг.

– Эва как, спасибо, Гек.

– Но ведь ты никому не расскажешь? – он с тревогой уставился на меня. – Даже если мы пойдем и ограбим банк. Ты же не расскажешь?

– Я умею хранить секреты. И ваш секрет сохраню.

Тут к задней двери подошла мисс Уотсон и прошипела:

– Неужели ты до сих пор не починил ступеньку, Джим?

– Как не починить, мисс Уотсон, – ответил я.

– Не иначе как чудо, ведь этот мальчишка совсем тебя заболтал. Гекльберри, ступай в дом и заправь кровать.

– Все равно вечером расправлять, – сказал Гек, сунул руки в штаны и покачнулся, будто и сам догадался, что хватил через край.

– Не заставляй меня выходить, – пригрозила мисс Уотсон.

– Увидимся, Джим. – Гек убежал в дом, обогнув мисс Уотсон, словно опасался удара.

Мисс Уотсон проводила его взглядом.

– Джим!

– Мэм?

– Говорят, Геков папенька снова в городе. – Она шагнула на крыльцо и уставилась на дорогу.

Я кивнул.

– Да, мэм.

– Ты пригляди за Геком, – попросила она.

Я не понял, что именно она от меня хочет.

– Да, мэм. – Я убрал молоток в ящик. – Мэм, а почему за ним нужен пригляд?

– Да смотри, чтобы этот сорванец, Сойер, к нему близко не подходил.

– Для чего вы мне все это говорите, миссум?

Старуха посмотрела на меня, потом на дорогу, потом на небо.

– Сама не знаю, Джим.

Я задумался над словами мисс Уотсон. Том Сойер этот Геку не угроза – так, человечек, который сидит у него на плече и нашептывает ему всякий вздор. А вот то, что вернулся его отец, уже другое дело. Трезвый ли, пьяный, этот человек в любом состоянии избивал бедолагу Гека.

Глава 2

Тем вечером в нашей хижине я давал Лиззи и еще шестерым детям урок языка. Без этого не обойтись. Чтобы идти по жизни, не зная опасностей, нужно владеть языком, и свободно. Младшие уселись на утрамбованный земляной пол, я на один из двух наших самодельных табуретов. Дым от горевшего посередине хижины очага уходил в отверстие в крыше.

– Пап, зачем нам это учить?

– Белые привыкли, что мы разговариваем так, а не иначе, и лучше нам не обманывать их ожиданий, – пояснил я. – Если мы дадим им почувствовать их неполноценность, хуже будет лишь нам. Точнее, если мы не дадим им почувствовать их превосходство. Ну да хватит об этом, повторим-ка лучше основы.

– Не смотреть в глаза, – сказал мальчик.

– Верно, Верджил.

– Никогда не заговаривать первыми, – сказала девочка.

– Правильно, Фебруари, – подтвердил я.

Лиззи посмотрела на детей, потом на меня.

– В разговорах с другими рабами никогда не упоминать о чем бы то ни было прямо, – сказала она.

– Как мы это зовем? – спросил я.

– Намеки, – ответили дети хором.

– Отлично. – Они были довольны собой, и мне не хотелось их огорошивать. – Давайте поупражняемся в переводе на примере различных ситуаций. Для начала – крайние случаи. Вы идете по улице и вдруг замечаете, что на кухне у миссис Холидей пожар. Она стоит во дворе, спиной к дому, и ничего не видит. Как вы ей сообщите?

– Пожар, пожар, – ответила Дженьюари.

– Это прямо. Но почти правильно, – сказал я.

Самая младшая, тоненькая и высокая пятилетняя Рейчел, предположила:

– Божечки, миссум, вы ж поглядите!

– Великолепно, – сказал я. – Почему это правильно?

Лиззи подняла руку.

– Потому что мы должны оставлять за белыми право первыми замечать неприятности.

– И почему? – уточнил я.

– Потому что им нужно все знать лучше нас, – ответила Фебруари. – Потому что им нужно самим все замечать.

– Хорошо, хорошо. Вы сегодня отлично соображаете. Ладно, а теперь представим, что загорелся жир. Она забыла бекон на плите. Миссис Холидей собралась заливать его водой. Что вы скажете? Рейчел?

– Миссум, от воды бундет только хужей, – подумав, ответила та.

– Разумеется, так и есть, но в чем недостаток этой фразы?

– Ты указала ей на ошибку, – вставил Верджил.

Я кивнул.

– И как лучше сказать?