– Хочу поцеловать тебя, – говорю прямо, не отводя взгляда.

Эмма резко прикрывает лицо ладонями, и мне приходится от нее отпрянуть.

– Боже, это так…

– Так?

– Сложно.

– Всегда можно упростить.

– Не это. – Эмма поглядывает на меня сквозь щелочку между пальцами.

Она действительно милая.

– Мы же договорились, – бормочет она, напряженно дергая плечами.

– Это было до того, как ты позвала Йонаса на родительский ужин. – Мой голос натянут как струна.

Эмма опускает руки и качает головой, на ее лице проскальзывает смятение.

– Это не то, что ты думаешь.

– Тогда ответь на мой вопрос: зачем?

Она не смотрит на меня, лишь нервно проводит пальцами по волосам, запутывая пряди.

– Мне было страшно, – отвечает тихо, едва слышно.

Я еле сдерживаюсь, чтобы не схватить ее за руку и не заставить посмотреть на меня.

– Страшно? – требую продолжения.

– Страшно спускаться в метро. А он оказался рядом…

Я замираю. Кажется, будто кто-то с размаху дал мне в живот. Страх. Но не тот, от которого цепенеешь. Тот, который превращается в глухую боль.

– Страшно из-за того инцидента? – Мне удается задать вопрос спокойно, хотя внутри все стягивается тугим узлом.

За окном полностью стемнело, но мы так и не включили свет. Фонари заливают комнату мягким желтым светом. Эмма обхватывает себя руками.

– Да. Мне не по себе в публичных местах. Но и это не все… я не могу заставить себя снова снимать контент. У меня горят предложения по рекламе. – Ее голос дрожит. – Но вдруг кто-то еще меня узнает?

– Тогда ты опять позвонишь мне, – твердо говорю я. – Я приеду, и никто не посмеет тебя обидеть. Хочешь, буду ходить с тобой везде?

Она качает головой, пряди волос спадают на лицо.

– Я не могу звонить тебе каждый раз…

– Можешь.

– Нет, не могу!

Я вздрагиваю. В ее глазах сверкают слезы, и я чувствую: сейчас она скажет что-то, чего я точно не готов от нее услышать.

– Поль, я не могу дать тебе то, что ты хочешь…

Я моргаю. Правильно ли я расслышал?

– Я ничего от тебя не жду… – растерянно тяну я.

– И это неправильно! Ты должен ждать! Ты должен получать ровно столько же, сколько отдаешь сам! – Она вскидывает руки от волнения. – Ты не можешь постоянно ставить мои потребности выше своих!

Я ощущаю, как во мне медленно поднимается что-то болезненное и злое, готовое спорить.

– Не говори мне, что я могу и не могу.

– Хорошо, тогда слушай! – Она резко делает шаг ко мне и упирается ладонями в мою голую грудь.

Ее прикосновение обжигает.

– Я не могу принять то, что ты ставишь мои потребности выше своих. Это неправильно!

– Что значит «неправильно»? Кто решает, правильно это или нет? Что за детские определения?

– Я решаю! – неожиданно упрямо выдает она, и ее решительность ошарашивает меня. – Мы не можем продолжать, это глупый замкнутый круг!

Что-то внутри меня обрывается, с глухим стуком разбиваясь о реальность. Я не сразу понимаю, что это. Но в груди вдруг становится так пусто, что даже дыхание дается с трудом.

– Эмма, стой, мы вообще не должны сейчас спорить. – Я пытаюсь обнять ее, но она отстраняется, словно я вдруг стал для нее чужим.

Она ускользает из моих рук. Я следую за ней.

– Тебе страшно выходить из дома. Вот что мы должны обсудить и как-то решить!

– Не «мы», а «я». – Ее голос дрожит, но она стоит на своем, продолжая пятиться. – Ты должен решать свои проблемы.

– Но твои проблемы – это мои проблемы! – чуть ли не кричу я. – Ты важна для меня!

Она останавливается, смотрит на меня… В ее глазах – тоска, боль, усталость.

– Адам был для меня так важен…

– Но я не он.

– Да, в нашей истории Адам – я.

Слезинка скатывается по ее щеке, и я замираю, не в силах ничего сделать. Тени ложатся причудливыми узорами на стены позади нее, делая силуэт Эммы еще более хрупким.

– Я принимаю все, что ты даешь мне, как должное… А это очень эгоистично.

