Впрочем, как уже упоминалось выше, в немецкой концепции блицкрига роль артиллерии поддержки отводилась штурмовой авиации – в первую очередь знаменитым пикирующим бомбардировщикам «Юнкерс» Ju.87 «Штука». Правда, уже в 1940 году выяснилось, что пикировщики в полной мере эффективны только против достаточно крупных объектов: кораблей, мостов, пунктов тыловой дислокации войск и штабов (со всеми сопутствующими службами), позиций береговой и полевой артиллерии, крупных долговременных укреплений. Даже борьба с танками (особенно движущимися) требует от пикировщиков очень высокой подготовки пилотов и в итоге оттягивает непропорционально большие ресурсы. А против отдельных огневых точек (в том числе противотанковых пушек), пехоты в рассыпанном строю, а тем более окопавшейся, пикирующие бомбардировщики оказались бессильны.

Забегая вперед, напомним, что в ходе войны задача действий непосредственно на поле боя или в ближнем тылу противника перешла к горизонтальным самолетам-штурмовикам, в роли которых часто использовались обычные тяжелые истребители. Они действовали с горизонтального полета на предельно малой высоте, поражая противника бортовым стрелковым оружием и россыпью мелких бомб либо реактивными снарядами.

Для борьбы с бронетехникой такие самолеты начали оснащать более мощными пушками: 30- и 37-мм в Германии, 23- и 37-мм в СССР, 40-мм в Англии; американцы попытались поставить на свой двухмотороный «Гризли» даже 75-мм пушку. Правда, очень быстро выяснилось, что пушки в громоздких подкрыльевых контейнерах резко ухудшают аэродинамику самолета и приводят к низкой точности стрельбы, поэтому эффективнее использовать реактивные снаряды. После Второй мировой функции штурмовиков во многом приняли на себя вертолеты, однако в конце 1960-х в американской армии вновь возродились «ганшипы» – тяжелые самолеты, оснащенные пулеметами и артиллерией для борьбы с наземными целями в условиях слабой ПВО (т. е. против партизан в джунглях.

Таким образом, опыт войны привел немецкое командование к пониманию необходимости оснащения танковых соединений более мощной артиллерией – в том числе за счет сокращения количества танков. В идеале эта артиллерия была самоходной, базирующейся на танковом шасси.

Танк, родившийся в годы Первой мировой как средство прорыва, оказался крайне полезным средством сопровождения подвижной пехоты (и кавалерии) в глубине вражеской территории. Поскольку во вражеском тылу не ожидалось встречи с хорошо организованной и подготовленной обороной, главным для танка дальнего действия (англичане именовали его крейсерским) была дальность хода и подвижность, определявшиеся не только табличными характеристиками, но и надежностью машины. До войны считалось, что высокая скорость отчасти сможет послужить и защитой от вражеского артиллерийского огня. Это оказалось верным, но именно для действий против слабой и наскоро организованной обороны, где плотность противотанковых орудий было незначительна.

При отсутствии необходимости прорывать подготовленную оборону крейсерским танкам не требовались тяжелые орудия. Главной их целью должны были стать либо отдельные огневые точки, либо танки, которые противник имел возможность перебросить к месту боя быстрее всего. Для борьбы с теми и другими, по взглядам 30-х годов, вполне хватало 37-мм пушки или даже 20-мм автомата – именно такими орудиями оснащалась пехота того времени в качестве противотанковых. Таким образом, даже Pz. II с его 20-мм пушкой (напомним – автоматической) и высокой надежностью являлся вполне подходящей машиной для маневренной войны даже по меркам конца 30-х годов. Да, он никак не был приспособлен к прорыву вражеской обороны, но тогдашняя тактика немецких танковых войск этого и не предусматривала.

