– Ну… не скажу точно. Но слышал случаи, когда и двадцать лет спустя вещи исследовали, и генетический материал пригодный находили.

Я вспомнил свое удостоверение. Оно лежит в общаге, в надежном месте. Спрятано. Ну что ж… вот она, моя ниточка к правде.

Будем надеяться, кровь на удостоверении ещё пригодна. Если нет – буду искать другой след…

А вслух продолжил выспрашивать у Корюшкина:

– Скажи, Ваня, а если человек жив-здоров, но не хочет давать вот этот буккальный эпителий? Ну не буду же я ему ватной палочкой в рот лазить. Как незаметно взять, чтобы он и не понял?

Корюшкин почесал нос, поправил очки:

– Ой, Макс, что ж у тебя всё так сложно-то… Принеси его вещь, которой он постоянно пользуется. Ну, например, наволочку с подушки. Рубашку не стиранную.

– Наволочку? – поморщился я. – Сложно. Что-то попроще.

– Ну… кружку. Из которой только он пьет. Главное, чтобы немытую. Или, на худой конец, шариковую ручку. Только ту, которой пользуется именно он постоянно, и никто больше.

– О, ручка – это нормально, – кивнул я. – Всё, завтра принесу тебе объекты.

Помолчал, потом добавил:

– А если вот старую кровь… как лучше? Вместе с предметом-носителем тащить или как?

Мне, естественно, не хотелось светить тут именные корочки.

– Ай, опять темнишь… – проворчал Корюшкин, но открыл ящик и достал тубус с палочкой. – На. Специальная. Намочишь водой, поелозишь по следу крови. Эта головка из флокса, специальные волокна, всё впитывает. Потом обратно в тубус – внутри сорбент, осушитель, материал не загниёт и… короче, дальше помнишь.

Я взял в руки палочку, покрутил.

– Только смотри, – крикнул мне вдогонку Ваня, – этой палочкой больше ничего не касайся! Никакой чужой ДНК, никаких примесей чтоб. Ошибки потом не исправишь.

– Всё понял, товарищ эксперт, – щёлкнул я каблуками. – Сделаем, как в аптеке.

И вышел из кабинета, чувствуя в кармане тубус – словно маленький ключ к разгадке моей собственной жизни.

* * *

Закинув рапорт в кадры, я двинулся не в общагу, а в квартиру, где жил раньше с Машкой. Надо было собрать кое-какие вещи для поездки.

Маша встретила новость о моём «отпуске» с кислым видом. Вздыхала, ходила по комнате, наблюдала, как я укладываю рубашки в чемодан.

– Я думала, мы последние дни вместе проведём, – протянула она с жалобой в голосе.

– В смысле – последние дни? – удивился я, поднимая бровь. – Маха, я ж не навсегда уезжаю.

– Эх, Максим… – девушка заламывала руки и кружила по комнате, как по сцене. – Ты даже не в курсе…

– Так. Чё за причитания? – буркнул я, застёгивая молнию.

– Я перевожусь, – вдруг выпалила она.

Я замер, распрямился, оторвался от чемодана:

– Как это «перевожусь»?

– Ну, вот… предложили в Питере должность. И город мне понравился. Я уже рапорт написала на перевод. Весь отдел знает…

– И мне ничего не сказала? – нахмурился я.

– А ты бы и не заметил! – дернула плечиком Машка, надув свои губищи. – Тебя вечно нет, всё у тебя «дела-дела».

– Ага… дела, – буркнул я.

Если б я ей начал рассказывать – за неделю бы не закончил.

– Знаю я твои дела… – Машка резко замялась, но взгляд скосила в сторону. – По бабам шастать…

Я ничего не стал ей отвечать, просто подошел, приобнял и чмокнул в макушку.

Но отговаривать Машку от перевода я не стал. Зачем? Ей нужно дальше двигаться, своё будущее строить, о семье задумываться. А я… я пока одинокий волк. Одинокий – не значит без женщин. Одинокий значит без своей волчицы. А лисичек вокруг хватает.

Я по-прежнему стоял и обнимал её за плечи.

– Жаль, конечно, – сказал я тихо и искренне.

Маша прижалась ко мне, на секунду замерла, потом поцеловала. Но сразу же отстранилась, выдохнула с горечью:

– Жаль?.. Это всё, что ты можешь сказать, Макс? Я думала, ты будешь просить меня остаться. Хоть как-то отговаривать… Яровой, это всё, что ты можешь мне сказать? Жаль?

