Я едва удержался, чтобы не сказать что-то идиотское вроде «видишь, без степ-аэробики тоже можно сжечь калории». Просто прижал её ближе и позволил себе наконец перестать контролировать всё.

В тот момент не было клуба, прошлого, Алины, владельцев, меморандумов. Были только её руки, мои руки и то, как мы наконец-то совпали без оговорок.

Я не знаю, сколько времени мы потом просто лежали молча. Соня лежала на мне, уткнувшись лбом в шейную ямку, пальцем лениво рисуя круги у меня на груди. Я гладил её по спине – вверх-вниз, без мыслей, почти механически, но от этого ей, кажется, было спокойно.

– Чего ты улыбаешься? – пробормотала она, не открывая глаз.

– Впервые за дохрена лет у меня нет мысли «завтра в шесть вставать», – ответил я. – И очень приятный вес на груди.

– Ты меня жирной назвал? – тут же подняла голову.

– Я сказал “приятный вес”, – поправил я. – А если ты будешь продолжать защищаться шутками, я устрою тебе ещё один круг тренировок, только по-другому.

Она фыркнула, но тут же уткнулась обратно.

Через пару минут шёпотом:

– Кириилл?

– Мм?

– Я правда боюсь. Боюсь, что мы всё это не вывезем, и останемся у разбитого… варенья.

Я вдохнул, задумался и сказал честно:

– Я тоже боюсь. Но я в первый раз не один. Пауза.

– Я лучше сдохну, чем снова буду жить так, как до тебя, – добавил.

Она ничем не ответила, только сильнее обняла.

***

Соня

Проснулась я от того, что солнце светило прямо в лицо и что-то мешало под щекой.

Оказалось его грудь.

Я лежала поперёк него, в его футболке, которая каким-то чудом оказалась на мне ночью, и пару секунд пыталась вспомнить, где вообще нахожусь.

Потом увидела на прикроватной тумбочке банку варенья и расслабилась: всё на месте.

Я выбралась из-под его руки аккуратно, боясь разбудить. Он что-то пробормотал, но не проснулся.

На кухне я обнаружила довольно убогую логику расположения кружек, заварила себе чай, заодно ему кофе.

Пока чайник кипел, я взяла его блокнот, валявшийся на столе, и села.

На чистой странице написала:

План нашего фитнес-клуба

Отложила ручку, повернулась к нему.

Он стоял, помятый, лохматый, в одних спортивных штанах.

– Доброе утро, – сказала я. – Ну что, бывший управляющий? Готов к новой должности?

– Какой? – прищурился он.

– Партнёр, – ответила. – Наш фитнес-клуб. Если не передумал.

– Не передумал, – сказал. – Никогда ещё так чётко ничего не хотел.

И когда он поцеловал меня снова, на кухне в своей квартире, я вдруг поняла, что впервые в жизни не стесняюсь ни того, кого люблю, ни того, как меня любят.

И это было, на самом деле, гораздо круче любых идеальных прессов и премиальных клубов.

Эпилог

Если бы мне кто-то пять лет назад сказал, что я буду писать это из собственной студии, где на стене висит наш логотип, а на кухне бурлит бабушкин борщ, я бы посмеялась, доела пончик и пошла дальше считать чужие зарплаты.

И каждый раз, когда я открываю эту дверь своим ключом, у меня внутри чуть щёлкает: ну здравствуй, новая жизнь, старая Соня всё ещё охреневает.

Открытие, конечно, прошло не как в красивых видео “как я запустила бизнес с нуля за неделю”.

Строители, которые «к вечеру всё будет готово», к вечеру просто исчезли. Зеркало доставили не то и не туда. Курьер с первыми нашими “полезными пончиками” вообще увёз всё в соседнюю парикмахерскую, и там кто-то радостно поел наш бренд.

За час до открытия я стояла посреди зала, в футболке с логотипом, с папкой договоров, в волосы воткнута ручка, под глазами синяки, и думала:

“Я что, совсем с ума сошла? Я же бухгалтер. Я умею сводить отчёты. А не начинать “старт собственного дела”.”

Кирилл в это время, естественно, выглядел как рекламный ролик успеха: в майке, с сухими мускулистыми руками, прикручивал к стене крючки для резинок. Счастливый, спокойный, как будто он каждый день открывает по одной студии.