– Но я сам хочу давать тебе все это…

– Я тоже хотела отдать все, что у меня есть. Ему. – Она сжимает пальцы в кулак, будто собираясь с духом. – А потом обнаружила себя опустошенной.

Я медленно подхожу ближе, стираю слезы с ее щек, но Эмма не смотрит на меня.

– Нет, Поль. Я не поступлю так с тобой. – Она выдыхает и шепчет дрожащим голосом: – Я не разобью тебе сердце.

– Ты разбиваешь сейчас, – отвечаю я и утыкаюсь лбом в ее лоб. Чувствую на лице ее дыхание – сбивчивое, неровное. – Не делай этого. Мы можем просто дружить. Как ты и просила, помнишь? – Мне необходимо переубедить ее.

Эмма медленно качает головой, ее губы дрожат, словно она силится что-то сказать.

– У тебя была температура после случившегося, и ты сказала, что тебе нужна моя дружба.

По ее красивому лицу тонкими ручейками продолжают течь слезы, теряясь на линии подбородка.

– Она мне и правда нужна. – Эмма опускает руки мне на плечи, и ее пальцы, такие легкие, теплые, ласково гладят мою кожу.

От этих прикосновений внутри все сжимается.

– Но такая дружба разрушает тебя. – Ее голос тихий, но я отчетливо слышу каждое слово. – И я слишком хорошо знаю, как это ощущается.

Я закрываю глаза, в груди все трещит по швам.

– Не делай этого, – глухо прошу я.

Она улыбается мне сквозь слезы, и эта улыбка – последний луч солнца перед ураганом. Вдруг ее губы прижимаются к моим. Сначала это лишь легкое прикосновение – мягкое, осторожное, будто я запретный плод, который может отравить ее… Но уже в следующую секунду поцелуй становится глубже, в нем появляется отчаяние. Я чувствую, как Эмма дрожит. Ее пальцы сжимают мои плечи, сначала нерешительно, потом крепче.

Я вдыхаю ее, утопаю в тепле ее тела, дыхания, губ. Она целует меня медленно, словно хочет растянуть момент, но в этом нет нежности – поцелуй горький, пропитанный слезами. Ее слезы на вкус соленые, как морская пена, разбивающаяся о скалы. Я отвечаю на поцелуй, поддаюсь, забываю о реальности. Сжимая талию Эммы, прижимаю ее ближе к себе. Ее тело теплое, податливое, она позволяет моим рукам изучать ее. Я провожу языком по ее нижней губе, она вздрагивает, но не отстраняется, наоборот – отвечает жарче, ненасытнее. Она обхватывает мою голову руками, пальцы зарываются в волосы.

Этот поцелуй как солнце в последний момент перед закатом – яркое, слепящее, но неумолимо уходящее за горизонт. Я отчаянно вдыхаю ее, зарываюсь пальцами в ее волосы, но Эмма отстраняется.

– Ты больше никогда не замерзнешь из-за меня, – шепчет она мне в губы, а я чувствую, как внутри меня что-то рушится. – Потому что я тоже тебя люблю.

Она медленно делает шаг назад, взгляд затуманен, но в нем читается решимость.

– А теперь… прощай, Поль.

Когда-то я строил замки из песка, верил, что их не разрушит ни один шторм. Но теперь эти замки размыты ее слезами. А волны уносят их последние очертания.

– Прощай, – повторяет она тверже, и по ее щекам текут те самые слезы.

Глава 12

Эмма

Поль ушел пять дней назад. Пять дней – это сто двадцать часов, или четыреста тридцать две тысячи секунды. За это время я раз восемь стояла перед камерой в надежде снять хотя бы одно видео. Спойлер: не вышло. Пять раз я пыталась накраситься – тоже не вышло. И раз пятьдесят хотела позвонить Полю, чтобы взять свои слова обратно. Снова безуспешно. Я также не открыла дверь Йонасу, хотя он стучался трижды и даже просунул под дверь две записки.

На первой кривым почерком было написано: «Пошли гулять?»

На второй: «Если что, я умею слушать».