– Ну… может, там тебе и вправду лучше будет, – пожал я плечами. – Перспективы, карьера. Ты сама говорила…

– Ах вот оно, что… Алька у тебя! – вдруг взорвалась Машка. – Всё-таки с ней, да? Опять с ней? Вот стерва. Подруга называется.

Она ещё что-то там бормотала, ругалась, пока я не притянул её к себе и не заткнул рот крепким поцелуем.

Нет, я не собирался пудрить девчонке мозги. Поэтому про Альку, не скрывал, не отмазывался. Но в тот момент хотелось именно Машу поцеловать. Не чужие люди. Совсем не чужие.

Хотел как лучше, получилось… как всегда.

А дальше мы сами не заметили, как оказались в тишине спальни. Где всякие слова уже были лишними.

Лишь из соседней комнаты, из телевизора, доносилась музыка.

«Я календарь переверну, и снова третье сентября…» – лирически подхрипывал Шуфутинский.

Глава 2

Лишь только вышел на крыльцо аэропорта – меня сразу облепили таксисты, как мухи. Голосили едва ли не хором: «До города, недорого!» Я махнул первому попавшемуся.

– Гостиница «Альтаир», – сказал я.

Он заломил цену, я сбил в два раза.

– А, так ты местный! – удивился он. – Сразу бы сказал… А зачем тогда гостиница?

– Так надо, – буркнул я, не желая с ним разводить лирику.

Знал я эту породу: сначала начнёт дороги ругать, потом гаишников, дальше про политику умные речи гнать, а в конце выяснится, что у него ферма какая-то майнинговая, два магазина, а таксует он «для души, чтоб дома не сидеть».

– Совсем оборзели! – ругался таксист, объезжая ремонт на дороге. – В дождь асфальт кладут, смотри, что творят… Надо в группу скинуть видос.

«Ага, первая стадия пошла» – подумал я и промолчал, чтобы не начались вторая и третья. С современными таксистами мне говорить не о чем.

То ли дело в девяностые…

В те годы садишься в «шестёрку» или «Волгу» – и разговоры идут совсем другие. Все про «зелень» судачили. Про чеченскую войну – каждый считал себя экспертом, обсуждали, кто там виноват и когда всё кончится. И про братков, конечно: кто где кого хлопнул, у кого какая «крыша», кто на районе рулит. Всё это было триггерами того времени. Сядешь – и вроде как всю сводку за вечер узнаешь.

Сейчас – пустота.

Раскинулись на холмах громадины строек с необъятными парковками, сверкающими новыми фасадами. Потом центр: стекло, бетон, реклама – и пробки, пробки, пробки. Нет, это тебе не Новознаменск, – отметил я. Человейник здесь под миллион, жизнь кипит, суета городская чувствуется в каждом повороте улицы.

Доехали почти молча, под бубнеж таксиста, а иногда его выкрики.

– Смотри, какая пошла! У-ух!

Или такое:

– Куда прешь, курица? Насосала и права купила!

Таксист, наконец, высадил меня у гостиницы. Я расплатился, добавил напоследок:

– Тебе бы ферму завести, майнинговую, а не вот этим заниматься.

Он застыл с открытым ртом, как будто я ему сокровенное открыл. Я забрал сумку и, не оборачиваясь, зашагал по ступенькам.

Гостиница оказалась непритязательной – постройка ещё советских времён. Серый фасад, местами щербатое крыльцо. В холле вроде бы, современный ковролин, но уже переживший не одну тысячу ног.

Черненко говорил: на мою фамилию номер уже забронирован. В самой обычной гостинице. И я нисколько не удивился, что номерной фонд тут такой же простенький, как моя прошлая жизнь.

Мне достался одноместный. Эконом, самый что ни на есть. Хотя рука так и тянулась ткнуть пальцем в люкс: «Вот этот, пожалуйста». Деньги позволяли. Но надо было держаться версии – простой мент в отпуске, без шика и понтов. На свою зарплату опера люксы не снимают.

Открыл дверь карточкой. Вот и вся современность, осталась за порогом. То, что внутри, будто застыло во времени.

Шкаф – тяжёлый, лакированный, с исцарпанной полировкой, пахнущий старыми книжками и бабушкиным комодом. На стенах кофейные обои в мелкий узорчик, местами потемневшие от прожитых лет. Кровать с деревянной спинкой – крепкая, как из казённого фонда, с тугим матрасом.

