Ночи. Повисает недосказанность. Она не может заставить себя произнести это вслух.

– …Не было? – Шепот растворяется в комнате.

– Да, – будто бы не своим голосом отвечаю я.

Да… Мы можем сделать вид, что лучшей ночи в моей жизни не было. Мы можем сделать вид, что я не влюблен в нее. Мы можем дружить. Я могу продолжать разбивать себе сердце.

Уж лучше пусть мое сердце будет разбито, чем ее…

* * *

Я не задернул шторы, поэтому утренний свет бьет прямо в лицо, пробиваясь даже сквозь закрытые веки. Но будит меня не он. Стук в дверь и трель звонка. Нехотя открываю глаза и смотрю на часы. Десять утра. Я уснул около шести, проспал всего четыре часа – и кто-то ломится ко мне в квартиру. Первая мысль – Полин? Но моя надоедливая сестрица сейчас колесит по США.

– Поль, – Эмма смешно зажимает уши подушкой, – кто бы это ни был, прогони их, умоляю.

– Сейчас.

Встаю с кровати и спросонья спотыкаюсь о рюкзак на полу. Черт. С грохотом падаю на пол.

– Ты живой? – Эмма подскакивает на постели.

Ее юбка задралась на бедрах, кофта сползла с плеча. Волосы дыбом, а косметика, которую я вчера не додумался смыть, размазалась по всему лицу. Но отчего-то ее растрепанный вид вызывает у меня прилив крови туда, куда не нужно.

– Живой, – бормочу я, поправляя домашние штаны.

По всей квартире вновь разносится неприятная трель. Стук в дверь становится громче.

– Кто к тебе так ломится? – хмуро спрашивает Эмма и сама слезает с кровати.

Она бросает взгляд в большое зеркало на шкафу и в ужасе прикрывает рот рукой.

– Боже, мне только людей пугать, – неловко посмеивается, поправляя задранную юбку. Румянец покрывает шею и щеки. – Мне нужно привести себя в порядок, а ты открой уже дверь.

Не глядя на меня, она забегает в ванну, громко хлопая дверью. Я вновь поправляю штаны, ругаясь себе под нос, и направляюсь в коридор, крича что есть силы:

– ИДУ!

Что за сумасшедший дом! Распахиваю дверь и натыкаюсь на Мэйлинь. Раскосые темные глаза серьезны, брови собраны на переносице.

– Я звонила. – Она входит в мою квартиру без приглашения. – Куда ты вчера пропал? И почему не позвонил мне?

Подруга скрещивает руки на груди и отчитывает меня, как маленького ребенка:

– Я всю ночь была на нервах! Что стряслось, Поль?

Она стоит передо мной, воинственно задрав подбородок. Я удивленно моргаю:

– Ты что, переживала?

– Конечно! Ты исчез, даже не объяснив причину!

Я растерян, к тому же после бессонной ночи голова не соображает, не могу понять, почему она так нервничает… Я познакомился с Мэйлинь в начале года. Мы вместе изучаем право в Университете Париж-Дофин и в последний месяц стали общаться ближе, но я никогда перед ней не отчитывался.

– Кто так делает? – вновь гремит она.

За моей спиной раздается мягкий голос Эммы:

– Прошу прощения. – Она выглядывает из-за моего плеча. – Это я виновата в его резком исчезновении.

Мэйлинь выглядит так, словно Эмма дала ей пощечину.

– Ты?

– Это Эмма. Я тебе про нее рассказывал.

– А-а-а, ты та самая Эмма, – сузив глаза, произносит Мэйлинь и оглядывает ее с головы до ног. – Весь третий курс слышал о тебе!

Эмма только что вышла из душа. С мокрых волос еще свисают капли, и она выглядит растерянной. Мэйлинь сжимает виски и продолжает нападение:

– Я думала, ты попал в беду! У тебя был такой испуганный вид!

Эмма сцепляет пальцы в замок и неловко переступает с ноги на ногу.

– Как я и сказала, это моя вина.

– Ничьей вины тут нет, – отрезаю я.

– Вы вместе? Встречаетесь? – одновременно со мной, краснея, спрашивает Мэйлинь.

Я замираю, а Эмма бледнеет.

– Нет-нет, мы просто лучшие друзья! – слишком громко и быстро тараторит она. – Мне надо… я сейчас… – Она забегает в спальню за сумкой и вылетает обратно так, словно за ней гонятся. – Я пошла домой, у меня столько дел!