– Я передумала, – сказала я вместо “доброе утро”. – Я увольняюсь. Из этого тоже.

Он обернулся, посмотрел, улыбнулся так, что у меня на секунду пересохло во рту.

– Уже? – уточнил. – Мы ещё табличку на дверь толком не прикрутили.

– Самое время, – вздохнула я. – Пока никто не пришёл и не увидел, что я самозванка в мире взрослых людей.

Он положил шуруповёрт, подошёл, обнял меня за талию.

– Самозванка у нас была одна, – сказал спокойно. – С микрофоном и собственным агентством. Помнишь? Если ты здесь самозванка, то мне вообще надо срочно лечь и не вставать.

– Прекрасная бизнес-стратегия, – буркнула я. – Лавров, студия закрылась, потому что её совладелец залёг трупиком.

Он рассмеялся, поцеловал в висок и, как всегда, несвоевременно добавил:

– Я бы не стал всё это затевать без тебя.

Я специально отвернулась, якобы проверять расписание открытий, чтобы он не видел, как у меня вдруг стало мокро в глазах.

Через десять минут к двери подошла первая женщина. Немолодая, в простой футболке. Огляделась, прочитала табличку у входа:

«Сладкое – не преступление».

У неё дёрнулся уголок губ.

– Вы правда так считаете? – спросила она.

Я открыла рот и удивилась, как уверенно прозвучало:

– Да. И у нас в контракте нет пункта “заставить вас себя ненавидеть”. Только “помочь вам себя не мучить”.

Она вошла. И за ней потянулись остальные. Не идеальные фитоняшки, которых было полно в “Pulse”, а простые люди: уставшие мамы, девушки после диетического ада, мужчины, которые стеснялись своих животов.

Примерно через год после открытия, в один очень длинный день, я окончательно поняла, что мы попали в точку.

Утром у нас была “Мягкая тренировка для тех, кто боится зала”. Днём консультации по питанию, где я в который раз рисовала людям тарелочки, объясняя, что их жизнь не обязана крутиться вокруг гречки и куриной грудки.

К концу дня у меня внутри было ощущение, что я дважды переехала катком все бабушкины фразы уровня “кто тебя такую возьмёт”.

Кирилл выключил музыку, люди разошлись, в студии стало тихо.

Мы сидели спина к спине посреди зала. Пол тёплый, свет приглушённый.

– Если я ещё раз услышу “я страшная корова”, – сказала я в пространство, – я начну в людей кексами кидаться. Прицельно.

– Ты сегодня была близка, – заметил он. – Та, которая пятьдесят килограмм и “толстая”, тебя прям трясла.

– Да потому что, невозможно, – взорвалась я. – Им всю жизнь вбивали “только худые достойны”, а потом они приходят к нам, и мы им должны за один месяц всё перекроить.

Он встал, протянул руку:

– Иди сюда.

– Я и так тут, – проворчала я, но поднялась.

Он подвёл меня к зеркалу, встал за спиной, положил руки мне на плечи.

В отражении – я. Моя футболка “Сладкое – не преступление”, мои ноги, которые я раньше всё время пыталась спрятать, мой живот, который назло диетологам бабушкиного поколения остался нормальным, а не втянутым до синевы.

И он за моей спиной, в чёрной футболке с логотипом студии, с тем самым прессом, от которого не оторвать глаз.

– Что ты видишь? – спросил он.

– Девочку, которая устала, – честно ответила я. – И мужика, который её достаёт к зеркалу, когда она хочет ползти домой.

– А я вижу женщину, без которой всё это – он кивнул на студию, – вообще бы никому было не нужно, – сказал он. – И мужика, которому без неё весь этот “ЗОЖ без стыда” просто набор слов.

Он отодвинул руки от моих плеч и достал из кармана маленькую коробочку. Я, идиотка, по привычке подумала, что там флешка с какими-то материалами.

Коробочка открылась.

Там было кольцо. Я хлопнула ресницами.

– Соня, – сказал он, смотря мне в глаза через зеркало, – давай закрепим то, что и так уже есть. Выходи за меня замуж. Не за “управляющего” и не за “совладельца”. За того человека, который иногда делает хуйню, иногда переделывает, но всегда возвращается к тебе.

