– Воды, – улыбается. – И можно черный чай потом. Зефир вечером плохая идея.

Наливаю воду. Стаканы звякают в руках. Он берёт свой, делает глоток. Потом ставит на стол, смотрит на меня.

– Соня, – произносит.

Подходит ко мне, одной рукой берёт мой стакан, ставит рядом. Второй касается моей щеки. Большой палец проводит по линии скулы, медленно.

Я замираю. Поцелуй в этот раз другой. Не как в коридоре отеля, где всё было скомкано, на адреналине. Сейчас плавнее, глубже. Он не нападает, а пробует, словно даёт мне время.

Отвечаю уже без сомнений. С руками, которые сами находят дорогу к его шее, к волосам на затылке. Он тянет меня ближе, и вдруг все мои комплексы про «фигуру» отваливаются сами.

Его ладони на моей спине держат крепко, как в зале, но двигаются мягче. Я чувствую себя женщиной, которую хотят тут, сейчас, со всеми её недостатками.

Мы как-то сами оказываемся ближе к спальне. По дороге он чуть задевает рукой стол, мой ноут смещается, пара бумаг падает на пол.

В спальне полумрак. Я успела только сдёрнуть покрывало, прежде чем он снова притягивает меня.

Рубашка расстёгивается медленно, одна пуговица заедает, он мне помогает и рубашка летит на стул. Его взгляд, когда я остаюсь в одном белье, такой, что мне вдруг становится всё равно, что у меня нет идеального тела.

– Красивая, – говорит он просто.

Я улыбаюсь сначала слегка, будто не до конца верю, потом шире, чувствуя, что он не врет. Он тянется к моему плечу, целует его так нежно, что мурашки идут от самой ключицы до бёдер. Воздух между нами дрожит, как натянутая струна.

Пальцы осторожно касаются моей талии, двигаются вдоль позвоночника, не спеша, будто запоминают каждую линию.

Мир сужается до нас двоих, до его руки, скользящей вдоль моей талии, до того, как его пальцы касаются внутренней стороны моего запястья легко, но так точно, будто знал, что именно там я становлюсь податливой.

Поцелуй как ток. Не торопливый и не нежный. Уверенный. Я тону в нём, растворяюсь. У меня нет больше мыслей только ощущения. Его ладонь скользит вверх по моей спине, встречая кожу под лямкой бюстгальтера, а я инстинктивно выгибаюсь, будто даю добро.

Я не могу остановиться ни в движении, ни в этом чувстве. Хочу всё сразу. Хочу его дыхание на своей шее, хочу услышать, как меняется его голос, когда я впиваюсь зубами в его плечо, хочу, чтобы его руки были везде, чтобы выжгли на мне каждую секунду этой ночи.

Он сминает простыню рядом с моим бедром, когда тянет меня к себе. Его тело горячее, сильное, и я ловлю себя на том, что хочу, чтобы он не сдерживался. Хочу это ощущение, когда мужчина, привыкший всё контролировать, вдруг теряет это.

Он дразнит меня губами, языком, дыханием. Он будто бы даёт, а потом отступает, оставляя меня голодной, и этот голод начинает жить во мне, растёт, вырывается наружу – в стоне, в том, как я выгибаюсь, хватаю его за волосы, царапаю ногтями грудь.

Движения становятся быстрее. Мягче и в то же время острее. Как будто всё внутри меня перешло в режим полной чувствительности – каждое касание, каждый выдох, каждое дрожание воздуха между нашими телами. Я чувствую, как он меня читает, слышит каждый мой шорох, каждый стон, как будто мы движемся в одном ритме, в унисон, сливаясь до полного забвения.

Где-то позже время перестаёт существовать. Есть только это: тепло, чуть дрожащие мышцы, сердце, которое бьётся так громко, что кажется услышит весь дом.

Когда всё заканчивается, я лежу, уткнувшись носом ему в ключицу, и слышу его пульс. Мне спокойно. Странно спокойно.

– Кажется, я официально изменила статус «просто тренировка», – бормочу в темноту.

Он хмыкает, проводя ладонью по моим волосам.

– Ты никогда ей не была, – отвечает. – Ты была стихийным бедствием.

– Ещё одно слово «хаос» и я укушу, – предупреждаю сонно.

– Хаос, – шепчет он у самого уха.

Я лениво кусаю его плечо. Он смеётся.