– Подожди, – пытаюсь ее остановить, но она словно ниндзя проскальзывает к выходу.

– Столько дел, столько дел! – причитает она как ненормальная.

– У тебя вчера была температура! Нужно просле…

Эмма не дает мне договорить.

– Я отпишусь! – доносится ее голос уже с лестничной клетки.

Черт. Да что же это такое?!

– Так что у нее стряслось? – раздается над ухом строгий голос Мэйлинь.

Я разворачиваюсь. Плечи напряжены, пальцы сжаты в кулак. Не хочу грубить, но слова вырываются сами:

– Тебя это не касается.

Мэйлинь замирает, сжав губы в тонкую линию.

– Зачем ты пришла?

Она молчит секунду, затем машинально заправляет темную прядь за ухо:

– Узнать, все ли у тебя в порядке.

Глава 5

Эмма

«Нет-нет, мы просто лучшие друзья!»

Облегчение во взгляде Мэйлинь после моих слов о том, что я и Поль только дружим, вызвало у меня раздражение. Хотелось взять эти слова назад, прогнать ее… вышвырнуть из квартиры, громко хлопнув дверью перед этой наглой физиономией! Меня всю трясет. Иду быстрым шагом по улице, не видя ничего перед собой. И плевать, куда ноги меня принесут.

Мэйлинь чертовски красива. Неприятная мысль. Раскосые глаза, высокие азиатские скулы, идеально чистая кожа, стройная фигура… Та черная кофточка безупречно обтягивала ее узкую талию. Стоп, стоп. Какая, к черту, разница?

Я заставляю себя остановиться и делаю глубокий вдох. Успокойся, Эмма. Уйми поток мыслей. Следи за дыханием. Глубокий вдох – долгий выдох. Оглядываюсь по сторонам и понимаю, что шла в противоположную от метро сторону. Устало тру глаза и решаю вернуться.

Солнце слепит, лениво растекаясь теплом по коже. На деревьях виднеются первые набухшие почки, воздух пахнет свежестью, в нем витает что-то необъяснимо весеннее – предчувствие перемен. Поль живет в Шестнадцатом округе, вблизи своего университета и Булонского леса, в спокойном, респектабельном районе, который, как я всегда считала, подходит для жизни только пенсионерам. Но сегодня, гуляя среди этой мягкой тишины, залитой золотыми бликами, я вдруг ловлю себя на мысли, что покой тоже по-своему прекрасен. Даже в метро прыгать не хочется – чересчур хорошая погода, к тому же я так соскучилась по весне. Жаль, что до моего дома идти пешком минут сорок, а я не уверена, что готова сейчас к такому марафону. Хотя велик соблазн пройтись до набережной Сены моим любимым маршрутом.

Мысленно вижу, как выхожу из тихого переулка, пересекаю авеню Версаль и направляюсь в сторону моста Гренель – именно он ведет к Лебединому острову. Еще несколько минут – и я уже на этом узком клочке земли посреди Сены, где одиноко стоит французская статуя Свободы^[3]. Меньше, скромнее, но так же символична. У статуи всегда чуть ветрено и очень спокойно.

От Лебединого острова до Эйфелевой башни всего несколько минут пешком. Я представляю, как поднимаюсь обратно на мост Гренель, перехожу на другой берег и поворачиваю к Сене. Башня уже виднеется между домами – темная, массивная, с ажурным силуэтом. Она впечатляет всегда, даже если ты давно привык к этим видам. Я бы прошлась по набережной Кеннеди, мимо редких прохожих и пустых скамеек. Потом – мост Бир-Хакейм, с его арками и видом как с открытки. А дальше – мост за мостом – уже Латинский квартал, с его книжными лавками, крошечными булочными и витиеватыми улочками. Возможно, такая прогулка мне бы не помешала – отвлеклась бы немного. Но усталость не позволяет: она невидимой тяжестью тянет меня вниз.

Метро, конечно, рушит волшебную картинку города. Здесь нет солнца – только тусклый свет ламп, затхлый запах и теснота, стирающая все границы между людьми. С трудом прорываюсь в вагон. Кто-то наступает мне на ногу, чья-то рука пихает в бок, а затем я замечаю на себе взгляд мужчины. Он смотрит прямо в глаза. Холодная испарина выступает на спине. Я отворачиваюсь, опуская глаза, но все еще продолжаю чувствовать его пытливый взгляд. Руки начинают дрожать. Паника подступает к горлу. Поднимаю глаза.

