Проблема в том, что меня всю жизнь учили: верить глазам. А глаза показывали картинку, которую любой городской канал легко подписывал: «вернулся к бывшей».

Я отошла к стойке, смотря, как все вокруг жуют блины, запивают кофе вареньем, смеются. И внезапно почувствовала себя очень одинокой среди этого фуршета.

Кирилл появился ближе к обеду. Я его почувствовала раньше, чем увидела: у ресепшена стало тише. Люди автоматически подобрались. Это всегда так, когда он проходил мимо как будто входила проверка.

Я стояла с другой стороны стойки, как раз наливала себе воду, когда он вошёл в холл. В спортивной футболке, тёмных штанах, серьёзный, ещё более собранный, чем обычно.

Взгляд на секунду скользнул по варенью, по блинам, по людям, собравшимся вокруг и остановился на мне.

Мы встретились глазами. У меня внутри всё сжалось: и от того, что увидела его, и от того, что видела сегодняшним утром.

На лице у него никаких эмоций. То есть вообще ничего. Ни виноватого «ну ты пойми», ни наглого «а что такого». Просто очень ровная маска. Я за последние дни научилась видеть, когда он её надевает.

– Соня, – сказал он спокойно. – Можно тебя на минуту?

Я поставила стакан.

– Конечно, – кивнула. – У меня как раз перерыв.

Мы пошли в сторону коридора к кабинетам. Не в его кабинет, он даже не дёрнул ручку. Остановился в тихом уголке у пожарной лестницы, туда обычно никто не ходит, кроме техников.

Развернулся ко мне.

– Это не то, что ты думаешь, – сказал тихо, без предисловий.

Голос – низкий, с хрипотцой. Усталый.

Я усмехнулась. Наверное, это вышло резче, чем я планировала.

– О, классика, – кивнула. – Любимая фраза всех времён и народов.

– Соня, – напрягся он, – послушай.

Я подняла телефон, показала ему экран: тот самый пост из канала.

– Здесь ты, – сказала, – и она. Здесь объятие с поцелуем.

Сложила руку на груди.

– Что именно я должна думать? Что это ИИ? Что тебя туда дорисовали нейросетями?

Он поморщился.

– Она меня обняла, – выдохнул. – И резко поцеловала. Я этого не хотел.

– Камеру, к сожалению, поставили не внутри твоей души, чтобы все видели хотел ты или нет, – парировала. – Только снаружи. И снаружи выглядит так, как выглядит.

Пауза.

– Ты мог хотя бы предупредить, что у тебя к ней чувства остались, – добавила уже тише. – Чтобы я не узнавалa о твоём «закрытии дверей прошлого» из долбанного телеграма.

Он на секунду закрыл глаза.

– К ней чувств у меня нет очень давно, – сказал. – Это моя история. Я думал… разберусь сам, чтобы поставить все точки и не возвращаться к этому.

Я рассмеялась. Коротко и зло.

– Конечно, – ответила. – Я слышу только оправдания. Ты меня обманул.

В груди жгло.

– Ты сейчас мне говоришь: «Это не то, что ты думаешь», как будто я идиотка, у которой глаз нет.

– Я не считаю тебя идиоткой, – резко. – Наоборот. Именно поэтому и говорю. Там не было «мы снова вместе». Там было «призрак прошлого, который пытается пролезть ко мне через бизнес».

– А ты туда пошёл, – подвела итог. – Значит, внутри тебя этот призрак всё ещё что-то значит.

Сказала и почувствовала, как горло сжалось. Гордость просила: «Не показывай ему, что больно». Организм отвечал: «Удачи».

Он сделал шаг ближе.

– Соня, – тихо. – Я не вернулся к ней. И не собираюсь. То, что между нами было умерло. Я это вчера окончательно понял.

Смотрит прямо:

– Но если ты сейчас из-за одного фото решила откатить всё…

Я подняла ладонь.

– Стоп. Не переворачивай. Я ничего не «решила», – горько усмехнулась. – Знаешь, я слишком долго жила в реальности, где мне говорили: «ты всё неправильно поняла», когда я чутьё включала. Больше не хочу.

Он молчал. Лицо стало жёстче. В глазах смесь усталости и упрямства.

Я почувствовала, что если останусь здесь ещё минуту, то либо расплачусь, либо скажу что-то, о чём буду жалеть.

