– Тогда скажи мне правду. Посмотри на меня и скажи, что между вами ничего нет. Что это просто учёба и ничего больше.

Его прикосновение было тёплым. Настойчивым и в то же время деликатным. Совсем не таким, как у… Неважно. В его глазах плескалась неподдельная тревога и что-то ещё, от чего у меня перехватило дыхание.

– Между нами ничего нет, – выдохнула я и от всей души захотела, чтобы это было правдой. Хотя бы отчасти. – Он просто видит во мне потенциал. И пытается его раскрыть, чего бы мне это ни стоило. Считает, что моя проблема – в концентрации воли и управлении эмоциями.

Генри молчал несколько секунд, изучая моё лицо, ища в нём подтверждения или опровержения. Потом его взгляд снова упал на рукав, скрывающий браслет.

– Этот «потенциал» требует ношения украшений? – Он наморщил лоб. – Или ректор боится, что ты совсем не умеешь себя контролировать, и поставил блокировку способностей? Я где-то видел похожий артефакт, но уже не помню, где.

Сердце у меня упало. Он был так близок к истине, что стало страшно.

– Нет! – Я, наконец, вырвала руку и откинулась на спинку стула, чувствуя, как по щекам разливается краска. – Это просто инструмент. Для контроля магии. Ничего более.

Мы смотрели друг на друга через стол, и напряжение между нами было почти осязаемым. Но это было иное напряжение – не то, что я чувствовала в кабинете Каэла. Никакого электричества, никаких странных ощущений.

Внезапно Генри глубоко вздохнул, и его лицо смягчилось. Он снова потянулся через стол, но на этот раз его рука легла поверх моей – легко, почти невесомо.

– Ладно. Прости. Я не хотел давить на тебя. Просто… – он запнулся, и на его скулах выступил лёгкий румянец. – Просто ты мне небезразлична, Алисия. И мне больно видеть, что ты несчастна.

Он посмотрел на меня с такой открытостью и такой уязвимостью, что у меня защемило сердце.

– Генри, я…

– Давай встречаться, – выпалил он вдруг, срываясь на шёпот. – По-настоящему. Не тайком в кофейнях. Я хочу проводить с тобой время. Гулять. Говорить обо всём. Защищать тебя, если понадобится. Быть с тобой.

Я замерла.

Его слова висели в воздухе между нами – сладкие, пугающие, невозможные. Я видела его искренность. Чувствовала тепло его руки. И мне отчаянно хотелось сказать «да». Ухватиться за эту соломинку нормальной жизни, за эту возможность быть просто девушкой с парнем, а не пешкой в чужой игре.

Но потом я посмотрела на свой рукав. Вспомнила о браслете. О его хозяине. О том, что даже сейчас, в этой уютной кофейне, я не была свободна.

– Я… не могу, – прошептала я. Богиня, почему всё так сложно? – Генри, ты не понимаешь. Сейчас… сейчас не лучшее время. Для чего-то такого.

Его рука на мгновение замерла, затем медленно отодвинулась. Боль промелькнула в глазах и сменилась обидой и непониманием.

– Потому что он? – спросил он тихо, и в его голосе не было уже ни злости, ни ревности, только горькое разочарование.

– Нет! – Я в порыве потянулась к нему, схватив его за руку, чтобы он не ушёл совсем. – Не поэтому. Я… я просто не могу никому ничего обещать. Сейчас. У меня слишком много обязательств. Перед Академией. Перед собой. Я хочу стать лучшей, понимаешь?

Я лгала. И мы оба это знали. Но это была единственная ложь, которую я могла ему предложить. Лучше так, чем правда.

Он смотрел на наши соединённые руки, потом медленно поднял на меня взгляд.

– И когда эти «обязательства» закончатся? – В его голосе снова появилась слабая надежда.

Я безнадёжно покачала головой.

– Я не знаю.

Мы сидели так ещё несколько минут, в тягостном молчании, слушая, как за окном капает с козырька последняя дождевая вода. Магия вечера была разрушена, но между нами осталась какая-то новая, хрупкая связь – неловкая, болезненная, но настоящая.

– Ладно, – наконец сказал он, выдыхая. – Я не буду давить. Но моё предложение остаётся в силе. По крайней мере пока. Хорошо?

