– Она популярный бьюти-блогер, ее преследует какой-то мужчина, – отвечаю, нервно крутя телефон в руке. – Думаю, она не в состоянии сейчас подавать заявление, но камеры наверняка записали, как он следовал за ней. Это ведь уже нарушение. И насколько мне известно, вы обязаны фиксировать такие инциденты.

– Да, но будет лучше, если она все же даст показания, – хрипло тянет охранник.

Я качаю головой:

– Девушка точно не в том состоянии, чтобы сидеть в полиции и отвечать на вопросы.

Лифт останавливается, двери лениво разъезжаются.

– Сейчас главное – задержать подозреваемого для проверки личности, – выходя из лифта, прошу я.

– Обычно у таких типов в телефонах находят много интересного, – замечает охранник и снова говорит в рацию: – Поднимите записи с камер секторов М1 и N3. – Затем обращается ко мне: – Ты знаешь, как выглядит этот тип?

Качаю головой. Быстрым шагом мы подходим к секции The Kooples – мимо полок с черными жакетами и рейлов с кожаными куртками. Вывески как таковой нет, только лаконичный логотип на задней стенке зала. Одновременно с охранником поворачиваем головы – и видим его. Мужчину в длинном сером плаще. Лет под сорок, небритый, смуглая кожа и неприятно острое лицо. Он стоит посреди торговой зоны и косится в сторону примерочных.

– Кажется, это наш клиент, – бормочет охранник.

– Какой у нас план? – спрашиваю, изо всех сил стараясь сдержаться, чтобы не подойти и не размазать этого типа по полу.

– Как бы тебе сейчас ни хотелось сделать из него отбивную, план такой: я его задержу и передам полицейским. Мой коллега подготовит записи с камер, а ты забирай подругу. Если она все-таки захочет дать показания, вот номер охраны торгового центра. Если же на камерах будет видно явное преследование, то…

– То ее показания вам не понадобятся, – перебиваю я, забирая визитку из его рук. – Я позвоню, чтобы узнать подробности.

– Наверняка рецидивист, – замечает охранник. – И скорее всего, на камерах мы найдем еще что-то интересное.

Громила делает шаг вперед и с ленивым видом направляется к преследователю. Мужчина, увидев охранника, пытается затеряться среди вещей. Охранник угадывает этот маневр и хватает его за локоть, говоря что-то на ухо. Люди вокруг ненадолго оборачиваются, но задержание проходит тихо, и инцидент не вызывает у них никакого интереса. Охранник кивает мне напоследок, после чего я направляюсь к примерочным.

– Месье, вам туда нельзя! – кричит вслед консультант, но ей меня не остановить.

– Эмма! – зову я, готовый открыть каждую шторку.

– Я сейчас позову охрану! – верещит девушка.

– Вы должны были позвать ее тридцать минут назад, когда какой-то фрик расхаживал туда-сюда по вашему магазину, – выплевываю ей в лицо, и она отшатывается.

– Он был с дочкой!

– А вы ее видели? – гремлю я. – Эмма, выходи! – кричу на всю примерочную.

Грудь сдавливают злость и паника, ноги ватные, но я не останавливаюсь. В голове громом прокатывается одна мысль: «Где она? Где она?» Ладони вспотели, дыхание сбилось.

– Я не могу встать, – наконец доносится тихий голос из-за одной из шторок.

Резким движением я срываю ткань с петель. Эмма сидит на полу, бледная, словно призрак, и вся дрожит. Все еще хуже, чем я думал. Я наклоняюсь и осторожно поднимаю ее.

– Обними меня, – шепчу ей на ухо.

Ее слабые руки обвивают мою шею.

– Поль, он все еще здесь?

Ее длинные ресницы подрагивают, губы трясутся, в глазах читается страх.

– Нет, Эмма. Его задержали, – говорю твердо, а самому хочется найти эту тварь и разбить его рожей зеркало в примерочной.

Я несу ее через весь магазин, консультант семенит рядом.

– Я даже представить себе не могла… Как же так… Господи, что же это такое? – причитает девушка. – Может, вызвать скорую помощь?

– Я хочу домой, – чуть ли не скулит Эмма, ее горячий лоб упирается мне в шею.

– Просто пустите нас в лифт для персонала, – прошу я.

Консультант молча вызывает лифт и нажимает на нулевой этаж. Она остается на третьем этаже – виновато заламывает руки.