У меня где-то между сердцем и желудком случился фейерверк.

– Ты мог это сделать не в тот день, когда я пропотела всё, что можно, – хрипло сказала я. – Я сейчас вся… ну… вся.

– Мне нужна ты вся. Даже с потная.

Я выдохнула и поняла, что бежать некуда.

– Да, – сказала я. – Конечно да, идиот.

– “Да, идиот” – это официальная формулировка? – уточнил он, надевая кольцо.

– Самая точная, – фыркнула я.

Потом он меня поцеловал, долго и так, что если бы не его руки, держащие меня за талию, я бы точно упала.

***

С бабушкой была отдельная песня.

“Официально представить жениха” – это же святое.

Мы поехали к ней на дачу в начале лета.

Бабушка выскочила к калитке, как турбодизель: фартук, платок, глаза горят.

– Ох, внучка, – зажала она меня в объятия. – Ну наконец-то ты его привезла. А то всё: “мы думаем”, “мы работаем”, “мы студию ремонтируем”.

Кирилл подошёл ближе, улыбнулся, поздоровался:

– Здравствуйте, я Кирилл.

– Я вижу, что не Петя, – отрезала бабушка. – Заходи, зять.

– Ба, – зашипела я, краснея. – Он ещё… ну…

– Правнука я узнаю, когда вы его привезёте, – сказала она. – А это зять, ни дать ни взять. Всё, пошли к столу, у меня борщ остывает.

За столом бабушка начала делиться своей любовью, как умеет – через еду.

Первые пятнадцать минут Кирилл вежливо говорил «спасибо, довольно», но он недооценил бабушку.

После третьей котлеты и второй порции картошки он уже просто принимал тарелки и бросал на меня взгляд “спаси”.

– Ты на него посмотри, – шептала бабушка мне, пока нарезала хлеб. – Сухой! Это что, мужик? Это анатомический атлас. Сейчас модно, конечно, чтобы все как на картинке были, но я не могу на это спокойно смотреть.

Кульминация случилась, когда он после обеда пошёл помогать ей таскать дрова и снял футболку – жарко же.

Бабушка вышла на крыльцо с миской окрошки и застыла.

– Господи, – сказала она проникновенно. – Внучка, ты что, его вообще не кормишь?

– Ба, – я чуть не присела от смеха. – Он так работает. У него мышцы.

– У него их слишком много, – сердито заявила она. – И ни грамма жира. Ты понимаешь, мой дед был здоровый мужик, но у него был живот. Это значит человек живёт. А тут… – она обвела взглядом его пресс, – тут человек в постоянном недоедании.

Кирилл, услышав, подошёл ближе, с миской дров в руках.

– Я ем нормально, – попытался оправдаться он. – Правда.

– Нормально – это когда у тебя есть за что подержаться, – сказала бабушка. – А ты как батон без мякушки.

Я свалилась на лавку, держась за живот.

– Всё, – объявила она. – Пока вы у меня, я буду тебя откармливать. Внучка, не мешай. Мне зять нужен живой, а не выжитый.

– Ба, он тренер, – пыталась я защитить его. – Ему по работе нужно быть…

– По работе, – отмахнулась она. – Работа работой, а котлеты я не отменяла.

И с тех пор каждый наш приезд выглядел как операция “Спасти Кирилла”.

Первый день – борщ, картошка, котлеты, пирог. Второй день – окрошка, оладьи, ещё пирог, варенье “на всякий случай”.

Кирилл ел, как мог, с достоинством обречённого.

– Если я сейчас начну считать КБЖУ вслух, – шептал он, – она меня выгонит обратно в город.

– Она тебя выгонит в землю, – отвечала я. – Не испытывай судьбу.

В какой-то момент бабушка принесла две банки варенья:

– Это тебе, – поставила одну передо мной. – А это тебе, – поставила перед ним. – Будешь открывать, когда внучка моя тебя замучает своими тренировками.

– Ба, – прошипела я. – Я вообще-то его берегу, между прочим.

– Я знаю, – подмигнула она. – Но запас по сахару лишним не бывает.

***

Свадьбу мы сделали так, как нам самим было нормально.

Роспись в обычном загсе, без голубей, без лимузина. Я была в платье, в котором можно дышать, смеяться и танцевать, а не только красиво стоять.