К восьми спустился. Через пару минут подошла Оля. На этот раз – в ярко-синих обтягивающих джинсах и тоже чёрной футболке, сверху же она предусмотрительно накинула утеплённую джинсовку. Бедра и осанка – как раз то, что исполнители рок-баллад называют настоящим вдохновением.

– Готов посетить самое антуражное заведение города? – спросила Оля.

– Веди.

Такси приехало быстро. По пути я то и дело поглядывал в зеркало заднего вида. Через пару машин тянулся неприметный грязно-белый фургончик. Похоже, мои топтуны. Бдят.

Оля болтала теперь заметно живее, чем днём. Щёчки горели – то ли вечер бодрит, то ли фужер шампанского перед выходом приняла.

Бар этот располагался в отдельном здании – раньше, судя по планировке, здесь была какая-нибудь проектная контора. Теперь – «Горилла Рок-Бар» (название – с зубастой вывеской и неоном).

У входа – ряд мотоциклов: чёрные массивные чопперы и полегче «дорожники», пара тур-эндуро, аккуратно выстроенных носами к тротуару.

Сходка байкеров? Вечер обещал быть интересным. Поднялись по крыльцу. Вошли.

Внутри сразу ударили в нос пивной дух и табачный дым, смешанный с запахом жареного. Слышался хлёсткий треск – удар кия по бильярдному шару, стук кружек о дерево, гул голосов, а поверх этого всего лились тяжёлые гитарные риффы. Зал небольшой, столиков десять, в центре барная стойка. За ней бармен в майке с логотипом «AC/DC» протирал кружку. На стенах – постеры старых рок-звёзд: «Кино», «ДДТ», «Алиса», «Наутилус», «Ария», «Король и Шут». Между ними западная классика – «Metallica», «Nirvana», «Guns N’ Roses», «Motörhead». Под потолком флаги, пара кожаных курток с нашивками висят как трофеи. В углу – маленькая сцена с барабанами, усилителями и старым ламповым комбиком, который выглядел больше как музейный экспонат, чем рабочий инструмент.

Контингент мне сразу не понравился. Волосатые руки, кожа, джинса, жилетки с нашивками. Как будто попал на съёмки американского боевика. Казалось, ещё чуть-чуть – и кто-нибудь полетит через стол.

– Слышь, дружище, – окликнул я бармена, – нам вон тот столик, у окна, в углу.

Бармен молча тёр кружку, не реагировал, будто оглох, а подошедший официант наклонился и тихо сказал:

– Молодые люди, вам лучше уйти.

– Не поняла, – Оля явно уже настроилась на рок-вечер. – С чего это ты нас выгоняешь?

Она уже была готова устроить барный скандальчик. Понятно, что после сцены с бывшим хотелось ещё постоять за себя.

– Тише, – остановил я её и повернулся к официанту. – Уважаемый, дама задала вопрос. Изволь объясниться.

– Вы меня не так поняли, – прошептал тот. – Тут раз в месяц собираются… ну, как бы, мотосообщество. Байкеры-анархисты. Скандальные ребята. Наши постоянные клиенты в этот день не ходят – можно нарваться. Вплоть до больнички. Они мужики безбашенные. Никого не боятся. Даже ментов. Вообще власть не уважают. Полицию в том числе. Видите ли, у них жизненная позиция такая. Поэтому я вам советую.

– Ментов не уважают? – переспросил я.

– Вообще.

Я улыбнулся:

– Это хорошо.

Про себя отметил: сколько можно ждать Инженера? Серый просил «засветиться» – ну так где ж ещё, как не здесь? Публика – шумная, взгляд у охраны туповатый, у некоторых посетителей – вовсе шары залиты. Идеальное место для «засветиться» и попасть, например, в ролик в сети с заголовком: «Драка в баре», «Мужик жжёт».

– Мы остаёмся, – хлопнул я кулаком по стойке. – Займём, как я уже сказал, вон тот столик.

Официант вздохнул с какой-то привычной обречённостью и повёл нас к углу. Я сел спиной к стене, лицом – на вход и на зал. Телефоны – оба при мне. Если я – точка на экране смежников, значит, фургончик снаружи недалеко. А внутри – ревел рок, пена в кружках, бряцанье цепочек на кожаных жилетах.

И что-то мне подсказывало, что где-то там, в шуме и дыму, должен шевельнуться он. Инженер. Или хотя бы его посланцы.

– Что берём? – спросила Оля, листая меню, присутствие множества поддатых и бородатых мужиков ее ничуть не смущало, сразу видно – истинный геолог.