Он улыбнулся, и в этой улыбке была такая грусть, что мне захотелось плакать.

Я кивнула, чувствуя, как комок подступает к горлу.

Мы допили остывший шоколад и вышли на улицу, на свежий, холодный воздух с запахом мокрой после грозы земли. Он проводил меня до ворот Академии, и мы молча стояли несколько секунд, не зная, как попрощаться.

– До завтра, Алисия. – Генри повернулся и быстро ушёл, оставив меня наедине с мыслями и странным чувством потери чего-то, что едва успело начаться.

Браслет ощутимо нагревался, напоминая, что надо заглянуть к Каэлу. Прям чувствую, что он не отстанет.

Как я прекрасно жила бы, если бы не он.

Глава 39. Каэл

Последнее прошение было отложено в стопку «Отклонено» резким движением руки. День был длинным, беспокойным, и даже привычная рутина не могла заглушить назойливый образ в сознании – стройную фигуру в зелёном платье.

Я потянулся к графину с пряным торкийским вином, собираясь завершить вечер в тишине и одиночестве, как вдруг дверь приоткрылась. В проёме возникла фигура моего секретаря Элвиса. Его лицо, обычно бесстрастная маска, выражало легкую неловкость.

– Ваша светлость, простите за беспокойство в такой час, но… это может быть важно.

– Говори. – Я отхлебнул, чувствуя, как обжигающая влага растекается по горлу.

– Госпожа Сеймор. Она была замечена в городе. В кофейне «Лунный Феникс». С… господином Дарнли. Вы просили сообщать всё об этой студентке, вот я и подумал, что вам может быть интересно и…

Стеклянный стакан в моей руке замер на полпути ко рту. Воздух в кабинете внезапно стал густым и тяжёлым.

– Дарнли? – Мой голос прозвучал ровно, слишком ровно, выверено-бесстрастно. Во всяком случае я очень на это надеюсь.

– Да, Ваша Светлость. Генри Дарнли. Они… беседовали. Довольно оживлённо.

«Беседовали». Слово показалось удивительно плоским и глупым. Я видел этого Дарнли. Мальчишка. Красивый, галантный, пустой сосуд с громким именем. Он смотрел на неё на лекциях с тем глупым, преданным щенячьим взглядом, который я презирал.

– Это всё? – спросил я, ставя стакан на стол с тихим стуком.

– Кажется, да, Ваша Светлость.

– Благодарю. Можешь идти.

Дверь закрылась, оставив меня в гробовой тишине. Я ждал, что накатит привычная волна холодного гнева. Раздражение от неподчинения. Ярость собственника, чью вещь трогают чужие руки.

Но пришло нечто иное.

Острая, физическая боль где-то под сердцем. Тонкое, ядовитое жало, вонзившееся так глубоко, что не вырвать.

Я подошёл к окну, упираясь руками о холодный камень подоконника. За стеклом Файрвуд утопал в сумерках, огни таверн и магазинчиков мерцали, как насмешливые глаза. Где-то там была она. С ним.

Свидание.

Мозг услужливо нарисовал картину. Её смущённая улыбка. Её смех, который я слышал лишь раз, мельком, и который врезался в память. Её пальцы, обхватывающие чашку, а не сжимающие посох в борьбе со мной.

И этот мальчишка. С его лёгкой, не обремененной знанием, жизнью. Он мог предложить ей то, чего я никогда не смогу: нормальность. Простоту. Лёгкость.

Он не был её тюремщиком. Не был тем, кто заковал её в золотой браслет и загнал в угол своим вниманием. Он был выходом. Светом в конце тоннеля, который я для неё выстроил.

И он не был навязанным мужем. Он был добровольным выбором.

И внезапно я осознал всю глубину своей глупости.

Я стоял у окна, могущественный лорд-ректор, один из сильнейших магов королевства, и чувствовал себя неуклюжим юнцом, который только что понял, что проиграл, даже не начав играть.

Потому что я боялся.

Не потерять лицо. Не потерять политический актив. Не потерять власть или расположение короля..

Я боялся потерять её.

Её огонь. Её улыбку. Её темперамент. Её взгляд, бросающий мне вызов. Её присутствие, которое заставляло даже самую большую аудиторию казаться тесной, а самый холодный воздух горячим.

