Все эти факты были известны на самом верху, и предпринимались усилия по исправлению ситуации. В этих условиях принятие решения, с высокой вероятностью приводящего к вооруженному конфликту, представлялось не вполне обоснованным. Особенно ввиду отсутствия объективных и убедительных данных разведки. Группировка германских вооруженных сил на советской границе до июня 1941 г. вполне могла быть интерпретирована как оборонительная (нормативы плотностей на оборону – они универсальные и к вермахту применимы точно так же). Здесь необходимо также напомнить, что вопрос о возможности внезапного нападения в советской военной теории не был окончательно решен. Существовало мнение: «Мы не такая страна, как Польша», высказанное на совещании командного состава в декабре 1940 г. генерал-лейтенантом П. С. Кленовым^[28]. То есть предполагалось, что намерения противника все же будут своевременно вскрыты разведкой. Это предположение, к сожалению, не оправдалось.

Реалии, возникшие в результате удара 100 немецких дивизий по 40 советским, являли собой маневренные сражения невиданных доселе масштабов. Такой характер боевых действий усугубил и вскрыл проблемы со средствами тяги артиллерии Красной армии. Основным тягачом артиллерии корпусного звена и артиллерии РГК в Красной армии были сельскохозяйственные тракторы С-60 и С-65, передвигавшиеся со скоростью пешехода. Не лучше обстояло дело в отношении дивизионных тягачей. Еще до войны комиссия ГШ КА констатировала: «Тракторы СТЗ-5, предусмотренные штатами для артиллерийских частей танковых и мотострелковых дивизий […] не обеспечивают их как по скорости движения, так и по мощности двигателя»^[29]. В результате маневр артиллерии, как дивизионной, так и корпусной, систематически запаздывал. В последующем те же самые сельскохозяйственные тракторы дотянули артиллерию РККА до Берлина, но маневренные сражения лета 1941 г. обернулись катастрофой, в том числе ввиду малоподвижности артиллерии. В вермахте артиллерия подвижных соединений (танковых и моторизованных дивизий), а также артиллерия резерва Главного командования была полностью моторизована и оснащалась скоростными тягачами, обладавшими паспортной скоростью около 50 км/ч^[30]. Также к лету 1941 г. артиллерия Германии существенно усилилась в отношении тяжелых орудий. Если на 1 мая 1940 г. вермахт располагал 163 сверхтяжелыми орудиями калибром 210–420-мм, то к 1 июня 1941 г. таковых насчитывалось уже 442 единицы^[31]. Это позволяло вермахту прорывать укрепленные полосы, подходя к ним подвижными соединениями, не ожидая пехоты армейских корпусов.

С началом боевых действий проявили себя проблемы, неочевидные в мирное время. Актуальнейшей проблемой летом 1941 г. стала борьба с немецкими танками. Ситуация здесь была двойственной. С одной стороны, Красная армия в 1930-х годах избежала «гаубизации», т. е. перехода на легкие гаубицы вместо 75–76-мм пушек. Также в СССР массово выпускалась 45-мм противотанковая пушка. Однако на рубеже 1940–1941 гг. произошел качественный скачок в бронировании немецких танков и штурмовых орудий, переход на 50-мм монолитную броню, которая не пробивалась 45-мм пушками на дистанциях далее 50 м, практически самоубийственной для расчетов орудий. Теоретически их могли заменить 76-мм дивизионные и танковые орудия, но с 1936 г. до июня 1941 г. заказ по 76,2-мм бронебойным снарядам был выполнен всего на 20,7 %^[32]. 76-мм бронебойные снаряды были в 1941 г. в остром дефиците. Именно вследствие этого пришлось массово использовать в качестве противотанковых 76-мм и 85-мм зенитные пушки. В свою очередь, штатным тягачом для последних были те самые СТЗ-5, динамическими качествами которых были недовольны еще до войны. Маневр противотанковой артиллерией, соответственно, оказывался затруднен. Действительно надежным противотанковым средством были танки Т-34 и КВ (при наличии бронебойных снарядов). Чтобы остановить врага, потребовалось с июля по декабрь 1941 г. сформировать и вооружить 206 стрелковых дивизий общей численностью около 2 млн человек плюс отправить на фронт 2,2 млн человек вооруженного и невооруженного маршевого пополнения^[33].