– Рок любит пиво. Ты к нему как?

– Нефильтрованное, с горчинкой… Моя слабость. И что-нибудь к нему, чтобы совесть не ругалась, что не закусываю.

– Ого… Да мы с тобой родные души.

Я добродушно развёл руками и быстро сделал заказ.

– Ну! – скоро подняла кружку Оля. – С разводом меня!

Глава 4

Тем временем на сцене зашевелились музыканты. Подстроили гитары, барабанщик проверил тарелки, и вот к микрофону выскочил их фронтмен – патлатый до плеч, худой как жердь, с жидкой бородой-оборвышем, что торчала нелепыми космами. Но голос у него, что надо, громкий и с рокерской хрипотцой.

– Ну что, друзья! – заорал он, сам захлёбываясь эмоцией. – Готовы зажечь сегодня?! Не слышу-у!

Толпа заревела в ответ.

– Пять лет! Пять лет вы вместе! – продолжал прыгать по сцене вокалист-ведущий. – Юбилей, братцы! За это до дна! – он взмахнул костлявой рукой, и из зала посыпался свист, рёв, звон кружек.

Байкеры оживились, задвигались. Кто-то вскочил из-за столов, потянулся к сцене, воздев руки и грохоча сапогами по полу. По пути лапали своих подружек за задницы и бока. Те были под стать – в джинсе, косухах, жилетках с заклёпками. Женщин на этой вечеринке было мало, но хватало, чтобы шуметь и визжать в такт. Примерно одна на троих неандертальцев, зато какие – с глазами хищниц, с наглой ухмылкой, будто сами готовы вцепиться в руль и газануть в ночь. Но большинство из них, конечно, были так называемые «нажопницы». Спутницы на месте позади пилота. Девочки для тусовок и жарких ночей.

Зал гудел, как разогретый мотор. Вокалист заорал снова, перекрывая общий шум:

– Но прежде чем мы начнём свой концерт… – он выдержал паузу, кривя рот в улыбке. – Прежде чем врубим вам настоящий забойный рок-н-ролл, я хочу вызвать сюда того, без которого мы здесь бы не собрались! Вашего лидера! Президента сообщества!

Зал на секунду стих, а потом понеслось:

– Во-орон! Во-орон! Во-орон!

Пьяные бородатые морды орали, скандировали, топали. Девочки не сводили глаз.

На сцену вылез здоровяк – тактические штаны, берцы, тяжелая кожаная жилетка с нашивками, борода с проседью, бритая лысина блестит под прожектором. Взял у вокалиста микрофон, обвёл взглядом толпу и заорал так, что динамики захрипели:

– Братья и сёстры! Пять лет мы вместе в седле, пять лет наш движ живёт!

Толпа заревела, стуча кружками по столам.

– Мы проматывали трассы, мы глотали пыль дорог, мы теряли железо, теряли своих! Но мы держим строй – и нас не согнуть! Мы катим навстречу ветру, и нам похрен, что думает мир!

Крики, свист, хлопки.

– За свободу, чёрт возьми! Чтобы никакой чинуша, никакой мент, никакой грёбаный регламент нас не привязал к бордюру! Мы рождены катить, и катить будем, пока моторы живут!

– Во-орон!!! – подхватила толпа, кто-то, войдя в раж, слишком сильно грохнул кулаком по столу, разлетелись орешки и пивная пена.

– И ещё, братцы! За тех, кто знает цену дороге! За тех, кто лежит под курганами, сгинул под колёсами дальняка. Они не умерли – они просто ушли вперёд, держат нам трассу на небесах.

Толпа на секунду стихла, потом взорвалась ещё более громким ревом, кружки стукались, пиво лилось через край.

– Ну, и чтоб не скатиться в слюни – давайте за нас, живых! За железо, за баб, за рок-н-ролл и за наши е**нутые головы! – рявкнул Ворон, вскидывая кружку. – А теперь, братва… погнали кутить так, чтоб весь город понял – у «Анархистов» сегодня юбилей, и дорога сегодня только наша!

Музыканты вдарили вступительный аккорд, толпа подпрыгнула, и зал загудел, будто сам мотор в три сотни лошадей завёлся прямо под потолком. Кружки снова взмыли вверх, поднялся гул, звон стекла. Кто-то даже лез на стол, размахивая жилеткой. Ворон удовлетворённо хмыкнул, сжал микрофон и рявкнул музыкантам:

– Жгите, ребята!