– Мне надо работать, – произнесла. – У меня там люди… все варенье съедят.

Развернулась.

– Сонь… – начал он.

– Нет, – не оборачиваясь. – Я увидела достаточно.

Глава 15

Кирилл

Ночь в клубе – странная штука. Днём здесь шум, музыка, шаги, гантели, люди, которые хотят себя изменить. Ночью – только отражения. И ты.

Я выключил половину света. Оставил пару линий прожекторов над зеркальной стеной: этого достаточно, чтобы видеть зал, но не слишком ясно – себя.

Дорожки стоят чёрными силуэтами. Штанги аккуратно на стойках, гантели по номерам, коврики ровно сложены. Идеальный порядок. Всё на своих местах.

Кроме меня. Я встал посреди зала. Посмотрел в зеркало. Оттуда на меня посмотрел тот самый «горячий босс» из поста городской группы: чёрная футболка, плечи, взгляд, который привык заставлять людей собираться.

Сегодня этот взгляд не работал даже на меня самого. Я прокрутил день назад, как запись с камер.

Соня с банкой варенья. Соня, которую в холле окружают люди, смеются, мажут блины вишней, а внутри у неё явно не праздник. Соня, которая смотрит на телефон, на эту долбаную фотографию. Соня, которая слушает меня в коридоре и выдыхает: «Предлагаешь не верить собственным глазам?»

И потом разворачивается и уходит. Не устраивая сцен, не крича. Просто… уходит. Это почему-то больнее любого скандала. Я сел на скамью у стойки со штангой. Локти на колени, ладони сцеплены.

«Накосорезил», – констатировал внутренний голос, тот, который всегда был самым строгим. – «Причём предсказуемо. Ты сам себе всё расписал, а потом сделал наоборот».

Да. Я знал, что очередная встреча с Алиной плохая идея. С первой секунды. Знал, как это может выглядеть со стороны. Знал, что сейчас у меня не просто «команда», а конкретный человек, которому я только-только начал показывать, что за маской «управляющего» живой мужик.

И всё равно пошёл. Потому что… хотелось «расставить точки». Как будто я не взрослый мужик тридцати двух лет, а подросток, который не может не ответить на «давай поговорим».

– Отлично, – сказал я в пустой зал. – Браво, Лавров. Управлять сетью клубов можешь, а своей жизнью – хер.

Эхо мягко прокатилось по залу. Гантели не возражали.

Я вспомнил её лицо тем утром, когда мы ещё были там, у неё в квартире. Спокойный вопрос: «Ты собираешься с ней встретиться?» и моё честное «я не знаю».

И её: «Если решишь туда, я вылезу отсюда. Без сцен».

Она меня предупредила. Прямо. Я всё равно шагнул туда и теперь удивляюсь, что она уходит.

Я встал, пошёл к зеркалу ближе. Отражение увеличилось, стало навязчивым.

– Ты хотел быть честным, – сказал себе. – А в итоге выглядит, как всегда: «там сказал одно, здесь сделал другое, а потом оправдываешься “это не то, что ты думаешь”».

Я много лет гордился дисциплиной. Она вытащила меня из развода, когда проще всего было уйти в запой, позволила построить карьеру, когда хотелось трижды хлопнуть дверью, помогла, когда бывшая вынесла всё из квартиры и оставила мне разве что гантели и зубную щётку.

«Держи себя в руках» – это была моя личная мантра.

А сейчас я стоял в пустом зале и понимал неприятное: я могу держать себя в руках в плане режима, тренировок, бизнеса… Но как только дело касается людей, которые заходят мне под кожу, дисциплина превращается в красивую вывеску.

Я хотел вернуться к привычной схеме: «есть работа, есть правила, есть дистанция». Соня в эту схему не вписалась. Слишком живая, слишком… неуправляемая.

И вместо того, чтобы признать: «да, меня тянет, да, мне страшно, да, я могу напортачить», я геройски пошёл на встречу с тем человеком, который однажды уже разворотил мне жизнь. И получил фотку плюс пост в городском канале. И Соню, смотрящую на меня, как на очередного мужика, который говорит одно, а делает другое.

