Усмиритель душ. Том 2 (страница 8)
Ни Шэнь Вэя, ни Палача Чжао Юньлань прежде не видел в такой ярости. Он тотчас схватил его ледяную ладонь и согласился:
– Да, я виноват. Прошу, только не сердись.
Профессор выдернул руку.
– Думаешь, это всё шутки? Тебе известно, что вызов войска Тьмы строжайше запрещён? Ты хоть понимаешь, что такое тёмные чары?! Такое чувство, будто ты специально нарываешься на неприятности! Если… – Он вдруг умолк, затем отступил на шаг и сдавленным голосом добавил: – Если с тобой случится непоправимое, что мне прикажешь делать?
Отчаянное бессилие в его голосе затмевало клокочущую ярость. В груди Чжао Юньланя всё сжалось, и с его уст сорвалось то, что он привык говорить в подобных случаях:
– Прости, я был неправ.
Слова сработали как спусковой крючок. Шэнь Вэй резко оттолкнул его, прижал одной рукой к двери, другой вцепился в воротник и пригрозил:
– Не смей морочить мне голову, как остальным.
Тот примирительно вскинул руки вверх.
– Всё, молчу.
Он сощурился от улыбки и изобразил, будто застёгивает рот на молнию, после чего раскрыл ладонь и показал длинный порез, покрытый корочкой запёкшейся крови. Шэнь Вэй, стиснув зубы, осторожно взял Усмирителя душ за запястье и начал скользить пальцами над порезом, заживляя его белым сиянием, а затем подвёл к раковине и смыл следы крови.
– Ещё болит? – поинтересовался он и, не получив ответа, со вздохом добавил: – Ты же не голоса лишился!
– Да, – сразу отозвался Чжао Юньлань. – В груди болит. Ты со всеми такой вежливый, а на меня вдруг накричал и рот мне затыкаешь! Конечно, меня это обижает!
Шэнь Вэй виновато пробормотал:
– Я не хотел…
Несколько долгих секунд Чжао Юньлань с непроницаемым видом сверлил его взглядом, затем наконец сжалился и, скрестив руки на груди, заявил:
– Но ты можешь попытаться меня задобрить.
Профессор не нашёлся с ответом.
В полном составе они вернулись на улицу Гуанмин, дом четыре. Чу Шучжи запечатал комнату для допросов сдерживающим полем, увесил стены жёлтыми талисманами и только после этого выпустил мстительного духа из пузырька.
Чжао Юньлань выдвинул для Шэнь Вэя стул и, закурив, лениво обратился к заключённому:
– У тебя есть право хранить молчание. Всё, что ты скажешь, может быть использовано против тебя в суде. Так что подумай хорошенько, прежде чем открыть рот.
Безногий дух, прикованный к полу тремя талисманами, поднял голову и мрачно спросил:
– В каком ещё суде?
– В суде владыки Яньло. Там тебе предъявят всё, что ты успел натворить за жизнь и после неё, – пояснил Чу Шучжи. – А пока отвечай на вопросы по существу!
Пропустив презрительный смешок заключённого мимо ушей, он посмотрел на Го Чанчэна. Тот сразу выпрямился и, поглядывая на исписанную ладонь, как школьник у доски, промямлил:
– Ф-фамилия, имя, возраст, дата и причина смерти.
Подняв голову от шпаргалки, бедолага наткнулся на прямой взгляд духа, и по его телу пробежала дрожь. Чу Шучжи заметил, что его товарища охватила паника, и ободряюще положил ладонь ему на плечо.
Линь Цзин ударил кулаком по столу и рявкнул:
– Что глаза вылупил? Быстро отвечай!
– Ван Сянъян, шестьдесят два года, погиб в аварии в прошлом году двадцать девятого числа последнего лунного месяца.
Го Чанчэн робко посмотрел на Чу-гэ, тот одобрительно кивнул и украдкой покосился на каракули на его ладони: «ХХХ (имя), если вы погибли в результате ХХХ (причина смерти), то зачем вредили невинным людям?»
– Ван Сянъян, если вы погибли в результате двадцать девятого числа… То есть в результате аварии, то зачем вредили невинным людям?
Чу Шучжи едва не прыснул со смеху, но вовремя успел отвернуться и, прикрыв рот ладонью, покашлял.