И пошёл панк-рок – забойный, дёрганый, про дороги, про бензин и про то, что «жизнь – это трасса, а мент – это яма». Толпа тут же подхватила примитивные слова куплета, завыл мотор пьяного хора, кто-то свистел.

А Ворон, довольный, спрыгнул со сцены, и сразу схватил свою тёлку. Под общий свист и улюлюканье они выдали такой страстный шоу-поцелуй, что ползала заорало: «Во-о-о!»

Баба повисла на нём, выгнулась дугой, будто танцовщица на шесте, и закрутила бёдрами. В тугих джинсах её задница работала, как прожектор – от неё глаз не мог отвести ни один мужик в баре. Пьяные взгляды липли к её фигуре, словно к магниту.

Блондинка. Пышные локоны отливали золотом в свете прожекторов. Грудь – высокая, налитая, туго обтянутая майкой с глубоким вырезом. Но лицо… лицо оказалось не из простых. Не кукольная дурочка, не пустая картинка. Умные глаза, прищуренные хищно, с усмешкой – эта женщина знает себе цену и знает, как вывести мужика из себя одним взглядом.

И она вывела – повела бёдрами, играя ножками, и вся мужская половина бара забыла даже о музыке. Каждый второй уже мысленно видел себя на месте Ворона.

* * *

Все веселились – орали, прыгали, кружки звенели, как боевые колокола, – а мы с Ольгой сидели так же, как и сели. Не дёрнулись. Потягивали пивко, закусывали луковыми кольцами да нарезкой из красной рыбы. Словно были чужими на этом празднике жизни. Но, честно сказать, нам это и нравилось. Сидишь в углу, наблюдаешь, и кажется, будто кино смотришь, только звук врублен на полную катушку и пол дрожит.

Однако не всем нравилось, что мы так мирно себе сидим. Оля-то – баба видная, с первого взгляда ясно, что не из простых. В такой обстановке её вид был – как исходящий дымком стейк на гриле среди голодающих. А тут женского народа – раз, два и обчёлся. Вот и тянуло подвыпивших неандертальцев к приключениям. Уже двоих я от стола отогнал. Один с кружкой в руке подошёл, заплетающимся языком приглашая на танец, второй вообще пытался схватить за руку и утянуть. Пришлось быстро и доходчиво объяснить, что тут занято.

Тем временем Ворон со своей красоткой перестали сосаться. Главарь ушёл к столу – бухать с ближайшими дружками. А его блондинка осталась в центре зала и начала извиваться под живую музыку. То ли змею изображала, то ли просто голодную самку, которой тесно в собственном теле. Получалось у неё красиво, спору нет. Глаза сами притягивались. Но ни один мужик к ней не сунулся: знали, чья это женщина. Женщина Ворона – значит, святое.

Остальные девки молча косились, завидовали: длине её ног и упругости задницы в тугих джинсах.

Я смотрел не косо, не украдкой, а прямо. В лоб. И Оля это заметила. Надула губы, покосилась и проговорила с упрёком:

– Эй, Макс, ты со мной? Ты меня совсем не слушаешь.

– Как это – не слушаю? – улыбнулся я. – Ты про бурильщиков рассказывала, как вы в тайге спорили.

– Ну да, а сам на тёлочку залип, – прямо высказалась она.

– Музыка хорошая, и басист лабает четко, – снова улыбнулся я и отпил из кружки.

Оля фыркнула, но взгляд у неё смягчился. Видно, и сама понимала: тут уж не залипнуть было трудно.

Она защебетала, подсев ближе, почти прижимаясь ко мне плечом.

– Ты не представляешь, Макс, – рассказывала она, перекрывая шум бара. – Тайга – это не только деревья и зверьё. Это такая сила, что рядом с ней человек – что та мошка. Мы там с бурильщиками спорили: они кричат, что техника всё возьмёт, бур пройдёт сквозь любой пласт. А я им: «Земля не прощает наглости. Захочет – и раздавит». И ведь правда, нас тогда дождями отрезало, дорогу смыло, неделю жили на тушёнке и грибах. Один раз даже костёр не могли развести – сыро было, хоть выжимай.

Она рассмеялась, поправила волосы и вдруг резко посерьёзнела. Посмотрела прямо в глаза, будто собиралась уличить:

– А ты, я смотрю, женщин любишь, – сказала она тихо, но твёрдо. – Красивых.

– Ну а куда ж без них? – хмыкнул я.

– Ну так хоть бы меня поцеловал, – выдала Ольга.