Мы остаёмся лежать обнажённые, сбившиеся с дыхания, в полуразвалившейся постели, среди смятых простыней и падающего с тумбочки телефона.

– Этот зефир… – хрипло говорит он, – всё-таки был хорошей идеей.

***

Просыпаюсь от того, что в комнате светло. Солнце пробивается сквозь шторы. На тумбочке его часы, мой телефон, стакан с недопитой водой. Рядом – тепло.

Он лежит на боку, чуть отвернувшись, дышит ровно. Волосы взлохмачены, на щеке отпечаток подушки. Без "бронежилета" он выглядит моложе, почти мальчишкой. Мне хочется потрогать его ресницы, но я боюсь разбудить.

Внутри странное чувство: смесь лёгкой паники и… счастья. Я тянусь к телефону, проверяю время – девять с хвостиком. Внезапно осознаю:

– Боже, мы проспали весь «идеальный утренний кардио-план», – шепчу себе. – И мне не стыдно.

И в этот момент на тумбочке вибрирует его телефон.

Экран вспыхивает. Имя высвечивается крупно, чётко. Я не подглядываю специально он просто повернут ко мне экраном.

«Алина».

Телефон продолжает вибрировать. Кирилл шевелится, морщит лоб, тянется к тумбочке вслепую. Берёт трубку, хрипло:

– Алло…

Я слышу только его сторону, но по тому, как у него меняется лицо, мне и не нужно второго канала.

Пауза.

Он садится на кровати, прикрывает рот ладонью, зевнув, бросает быстрый взгляд на меня. Я делаю вид, что смотрю в окно и меня не интересует его разговор.

– Сейчас не очень удобно, – говорит он тихо. – Я… дома.

Ещё пауза.

Голос на том конце я не слышу четко, но слова доносятся отдельными островками:

– …нам надо снова поговорить…

– …это важно…

– …твоя работа…

– …я не отстану, пока не поговорим…

Кирилл выдыхает. Сжимает телефон сильнее.

– Алина, – наконец произносит. – Не лучший момент.

Пауза.

– Хорошо. Я подумаю.

Пауза.

– Нет, я не один.

Глава 13

Кирилл

Просыпаюсь от тишины.

Не от будильника, не от звонка, не от стука в дверь, а от непривычного ощущения, что рядом кто-то дышит ровно, спокойно, не тревожа воздух.

Пару секунд не понимаю, где я. Потолок не мой. Шторы не мои. Запах тоже не мой: чуть сладкий, домашний, смесь кондиционера для белья и чего-то тёплого, женского.

Соня.

Тело вспоминает быстрее головы: её руки на моей спине, её смех, когда я запутался в её простыни и то, как она потом цеплялась, будто боялась, что я исчезну.

Я поворачиваю голову. Она спит на боку, ко мне спиной, волосы растрёпаны по подушке, плечо открыто. По одеялу видно мягкий изгиб талии и бёдер.

Телефон на тумбочке снова вспыхивает и снова «Алина».

Вчерашний звонок. «Нам надо поговорить».

Я, полусонный, тогда отмахнулся: сказал, что не могу, что занят, что подумаю. Сейчас экран снова светится её именем как напоминание о том, что прошлое не уходит, если его не выкинуть за дверь. Оно стоит в подъезде и звонит в домофон до посинения.

Соня смотрит на меня. Взгляд короткий, холодный.

– Это она? – спрашивает спокойно.

– Она, – подтверждаю. – Бывшая.

Вижу, как у неё на секунду напрягаются плечи.

– И? – спокойно.

– И с утра, похоже, снова пытается вписаться в мою жизнь, – вздыхаю. – Говорит, «важный разговор».

– Ты собираешься с ней встретиться? – без обвинения, просто вопрос.

Я смотрю на неё. Этот момент можно просрать одним неверным словом, на утро после первого секса… Сказать «нет, конечно», а потом всё равно пойти. Или сказать «да» и ждать, что она устроит сцену.

– Я не знаю. Часть меня хочет послать её нахрен. Другая…

Пожимаю плечами.

– Другая хочет понять, что она там затеяла и зачем лезет в «Pulse».

Соня кивёт. Лезть в мои дела она не торопится.

– Если ты думаешь, что я сейчас начну кричать «никогда к ней не ходи», то нет, – говорит. – Это твоя история.

Пауза.

– Но знай, если ты вдруг решишь снова в неё залезть, я вылезу из твоей. Без сцен. Просто… уйду.