Она стала смыслом моего дня. Той точкой, вокруг которой вращались все мои мысли. Я ловил себя на том, что ищу её в толпе, ловлю её слово, каждый жест.

И это… это было невыносимо. Это делало меня уязвимым. Глупым. Слабым.

Я сжал кулаки, и камень подоконника под пальцами слегка затрещал, покрывшись паутиной огненных трещин.

Ревность. Глухая, иррациональная глупая ревность пожирала изнутри. К этому наивному мальчишке с честными глазами. К его возможности просто улыбнуться ей и не вызывать при этом ни страха, ни ненависти.

Я боялся, что она предпочтет его. Просто потому что с ним легче. И кто мог бы её винить?

Впервые за долгие годы я ощутил вкус настоящего страха. Не страха смерти или поражения. Страха потери.

Я потерял её, даже не обладая ею. И сама мысль о том, чтобы потерять её, когда она так близко, была невыносимой.

Я остался стоять у окна, вглядываясь в огни города, пытаясь угадать, в каком из них она. И осознавая, что самая могущественная магия в мире бессильна против одного – против сердца, которое, возможно, никогда не будет принадлежать тебе.

И это осознание было горше любого яда.

Глава 40

Кабинет ректора встретил меня, как всегда, своим особым миром – тишины, старинных фолиантов и густого, почти осязаемого аромата старого дерева, пергамента и чего-то неуловимого, что было сущностью самого Каэла – холодного, чистого горного воздуха на заре.

Я вошла, внутренне сжавшись в ожидании бури, ледяного гнева и всего того неприятного, на что способен ректор. Каэл остаётся Каэлом.

Но бури не последовало.

Он стоял у огромного окна, распахнутого настежь, впуская внутрь прохладу ночи и далёкий шум Файрвуда. На нём не было мантии, лишь тёмный шёлковый халат, подчёркивавший его высокую, атлетическую фигуру. В руке он держал хрустальный бокал с тёмно-рубиновой жидкостью, но казалось, он забыл о нём. Он смотрел в ночь, и в его осанке читалась не привычная властность, а глубокая усталость.

– Ты пришла. – Его голос прозвучал тихо, без повелительных нот, почти… душевно. Он не обернулся. – Всё-таки пришла.

Я замерла у двери, не решаясь сделать шаг.

– Вы звали, лорд-ректор.

– Звал. – Он, наконец, повернулся к мне. Свет от магической лампы мягко освещал его лицо, сглаживая резкие черты, делая его совсем иным человеком. Его взгляд был не колющим, а уставшим. – Но не для того, чтобы читать нотации. Подойди.

Это было не приказание. Скорее, просьба. Я молча подошла к окну, чувствуя на себе его взгляд. Непривычно мягкий.

Резкий порыв холодного ветра внезапно пробрал меня до костей и заставил колыхаться шторы. Я взялась за ручку и попробовала закрыть тяжёлую створку. Если Каэл хочет, чтобы я осталась здесь, то пусть смирится с отсутствием сквозняка. Или мёрзнет в одиночестве.

– Позволь. – Он внезапно оказался рядом, его рука легла поверх моей, чтобы помочь. Прикосновение было горячим. Таким обжигающе горячим, что от него по коже побежали мурашки. Он без усилия закрыл окно, и в кабинете воцарилась тишина.

Мы стояли так близко, что я чувствовала исходящее от него тепло и лёгкий, тонкий аромат сандала, и чего-то терпкого, пьянящего, дымного. Он смотрел на меня, и в его глазах не было привычной насмешки или гнева. Было что-то иное – сложное, глубокое.

– Ты была с ним, – произнёс он. И снова – не упрёк, не обвинение. Констатация. – С Дарнли.

Я кивнула и как можно беззаботнее пожала плечами.

– Он пытался меня развеселить.

Уголки его губ дрогнули в слабой, почти неразличимой улыбке.

– И получилось?

– Отчасти, – честно призналась я.

Он медленно отвёл взгляд, сделал глоток из бокала и поставил его на подоконник.

– Он молод. Порывист. Искренен. Талантлив. У него есть свои достоинства. – Он говорил тихо, неспешно, словно оценивая не соперника, а интересный феномен. – Но он не для тебя, Алисия.

Почему-то эти слова, сказанные без злости, прозвучали убедительнее любых угроз.