В мае 1940 года «двоечка» оказалась бессильной против французских пехотных танков с их незначительной скоростью, но мощной броней. Однако та же тактика блицкрига подразумевала, что танки с танками не воюют. Пользуясь своим преимуществом в маневренности и управляемости, немецкие танковые подразделения должны были уходить от прямого столкновения с вражескими танками, против которых выбрасывался заслон из противотанковых пушек на механической тяге. Для штурма отдельных вражеских опорных пунктов немецкие танковые дивизии имели собственную полевую артиллерию 75-мм калибра, а также «артиллерийские» танки – Pz. IV, оснащенные короткоствольной пушкой такого же калибра. Это казалось достаточным – и в большинстве случаев на первом этапе войны действительно было достаточным.

Пехотным танком (они же танки НПП) по довоенным представлениям надлежало иметь солидную защиту, мощное вооружение (пулеметы и короткоствольные пехотные орудия, желательно – во множественном числе) при невысокой скорости и сравнительно небольшой дальности хода. На практике достичь таких качеств оказалось гораздо сложнее, ибо усиление брони и установка мощного вооружения требовали значительного утяжеления машины, для чего был нужен мощный двигатель, а главное – принципиально новая ходовая часть, значительно усиленная по сравнению с традиционными моделями.

Теория и практика

Надо сказать, что не только в 20-е годы, но и много позже, вплоть до Второй мировой войны, многие военные теоретики продолжали считать, что танки вполне способны действовать в прорыве и тылу врага без поддержки пехоты; моторизация пехоты все еще рассматривалась ими в основном как средство быстрой переброски по собственным тылам, а действия в глубоком вражеском тылу оставались прерогативой кавалерии.

Вот что по этому поводу писали советские военные теоретики:

«Стадия развертывания оперативного маневра рисуется в следующем виде. Механизированные соединения, стратегическая конница (1-й эшелон оперативного маневра), устремляющиеся в прорыв вместе с мощной штурмовой и бомбардировочной авиацией, встречными столкновениями ликвидируют подходящие пешком, на автомобилях оперативные резервы противника.

Дезорганизация тыла противника – узлов управления, снабжающих баз… производится рейдирующими механизированными соединениями и стратегической конницей, сопровождаемыми десантами с воздуха.

Одновременно войсковые соединения (второго эшелона оперативного маневра) развертывают маневр на автомобилях (автомобильный маневр), поданных из состава авторезерва главного командования…»^[26]

Обратим внимание – речь идет не о моторизованной пехоте, а об обычной пехоте, временно посаженной на транспорт, выделенный из состава РГК. Во многом именно теория глубокой операции, а вовсе не блицкриг, стала порождением бедности – недостаточного уровня моторизации войск, когда из массы армии предполагалось выделять автономный кулак, по своей подвижности многократно превосходящий основные силы. Задачей этого кулака являлся не удар по уязвимым точкам вражеской тыловой структуры с последующим перехватом коммуникаций, а «размягчение» самой обороны вкупе с противодействием вражеским подвижным резервам, перебрасываемым к месту прорыва из тыла либо с других участков фронта.

Именно такими виделись действия механизированных сил творцам теории «глубокой» операции. Необходимость существования чисто моторизованных сил ставилась под сомнение – через пять лет уже упоминавшийся нами выше Ф. Новослободский в своей статье повторял то же самое:

«Войска, обладавшие только средствами оперативной подвижности, не имевшие в бою преимуществ перед обыкновенными, вызывали бы лишь ненужные расходы. Придача оперативной подвижности любому войсковому соединению может быть осуществлена путем перевозки специальными автотранспортными отрядами».

Проще говоря, моторизация пехоты – отдельно, танки – отдельно. Если мы не имеем средств на полную моторизацию, хотя бы в масштабах объединения, тогда отдадим приоритет танку как средству, дающему реальное и решительное превосходство, пусть лишь в определенном месте и в определенный момент. Между прочим, это один из вариантов все того же принципа Гудериана «Klotzen nicht Kleckern!» – «Бейте, а не шлепайте!», сиречь не пытайтесь достичь успеха везде, а сосредотачивайте максимум наличных средств и ресурсов в одном месте, где вы чувствуете себя наиболее сильными.