– Мисс, вам плохо? – раздается у меня над ухом. Английский с американским акцентом.

Женщина лет пятидесяти обеспокоенно меня осматривает.

– Джек, она побледнела! Достань из рюкзака батончик! – командует она, и я чувствую ее руку у себя на плече. – Милая, если будешь падать, я поймаю, – продолжает незнакомка.

Я украдкой бросаю взгляд на мужчину, который только что пялился на меня. Но он покидает вагон на станции «Севр – Бабилон» как ни в чем не бывало. Мне показалось? Или он действительно меня разглядывал? Перед моим носом появляется «Сникерс».

– Сахар поможет, – с видом знатока говорит американка.

У меня закладывает уши. Я по инерции беру шоколадку и начинаю есть. Сладкий вкус растворяется на языке. Сахар действительно спасает.

– Как тебя зовут?

– Эмма.

– Я Мэри, – представляется женщина. – А это мой муж Джек. Тебе на какой станции выходить?

– Мне нужна пересадка на «Одеоне».

Мэри внимательно рассматривает схему метро.

– Еще три остановки. Мы доведем тебя до дома.

– Мэри… – неуверенно подает голос ее муж.

– Джек. – Она лишь произносит его имя, но высокий мужчина под два метра ростом уже стыдливо опускает голову.

– Как скажешь, – бормочет он.

Мы молча доезжаем до «Одеона». Я хочу сказать, что справлюсь сама. Но, оглянувшись и увидев толпу, теряюсь. Испуг пронизывает каждую клеточку. А что, если… меня опять узнают? А что, если вновь будут преследовать? Сознание подсказывает: подобное – редкость, один случай на миллион. Но у страха нет логики. Страх не слышит рациональных объяснений. Он лишь холодит сердце, заставляя его биться в панике.

– Куда сейчас? – Мэри держит меня за руку, как ребенка, когда мы покидаем вагон, и я позволяю ей это. У нее доброе, румяное лицо, большие карие глаза излучают свет.

– Деточка, – улыбается Мэри. – Направляй нас.

Киваю и, прочистив горло, шепчу:

– Четвертая линия. Мне нужно на станцию «Шатле».

– Джек! – командует она. – «Шатле»!

Джек утыкается носом в телефон. Он изучает карту метро с таким видом, словно запускает ракету в космос. Я хочу сказать, что знаю, куда идти, но, возможно, у меня такой растерянный вид, что они предпочитают довериться приложению.

– Следуйте за мной, – говорит Джек и ведет нас вперед.

Я смотрю на его кроссовки – массивные, такие мой отец надевает в походы. Но Джек выбрал их для покорения Парижа. Резиновая подошва пружинит по кафелю метро.

Я не перепроверяю, правильно ли мы идем. Уверенная ладонь Мэри, сжимающая мою руку, успокаивает. Мы дожидаемся поезда и входим в вагон. Я стараюсь не смотреть по сторонам. Узкое пространство заставляет быстрее колотиться сердце в груди. Впервые в жизни я чувствую себя в клетке. Но Мэри и ее добрые глаза отвлекают от этих мыслей. Она смотрит мне прямо в лицо – открыто, дружелюбно, будто пытаясь убедить, что я в безопасности.

Рядом стоит Джек – высокий, сдержанный, с напряженными плечами. Он не говорит лишнего, но его взгляд скользит по вагону, оценивая людей, будто Джек взял на себя роль молчаливого защитника.

– Еще одна остановочка, – улыбается Мэри ободряюще.

Я киваю, не в силах вымолвить ни слова. Наконец подъезжаем, и попутчица тянет меня к дверям.

– Какой нам нужен выход? – спрашивает Джек, сверяясь с картой на телефоне.

Я молча показываю ладонью в сторону нужного выхода.

– Дальше я сама, – шепчу я.

– Глупости, мы проводим тебя до дома! Верно, Джек?

Джек вздыхает, будто понимая, что спорить с женой бесполезно, но я ловлю в его взгляде не только покорность, но и заботу.

– Конечно, – бурчит он, убирая телефон в карман.