Вышесказанное заставляет сделать следующие выводы. Несмотря на большие усилия, предпринятые в предвоенные годы для индустриализации страны и повышения боеспособности советских вооруженных сил, в СССР имелись серьезные системные проблемы, помешавшие встретить врага во всеоружии. Во-первых, это запоздалое осознание опасности нападения Германии, приведшее как к запуску затратных и скорее снижавших боеспособность Красной армии программ; во-вторых, недостаток времени от момента осознания опасности до непосредственно вторжения немецких войск. И форсированная индустриализация, невзирая на очевидные успехи, все же не ликвидировала полностью отставание СССР по ряду высокотехнологичных производств. Специфика маневренных боев лета 1941 г. лишь усугубила все эти проблемы. Потребовались титанические усилия, мобилизация всех сил и промышленных мощностей страны на отпор врагу, чтобы не проиграть.

Укрепленные районы на новой границе в боях первого дня Великой Отечественной Войны, 22 июня 1941 года

Укрепления на новой границе стали одним из самых масштабных проектов предвоенного строительства Красной армии. По плану предполагалось построить 5807 сооружений. Для сравнения: «линия Мажино» – это около 5600 сооружений, а «линия Сталина» по плану должна была состоять из 3817 сооружений, из которых было построено 3279. Причем на новой границе строились более совершенные укрепления с казематами «Ле Бурже» косоприцельного огня, почти половина из которых должна была стать артиллерийскими. Однако нельзя сказать, что роль укреплений на новой границе получила достойное освещение. У этого были как объективные, так и субъективные причины. С одной стороны, исследованию действий укрепрайонов мешал недостаток сохранившихся советских документов и недоступность для советских исследователей основных документов противника.

С другой стороны, идеологические догмы с трудом совмещали факт быстрого прорыва укреплений с грандиозностью их постройки. К тому же негативный опыт штурма линии Маннергейма привел к некоторой переоценке возможностей укрепленных районов в советской историографии.

ДОТ-полукапонир в районе Старе Брусно Рава-Русского УРа (немецкий снимок). Хорошо видна амбразура пулемета, простреливающего пространство перед основными амбразурами.

Только в конце 1990-х появилось одно из немногих исследований боевых действий в УРах на новой границе – работа А. А. Крупенникова «В первых боях»^[34]. Однако в основном Крупенников сосредоточивался на подвигах гарнизонов ДОТов укрепрайонов, а также установлении имен героев. Соответственно, в книге акцентировалось внимание на эпизодах длительной обороны отдельных сооружений. Вопрос об оперативном значении обороны укрепрайонов на новой границе остался вне рамок книги. Кроме того, А. А. Крупенников достаточно ограниченно использовал немецкие документы.

В целом нельзя не отметить, что укрепления на новой границе оказываются недооцененными исследователями. Они стояли на голову выше предыдущего поколения советской фортификации. Если будет позволена такая аналогия, сооружения на новой границе рядом с ДОТами «линии Сталина» были подобны танкам Т-34 и КВ рядом с Т26 и БТ. Сооружения укрепрайонов на новой границе строились по новым типовым проектам, представлявшим собой дальнейшее развитие ДОТов 1938 г. Важным нововведением конструкции капониров и полукапониров стала дополнительная пулеметная точка, простреливавшая пространство перед основными пушечными и пулеметными установками ДОТа. Еще одним нововведением стала усиленная оборона входа в ДОТ пулеметной установкой в выступающем крыле тыльного каземата. Тем самым обеспечивалась дополнительная защита от атаки штурмовой группы на сооружение с тыла.

Еще один снимок ДОТа в районе Старе Брусно, это сооружение носит на себе следы штурма. В центре снимка – амбразура пулемета, стреляющего в тыл и прикрывающего подходы к основным амбразурам полукапонира.

ДОТы на новой границе вооружались установками с шаровой бронировкой амбразуры трех типов:

– артиллерийской установкой с 76,2-мм казематным орудием Л-17;

– орудийно-пулеметными установками ДОТ-4 с 45-мм противотанковым орудием и спаренным с ним 7,62-мм станковым пулеметом ДС-39;

– пулеметными установками НПС-3 с 7,62-мм пулеметом «Максим».