– Ты на чьей, вообще, стороне, Кирилл? – спросил я отражение. – На своей? На её? На дисциплины? Или всё ещё на той, старой, где ты всем должен, кроме себя?

Отражение молчало. У него, как обычно, был хороший пресс и херовая эмоциональная грамотность.

Я опёрся ладонями о холодный металл стойки.

Если честно, в этот момент было желание сделать то, что я умел лучше всего: убить себя тренировкой.

Повесить на штангу побольше, делать подходы, пока руки не откажут, забраться на дорожку и бежать, пока не вырубится мозг.

Но это – та же маскировка. Как Алина со своим «секс был заебись, помнишь?» – только для эмоций. Убедить себя, что если болят мышцы, то душа – в порядке.

– Не катит, – сказал себе. – В этот раз не катит.

Сел на пол спиной к зеркалу. Снизу всё выглядит иначе: мир вдруг становится большим, а ты – просто человек, а не «управляющий».

Мысли вернулись к Сонe.

К её записке: «Стены защищают, но мешают дышать», к тому, как она взяла на себя удар проверки и не развалилась, как смотрела на меня после налоговой, её простому «я хочу тебя».

И к сегодняшнему: «Я слишком долго жила в реальности, где мне говорили: “ты всё неправильно поняла”. Больше не хочу.»

Она права. Я ненавижу, когда мне говорят, что я «неправильно понял», если факт налицо. И теперь сам оказался в этой роли.

Я перебирал варианты, как это исправить.

Поговорить ещё раз. По-честному. Без оправданий. Объяснить, что встреча с Алиной – действительно не попытка «вернуться», а скорее последняя точка.

Доказать делом, что её не обманываю. Не словами, а шагами: реально отрезать Алину от любых дел с «Pulse» и со мной.

Дать ей время и не тащить за собой, пока она разбирается внутри.

Проблема в том, что идей, как сделать так, чтобы ей не было больно, не было. Потому что, как ни крути, я уже вмазал.

– Впервые, да? – спросил себя. – Когда твоё «правильное» решение оборачивается тем, что другому больно.

Конечно, не впервые. Просто раньше это были клиенты, которые не доходили до результата. Тренеры, которые срывались и уходили. Но никогда человек, которого я пускал к себе ближе всех за последние годы.

В голове всплыло, как она стояла с этой банкой варенья и пыталась веселить весь клуб, пока сама пошла трещинами.

– Молодец, Соня, – пробормотал. – Ты свои методы хотя бы не прячешь.

Я поднялся, прошёлся по залу.

Дорожки. Велотренажёры. Кроссоверы. Места, где мы с ней ругались, смеялись, где она падала мне в руки, где стеганула меня резинкой и потом краснела.

Я вдруг увидел «Pulse» её глазами.

Не как систему, где всё выстроено идеально. А как место, где «идеал» иногда превращался в дубину:

– «Ты плохая реклама клуба»

– «Сахар – в чёрный список»

– «Сотрудник должен выглядеть вот так, иначе…»

Я вспомнил, как легко мы говорили про «образ бренда», «команду как витрину». Как девчонки-тренеры переглядывались, когда HR вбрасывала фразы вроде «ты же лицо клуба, тебе бы скинуть пару килограммов».

Как Соня в бухе сидела и жевала свою колбасу, а я влетел с фразы «ты плохая реклама». Тогда это казалось оправданным. Мы – фитнес. Мы продаём здоровье, вид, стиль. Все должны соответствовать.

Сейчас, после всего, что было, я смотрел на этот зал и понимал:

часть моего «бронежилета» не только про то, чтобы не подпускать людей. Это ещё и про то, что я, сам того не замечая, иногда был такой же, как те, кого ненавижу: навешивал стыд за тело, за еду, за слабость.

А Соня пришла и просто сказала:

«У меня ПМС, я хочу пончик, я боюсь самолёта, я ошиблась в отчёте, но я всё равно буду делать свою работу».

И вместо того, чтобы выкинуть её за это, я впервые начал… уважать.

Может, дело не только во мне и в Алине. Может, хоть раз я могу сделать что-то, что будет не только попыткой спасти отношения, но и реально изменить правила игры, в которые сам всех загнал.

Дисциплина – это хорошо. Но то, во что мы её у себя иногда превращаем – это маленький ад из стыда, чёрных списков сахара и попыток быть идеальными.