Мне действительно нужен был кто-то, с кем можно поговорить. Просто обсудить события последних дней. Начиная с ужасной погоды – в Париже пятый день подряд шел дождь, капли барабанили по стеклу, вызывая лишь еще бóльшую меланхолию, – и заканчивая тем, что случилось в торговом центре. Мне до жути хотелось выговориться и услышать, что такое больше не повторится. Что я в безопасности. А потом наконец заговорить о самом сложном – о моих отношениях с Полем. Мне так хотелось услышать, что я все сделала правильно. Поставила точку, в которой мы оба нуждались.

Но Йонас не годился для роли собеседника – я бы не поверила в искренность его слов. Позвонить Полин? Возможно, мне стоило хотя бы ответить на ее сообщения. Но не хотелось навязываться со своими глупыми проблемами, в то время как у нее романтическое путешествие… Оставалась Анабель. Но она бы все свела к звездам. А мне сейчас не нужен астрологический прогноз. Мне нужно, чтобы кто-то просто обнял, понял и погладил по спине. Вдруг ко мне приходит осознание, от которого в груди снова возникает боль. Этим кем-то мог быть только один человек – Поль. Но он больше для меня не доступен.

И от этого внутри все разрывается.

Впервые в жизни мне захотелось выплеснуть эмоции, разрушив что-нибудь. Взять в руки вазу и разбить ее об стену. Или разнести все вокруг бейсбольной битой. Но не в своей студии. Нет-нет, я слишком долго красила стены в идеальный розовый цвет. А бабочки? Возможно, для кого-то это покажется ерундой, но вырезать из бумаги идеальных бабочек и аккуратно наклеить их на стену стоило целого месяца ежедневной работы. И все же до безумия хотелось что-то сломать.

Всему виной комментарии. Раньше меня задевали те, где девушки писали, что я далека от их представления об идеальной красоте. Не понимаю этой потребности – сказать незнакомому человеку, что он «толстый», «уродливый» и «непонятно как набрал столько подписчиков». Вопрос «что в ней находят?» – один из тех, на которые у меня никогда не было ответа. Но я занимаюсь бьюти-блогингом с подросткового возраста, и в свои двадцать лет я прекрасно понимаю, что не могу нравиться всем.

Как любит шутить Полин, не у всех же офигенный вкус! Однако после случившегося в торговом центре… После слов того мужчины… Я стала замечать другие комментарии. И они были не от девушек. Сальные, двусмысленные. Обсуждения моего тела. Моей сексуальности. Мерзкие «комплименты» от незнакомцев, подробно описывающих, как именно они хотели бы доставить мне «удовольствие».

Страшно ли мне? Нет. Мне противно. Впрочем, кого я обманываю? Страшно… Вдруг я буду идти по улице и случайно встречу одного из этих комментаторов? Вдруг он решит, что это его шанс, как тот преследователь? Что тогда?

В дверь громко стучат. Я замираю на диване, сердце начинает отбивать нервный ритм. Йонас? Скорее всего, он постучит еще трижды, а потом под дверью появится очередная записка. Но стук становится только громче, резче, настойчивее. Я чувствую, как к горлу подкатывает тревога, но тут раздается голос – громкий, раздраженный и такой знакомый:

– Черт возьми!

Я знаю, кто это!

– Куда звонить, если хочу снести дверь подруги?! – гремит знакомый голос.

Полин. Я подскакиваю с дивана, но тут же путаюсь в одеяле, теряю равновесие и с глухим стуком падаю на мягкий пушистый ковер.

– ТЫ ТАМ?! Я ТЕБЯ СЛЫШУ! – орет Полин на весь дом.

Еще бы она не слышала – я так грохнулась, что, кажется, подпрыгнули даже стены. С трудом выбираюсь из одеяла, которое в какой-то момент решило, что мы с ним стали единым целым. Бегу к двери, распахиваю ее – и тут же встречаю строгий, изучающий взгляд зеленых глаз.

Полин поджимает губы.

– Ты восстала из мертвых? – Она оглядывает меня с головы до ног и тяжело вздыхает.

Подруга выглядит безупречно: идеальный загар, маникюр, укладка, будто только из салона.

– Я не спала пятнадцать часов полета! – Полин влетает в квартиру и драматично прикладывает руку к груди, подчеркивая всем своим видом, что прошла через ад. – Прямых рейсов не было! – Она морщится, будто это самое ужасное, что могло с ней случиться. – Мне пришлось лететь с пересадками! Аэропорт в Стамбуле – худшее место на земле. Не понимаю, почему он такой огромный и бестолковый?!