– Простите, что так вышло, – расстроенно прощается девушка.

Двери закрываются. Начинает играть спокойная джазовая музыка, которая абсолютно не сочетается с моим настроением. Я с трудом подавляю злость.

– Тебе не тяжело? – вдруг спрашивает Эмма, напрягаясь в моих руках. – Лучше поставь меня на пол. Я могу дойти сама.

– А я могу тебя донести.

Она хмурится, но спорить сил у нее нет. Мы выходим из лифта и покидаем молл. Я несу ее к машине, около которой толпятся полицейские.

– Это тот самый парень, – доносится голос знакомого охранника. – Он спешил, не штрафуйте его.

Охранник курит. Увидев удивление в моем взгляде, он поясняет:

– Не переживай. Тем мужчиной сейчас полиция занимается. На камерах все нашлось, – успокаивающе бросает он, затягиваясь.

Полицейский помогает открыть дверь моей Audi. Я укладываю Эмму на заднее сиденье и накрываю ее своей толстовкой.

– Возможно, у нее жар. Щеки совсем красные, – говорит кто-то, неуверенно, но с заботой. – Лучше не накрывать.

Я тут же убираю ткань. Все происходит будто во сне. Я сажусь за руль и мчусь к себе.

– Ты переночуешь у меня, – говорю на всякий случай.

В ответ слышу лишь рваное дыхание. Эмму знобит.

Дорога домой проходит спокойно. Я стараюсь ехать плавно, избегая резких поворотов и торможений, чтобы не тревожить пассажирку. Город, залитый мягким вечерним светом, кажется почти нереальным. На светофорах я украдкой смотрю на Эмму – ее глаза закрыты, лицо бледное, губы едва дрожат.

Я паркуюсь перед домом, глушу двигатель и выдыхаю. Аккуратно достаю Эмму из машины. Она словно кукла – безвольно лежит в моих руках. Мы с трудом помещаемся в лифт. Миниатюрные парижские лифты явно не предназначены для того, чтобы держать в них девушек на руках. Кое-как открываю дверь квартиры, и та с глухим стуком ударяется о стену. Эмма хмурится.

– Прости-прости, – шепчу я.

Я не был дома с утра, и, кажется, у меня нет ни еды, ни даже бутылки воды. Мысленно делаю пометку, что надо заказать доставку. Отношу Эмму в спальню и кладу на помятое одеяло, пытаясь понять, что делать дальше. Нужно дать жаропонижающее. Вспоминаю о пачке долипрана^[2], которую у меня перед отъездом в Мексику оставила Полин. Лекарство лежит на полке в ванной. Я иду в ванную, открываю дверцу зеркального шкафчика и нахожу блистер, почти полный. Стакан воды – из-под крана, других вариантов пока нет. Возвращаюсь в спальню. Эмма все так же лежит, слегка подвинувшись к краю. Присаживаюсь рядом, осторожно касаюсь ее плеча.

– Эмма, – зову тихо, – тебе нужно выпить таблетку.

– Постараюсь, – шепчет она, хмурясь, и проглатывает лекарство.

Я сажусь рядом с ней на постель, облокотившись о спинку кровати.

– Поль, мне холодно. – Эмма обнимает себя, ее голос звучит совсем тихо.

– У тебя жар, – говорю, поглаживая ее по волосам, – поэтому тебя трясет.

– Укрой меня.

Я накидываю на нее тонкий вязаный плед.

– Сейчас долипран подействует, и тебе станет легче.

– Не отходи, ладно? – просит она с закрытыми глазами.

Я чувствую, как она льнет ко мне всем телом.

– Не уйду.

– Ты пахнешь свежескошенной травой, – бормочет Эмма едва слышно, утыкаясь в мой бок.

– Это хорошо или плохо?

– Это вкусно.

Глава 4

Поль

Я влюблен в лучшую подругу. Само по себе звучит как диагноз.