Немецкие офицеры у шаровых орудийных установок Л-17 советского ДОТа. На стенах ДОТа видны следы боя.

Шаровые установки обладали устойчивостью к воздействию огнеметов и давали лучшую защиту от пуль и осколков. Практика позднее это подтвердила. НПС-3 и ДОТ-4 монтировались в ДОТах фронтального огня и полукапонирах. 76,2-мм Л-17 монтировались в артиллерийских полукапонирах (АПК). Для защиты подступов к сооружению с тыла была разработана упрощенная (в сравнении с установками под станковый пулемет) установка ПЗ-39 под 7,62-мм пулемет ДТ. Без преувеличения можно сказать, что ДОТы на новой границе были вершиной развития советской фортификации в предвоенный период. В ходе войны уже ничего подобного не строилось – ввиду недостатка как времени, так и материалов.

Особенностью ДОТов Киевского особого военного округа было их оснащение бронеколпаками, широко использовавшимися во Франции, Финляндии и Германии. Советская школа фортификации бронеколпаки не жаловала. Помощь строителям УРов на новой границе в КОВО пришла с неожиданной стороны: их источником стали польский Сарненский укрепрайон и его склады^[35]. Польские наблюдательно-боевые бронеколпаки были двух видов: шестиамбразурные для ручного пулемета и четырехамбразурные для стрельбы из станкового пулемета. В советских УРовских сооружениях они использовались только для наблюдения и стрельбы из ручного пулемета.

К сожалению, история отпустила слишком мало времени для реализации самого масштабного советского фортификационного проекта. Рекогносцировка новых укрепрайонов была произведена еще зимой 1939/40 г. Однако строительные работы начались лишь летом 1940 г. Приказ о начале строительства вышел только 26 июня 1940 г., 17 июля штабы военных округов получили директиву Генерального штаба, в которой были изложены принципы постройки новых укрепрайонов. В итоге до конца строительного сезона в новых укрепрайонах КОВО было построено 371 огневое сооружение^[36].

Однако в наихудшем положении находились укрепленные районы на новой границе в Литве. Строительство укреплений на границе по понятным причинам началось в Прибалтике позже других направлений и поэтому находилось к началу войны в зачаточной стадии. По свидетельству помощника начальника отдела инженерных войск Ленфронта майора Захарьина, принимавшего в 1941 г. участие в работах по строительству оборонительного рубежа на госгранице, укрепление границы Литовской ССР с Германией началось фактически лишь с весны 1941 г., до начала 1941 г. успели провести лишь рекогносцировку укрепрайонов.

Надо сказать, что советское военное руководство осознавало запаздывание с началом строительства на появившейся летом 1940 г. новой границе в Прибалтике. В 1941 г. было решено наверстать упущенное. Соответственно, из выделенных на фортификационное строительство 1941 г. 1 млрд 181,4 млн рублей около 50 % предназначалось для ПрибОВО, 25 % – для ЗапОВО и 9 % – для КОВО. Всего на оборонительное строительство в ПрибОВО выделялось 458,9 млн рублей. Протяженность оборонительного рубежа от Балтийского моря до границы с Западным особым военным округом составляла около 350 км. К первой очереди строительства на этом рубеже относилось строительство 160 батальонных районов, в системе которых создавалось до 2000 бетонных долговременных сооружений. По плану строительство 2000 сооружений в ПрибОВО предполагалось завершить осенью 1941 г. с производством монтажных работ зимой 1941/42 г. и полным окончанием работ к весне 1942 г.

Однако развертывание строительства проходило медленно. Вот что вспоминал назначенный в марте 1941 г. начальником инженерных войск округа В. Ф. Зотов:

«Строительной техники было весьма мало. Например, камнедробилок на строительстве имелось всего лишь несколько штук, это в то время, когда в течение двух-трех месяцев необходимо было изготовить до 1,5 млн кубометров щебня. Автотранспортом мы обеспечивались не более чем на 25 % потребности»^[37].