У окна – тумбочка под телевизор. Сам телевизор, хоть и плоский, но размером чуть ли не с книжку. Маленький и бюджетный. В углу – мини-холодильник чуть выше колена, но гудящий, как полноценный колхозный трактор на холостых. Зеркало в простенькой раме, чуть мутное, да ещё с налетом по краю.

В ванной – кафель, помнящий перестройку. Белый когда-то, теперь сероватый, кое-где с трещинами. Душевой шланг с изолентой на изгибе, кран со скрипом.

Я огляделся и улыбнулся. Ну да, будто в прошлое попал. В девяностые. Оно и понятно: цена соответствующая. Невысокая. Как и сам номер – непритязательная.

Я глянул на часы – до встречи с куратором ещё два часа. Черненко сказал встретиться с их человеком, который уже давно работает здесь, но не числится за местным управлением. Значит, не доверяет он здешним коллегам. И правильно. Если Инженер окопался именно в этом мегаполисе, то вполне мог пустить корни и в органах. А мой куратор, похоже, работает под прикрытием, давно здесь обжился. Его задача – ввести меня в курс дела и выдать инструкции по охоте. Об этом Черненко мне прямо не сказал, но я и сам всё понял.

Я принял душ, побрился, натянул джинсы и свежую рубашку, прихватил ветровку и спустился в ресторан.

Там на меня уже никто косо смотреть не будет – обычный постоялец, какой с него спрос. Поэтому хоть здесь я позволил себе шикануть. Ну или почти шикануть, все же меню здесь простенькое, не разгуляешься. И я выбрал именно то, что любил ещё в девяностые, когда заходили в «кооперативные» кафешки и считали это верхом кулинарного искусства.

Заказал себе салат «Оливье». Потом суп харчо – густой, пряный, с мясом, чтобы ложка стояла. На горячее – бефстроганов с картофельным пюре, кусок свежего хрустящего хлеба. И к этому – маринованные огурчики в качестве закуски.

А сверху всё это залил бокалом холодного «Жигулёвского».

Посетителей в этот час было немного, редкие официанты слонялись по залу сонные, как мухи после осеннего заморозка – вроде, живые, но уже жужжать не способны.

За соседний столик присела молодая дамочка. Та самая порода, на которую мужики головы сворачивают, пока шея не хрустнет: длинные тёмные волосы, тонкая талия, платье сидит как влитое. Глаза – такие, что и без слов ясно: характер у хозяйки этих глаз ещё какой.

Она говорила по телефону. Вернее – орала.

– Ну и вали к своей секретутке! Всё! Между нами всё кончено, слышишь, кобелина? Через госуслуги на развод подам, даже не заявляйся ко мне!

Зал затих, официанты застыли с подносами, а она ещё с минуту кромсала несчастного мужика в трубке. Потом резко сорвала с пальца обручальное кольцо и швырнула на пол. Кольцо, как живое, подпрыгнуло несколько раз и зазвенело по мраморным плитам.

Когда-то этот мрамор с колоннами смотрелся величественно. Теперь же – потускневший, весь этот советский постмодернизм выглядел архаично, чуждо. Как, впрочем, и вся гостиница «Альтаир» вместе с её интерьером.

Один из официантов, ещё минуту назад этакая сонная муха, вдруг переродился в прыткую обезьянку. Метнулся кабанчиком, догнал кольцо, ловко подхватил его на лету. Вернулся и услужливо протянул даме. Глаза масляные, улыбка кота из мультика – только хвоста пушистого не хватало. Сразу видно: любит он головы сворачивать на таких красоток.

– Вот, пожалуйста, вы уронили, – почти пропел он, растекаясь любезностью.

Видно было, что сообразил быстро пингвинчик – дама только что сбросила супружеское ярмишко, значит, срочно требуется «мужское плечо» для утешений и жилетка. А жилетка на нем сидела по-гусарски.

В ответ женщина пробормотала что-то невнятное, взяла кольцо и тут же потеряла к нему интерес. А на официанта – и вовсе внимания ноль. А тот всё прыгал, как петрушка на ярмарке, распинался, что-то лепетал: мол, да-да, большинство мужиков – козлы редкостные, а он вот совсем другой. И кстати, его Артемом зовут.