Мне было пятнадцать, когда я впервые увидел ее. В мой первый день в новой школе. Она бежала по школьному коридору и слегка толкнула меня локтем. Я успел заглянуть в огромные зеленые глаза – собирался возмутиться, но не смог произнести ни слова. В груди что-то сжалось, а затем разорвалось. Она даже не остановилась, чтобы извиниться. Все ее внимание принадлежало другому. А я, оглушенный, смотрел ей вслед, впервые в жизни испытав нечто необъятное, настолько масштабное, что оно не помещалось в груди. Она смотрела на него. Тем же взглядом…

Моя сестра стала ее лучшей подругой. И я не остался в стороне, мы тоже начали дружить. А мои чувства? Это действительно похоже на болезнь – и с каждым годом она лишь прогрессирует. Сейчас эта девушка лежит в моей постели. Ее лицо расслабленно, на лбу сверкают бисеринки пота – температура спала. Я глажу ее волосы и, не выдержав, оставляю краткий поцелуй. Дыхание застывает в груди.

А что, если мне суждено всю жизнь наблюдать за ее влюбленными взглядами, направленными не на меня? Готов ли я продолжать быть лишь лучшим другом? От этой мысли я разрываюсь пополам. Одна моя часть злится, призывая не терять гордость и достоинство. Другая – падает на колени, готовая простить все, лишь бы Эмма была рядом. Плевать, какую роль я играю в ее жизни.

Закрываю глаза и делаю глубокий вдох. В воздухе пахнет сладостью. Смесь ароматов. Ее запах. Мне так хочется уткнуться в длинные светлые волосы и, зарывшись в них лицом, уснуть. Если бы можно было растянуть мгновение, попросить время не спешить… Я бы хотел сделать эту ночь бесконечной.

– Поль, – касается моего уха шепот, – ты спишь?

Я слышу беспокойство в ее голосе.

– Нет, – отвечаю тихо, стараясь не нарушить ночную тишину.

Эмма молчит, но я чувствую напряжение, исходящее от нее.

– В чем дело? – спрашиваю я, все еще не открывая глаз, чтобы не смутить ее.

– Мне немного страшно.

– Тот человек…

– Не из-за него, – мягко перебивает она и запинается.

– Из-за чего же?

– Я скучала, – наконец находит она нужные слова.

Признание едва слышно, но мое сердце пропускает удар.

– Я тоже…

Чувствую, как она слегка отстраняется.

– Не хочу потерять тебя.

Открываю глаза и встречаю задумчивый взгляд зеленых глаз. Тушь потекла, стрелки размазались, но она все равно самая прекрасная девушка во всем чертовом мире.

– Не могу потерять тебя. – Она кусает подрагивающую губу. – Ты мой самый близкий и лучший… – Эмма отворачивается и заканчивает предложение, глядя в сторону: – Друг.

Друг.

Слово, которое я ненавижу больше всего на свете.

– Я не знаю… не понимаю… как мне без тебя. – Она продолжает смотреть куда угодно, только не на меня.

Я приподнимаюсь на постели, нервным движением взъерошиваю волосы.

– Эмма…

Она не поворачивается. Ее силуэт окутан мягким пледом, словно облачком. Я снова ложусь и двигаюсь к ней ближе.

– Эмма, – снова зову я, пытаясь заглянуть ей в лицо.

Она резко качает головой и отворачивается:

– Дай мне секунду. – Ее пропитанный горечью голос срывается.

Черт, она плачет. Я цепляюсь за остатки самообладания, которое медленно ускользает.

– Иди сюда, – сгребаю ее в объятия, утыкаясь носом в макушку.

Эмма подрагивает в моих руках, будто пытается изо всех сил прекратить плакать, но, кажется, слез становится только больше.

– Я не прощу себе, если испорчу это… – Ее голос ломкий, сбивчивый, но в каждом слове слышится отчаянная просьба. – Ты понимаешь? Наша дружба – это… это… Поль, мне это нужно, – почти умоляет.

Я обнимаю ее крепче. Признание, которое я так жажду произнести вслух… Слова жгут горло, рвутся наружу, но я глушу их, стискивая зубы. Все внутри меня кричит, требует: скажи, рискни, и пусть горит все синим пламенем. Но я знаю ответ. Я проиграл. Проиграл в игре, где ставка – любовь. Моя безответная любовь… Остается смириться. Принять роль, которую Эмма мне оставляет.

Глубоко вдыхаю ее сладкий запах, чтобы успокоить бурю в груди.

– Я дам тебе все, что попросишь, – обещаю я.

Эмма замирает в моих руках. Слезы прекращаются. Она медленно поднимает заплаканное лицо и всматривается в меня со всей серьезностью.

– Мы можем сделать вид, что той… – Она сглатывает.