Она говорит это спокойно, и от этого внутри неприятно щёлкает.

– Я не собираюсь возвращаться к ней, Соня, – говорю сразу. – Там всё закончилось. Жёстко. Окончательно.

До клуба едем вместе. Я за рулём, она на пассажирском сиденье в своей парке, с собранными в хвост волосами, без макияжа. Уставшая.

По пути говорим о мелочах: она жалуется на шаблоны и налоговую, я ворчу про сломанный тренажёр и новый график. Между делом взгляд, который цепляется за её профилем и не хочет отпускать.

– Я тебя вечером заберу? – спрашиваю у клуба.

Она думает секунду.

– Не знаю, когда уйду, – честно. – Но если вдруг… напиши.

Перед тем как выйти, наклоняется и быстро целует меня.

И исчезает в дверях «Pulse», оставляя после себя запах шампуня и ощущение того, что у меня официально появилась причина не задерживаться на работе.

Весь день я пытаюсь спрятаться в кабинете. Таблицы, расписания, совещание с тренерами, созвон с владельцем по Ярославлю, обсуждение кухонной зоны (да, я уже вбиваю туда нормальную микроволновку и место под кофейный мини-бар).

Соню вижу пару раз мимоходом: она пробегает по коридору с папками, в зале мелькает в лосинах на дорожке. Не подзываю. Держу дистанцию, как договаривались. Но каждый раз, когда она попадает в поле зрения, что-то в груди подаётся вперёд, как собака на поводке.

Звонки от Алины продолжаются днём. Один во время совещания, другой когда я в зале, третий когда я наконец выхожу в коридор и понимаю, что от этого не отмахнуться, как от надоедливого спама.

В итоге после обеда сам ей пишу: *«Сегодня, 20:00. На нейтральной территории. Один час». *

Отправляю. Матерюсь на себя.

«Зачем?»

«Чтобы расставить точки».

«Ты уже ставил».

«Не до конца, раз она всё ещё лезет».

В восемь вечера я сижу в кафе в центре. Здесь много стекла, высокие посадки, люди в офисной одежде добивают свои ноуты, официанты таскают пасту и вина.

Я выбираю столик у стены.

Алина появляется ровно в восемь ноль три.

Высокие сапоги, светлое пальто, под ним – платье, которое показывает, что спортзал она тоже не игнорирует. Волосы уложены, макияж выверен. Словом, Алина всегда знала, как выглядеть всегда идеально. Раньше я этим восхищался.

– Привет, – улыбается, наклоняется, чтобы поцеловать в щёку.

Я не отхожу, но и не поддаюсь. Контролируемый нейтралитет.

– Привет, – киваю. – Что у тебя снова за «важно и про работу»?

Мы делаем заказ ей белое вино, мне чёрный кофе. Она снимает пальто, садится, поправляя под собой платье. Смотрит внимательно, чуть прищурившись.

– Ты изменился, Кир, – начинает без разогрева. – Реально. И не скажу, что в лучшую сторону.

– Приятное начало встречи, – сухо. – Дальше будет презентация с графиками? Или оскорбления очередные?

– Не ерничай, – легко парирует. – Раньше ты был… живой. Импульсивный. Мог сорваться, прийти в три ночи с усталой, но горящей головой. Да, мы ругались, да, у тебя были загоны по поводу работы…

Она делает глоток вина.

– Но ты был настоящий. А сейчас… – обводит рукой меня, – у меня ощущение, что напротив сидит не мужчина, а хорошо запрограммированный тренажёр. «Правильный ответ», «правильная реакция», «контроль дыхания».

– Я делаю то, что должен, – отвечаю. – У меня сеть клубов, люди, ответственность.

– Знаю, – вздыхает. – Ты и тогда это делал. Но сейчас…

Поднимает бровь.

– Смотрю на тебя и вижу: ты живёшь между гантелями и таблицами. Реальный мир где люди любят, гуляют, страдают, ошибаются проходит мимо.

– То есть в реальном мире надо обязательно кого-то трахать за спиной и уходить с его лучшим другом? – спокойно уточняю.

Она моргает. На секунду маска «я только обсуждаю» сползает.

– Я не за этим пришла, – чуть тише. – Мы оба накосячили тогда.

– Ты да, – киваю. – Я в другом. В том, что слишком долго делал вид, что всё нормально.