– Невинным? – переспросил дух. – Ты кого невинными назвал, щенок? Их? Или себя? Ну-ка, расскажи!
Разве заключённым положено задавать вопросы? Глаза Го Чанчэна растерянно забегали. На этот раз ему на помощь благородно пришёл профессор Шэнь:
– Опишите подробно аварию. – Он встретился с безучастным взглядом духа и добавил: – Какое отношение она имеет к людям, которых вы прокляли, и к апельсинам?
– Я был обычным торговцем, – после долгого молчания заговорил Ван Сянъян, – жил в пригороде Лунчэна, каждый день закупал свежие сезонные фрукты, а на деньги с продажи содержал семью. У жены почечная недостаточность, она не могла работать. Сын, даром что скоро стукнет тридцать, ходил в холостяках и жил с нами, денег на квартиру в городе для него у меня не было. Раз уж вы настаиваете… – Он усмехнулся и удручённо опустил голову совсем как живой человек. – Я всегда очень любил новогодние праздники: приезжие возвращаются к себе, город пустеет, конкурентов становится меньше, товары дорожают, и заработать удаётся больше обычного. В прошлом году канун Праздника весны пришёлся как раз на двадцать девятое число. Это должен был быть прекрасный день… Но в городе сняли запрет на пиротехнику, и два паршивца лет десяти, которых родители в бренды нарядили, а воспитать забыли, начали бросать людям под ноги петарды и чуть не взорвали мне колесо. На улице и так собачий холод, а тут они ещё… В общем, я не сдержался и сказал им пару ласковых. В отместку один из них кинул в меня петарду, а другой подкрался сзади и перевернул тележку. Яблоки, апельсины… всё рассыпалось по земле. А это ведь деньги нашей семьи на Новый год! Я сразу ринулся подбирать фрукты, просил прохожих помочь, но один мужик, подняв апельсин, вдруг начал прямо при мне его чистить и заявил: «Они грязные, их теперь всё равно никто не купит, так лучше угости людей», а затем внаглую съел! Многие последовали его примеру: брали и уходили, некоторые даже успевали набить пакеты. Я кричал, мол, так нельзя, надо заплатить, но стоило заикнуться про деньги, как все бросились бежать с награбленным… Я погнался за ними и угодил под колёса такси. В тот день шёл сильный снег, водитель ударил по тормозам, но на скользкой дороге машину занесло. Я даже понять ничего не успел: ноги оторвало, а верхнюю часть тела понесло дальше. Последнее, что я увидел перед смертью, – апельсин, который прокатился прямо перед моим лицом. Так что, по-вашему, заслужил я такую смерть? – В комнате для допросов повисла тишина. – Имел я право мстить? А вы меня арестовывать? Какой приговор вынесет владыка Яньло?
Теперь стало ясно, почему линия кармы у жертв была такая бледная.
Безногий дух откинулся на спинку стула – в этой позе он выглядел особенно жутко – и добавил:
– При жизни я и подумать не мог, что кто-то поведёт себя так по-свински. Раз вы за справедливость, то почему решили разобраться со мной, а не с ними?
Го Чанчэн зацепился взглядом за строчку «семья, друзья» на своей ладони и выпалил:
– А о близких вы подумали? Вы могли бы накопить немного добродетелей для сына, внуков, больной жены.
– У меня нет внуков, а сын и его мать уже мертвы. Род оборвался, ради кого мне стараться?
– Мертвы? Как?
– Я их убил, – буднично заявил Ван Сянъян. – Мы жили в деревне без центрального отопления, печь работала на газу. Ночью я вернулся домой и затушил огонь. Они не проснулись. – Он сделал короткую паузу. – Не мучились, не испытывали боли, просто отправились на новый круг перерождения. Так лучше.
– К-как вы могли?..
– Жить куда больнее, не находишь?
Ван Сянъян честно трудился, никогда никому не причинял зла и не заслужил столь нелепой и трагической смерти. Обида полыхнула в нём неугасимым пламенем и уничтожила все светлые чувства, заставив безжалостно оборвать связи с этим миром. Останься Ван Сянъян жив, возможно, со временем он нашёл бы утешение и провёл в спокойствии и гармонии остаток лет, но судьба распорядилась иначе. Его душа навеки застряла под колёсами злополучного такси, и уже никто не мог до неё докричаться, в том числе Линь Цзин со своей молитвой.