В данном случае Советский Союз, не имевший к началу 1930-х годов вообще никакой автомобильной промышленности, не мог даже надеяться соперничать с крупнейшими армиями мира по уровню моторизации. Но использование танков давало шанс уравновесить это отставание достижением преимущества в другой области, поэтому нет ничего удивительного в том, что советская военная теория сделала основной упор на танки, а не на подвижную войну, сиречь блицкриг. Хотя, как мы убедились, еще на рубеже десятилетий Калиновский прекрасно понимал суть блицкрига, сформулировав ее гораздо яснее, чем Гудериан.

Впрочем, спор о том, кто же был истинным «отцом» теории блицкрига – Гудериан, Фуллер, де Голль или Калиновский, – не имеют особого смысла, ибо надо учитывать одну важную вещь: на поле боя войска руководствуются не книжной теорией, а практическим опытом, полученным в ходе предыдущих боевых действий.

История не знает случаев, когда те или иные теоретические достижения позволяли добиться решающего перевеса над противником. Даже введение технических новинок давало эффект только тогда, когда сопровождалось технологической возможность применения подобных новинок в массовом порядке. Что с того, что дредноутную схему линейного корабля придумал в 80-х годах XIX века русский инженер Степанов, если впервые она была использована англичанами двадцать лет спустя? Первые многомоторные бомбардировщики были спроектированы и построены в России и Италии, но на ход боевых действий Первой мировой войны это не оказало ровным счетом никакого влияния и волнует сейчас только любителей искать родину слонов в своем Отечестве.

Зато реактивные истребители, причем второго поколения, впервые массово применил Советский Союз, сразу же добившись весомого влияния на ход боевых действий в Корее. И это при том, что технический приоритет в создании и применении реактивной авиации, безусловно, принадлежит немцам, а превосходство в общем количестве реактивных машин к началу 1950-х годов бесспорно держали Соединенные Штаты Америки.

Точно так же приоритет в изобретении блицкрига и приоритет в применении этой тактики на поле боя вполне может принадлежать разным людям и разным армиям. Более того, часто случается так, что, придумывая одну вещь, изобретатель создает совсем другую. Один из пионеров электрического освещения, русский ученый Лодыгин, вообще-то разрабатывал вертолет – разведывательный геликоптер с электромотором, питаемым с земли по кабелю. По его мысли, такое устройство должно было заменить на войне привязные аэростаты, используемые для наблюдения за противником. А электрическая лампочка предназначалась всего лишь для освещения кабины аппарата – но именно благодаря ей имя Лодыгина осталось в истории…

Вот и Гейнц Гудериан, в середине 1930-х годов пропагандируя необходимость создания танковых войск, представлял себе танковую войну совершенно не той, какой она оказалась пять-семь лет спустя. Внимательно читая его книгу «Внимание: танки!», с удивлением обнаруживаешь, что пишет он о совершенно другой войне – вовсе не той, что в реальности вела Германия. Бессмысленно искать в этой работе описание той тактики танковых войск, какую вермахт использовал в своих победоносных наступлениях 1939-1942 годов. Ее там просто нет.

Куда более развернуто оперативных приемов и принципов танковых действий Гудериан касается в своей послевоенной работе «Танки – вперед!», хотя и здесь скорее склонен обсуждать организационные, нежели теоретические моменты. Он не говорит даже тех элементарных вещей, что мы изложили выше. Конечно, можно заподозрить, что «Быстроходный Гейнц» чего-то недоговаривал, чтобы не облегчать жизнь потенциальному противнику, но, судя по всему, многие вещи просто казались ему самоочевидными, не требующими специального подчеркивания. Это вообще очень распространенная ситуация: специалист ведет речь для специалистов и опускает элементарное, а дилетант видит в этом пропуске особый смысл.

Следует оговориться, что блицкриг никогда и нигде не был сформулирован в виде единой теоретической доктрины. Это позволяет отдельным исследователями утверждать, что блицкрига как явления не было вообще – а немецкие победы были либо случайностью либо следствием крайне низких боевых качеств их противников.