Массивной фигурой Джек прокладывает нам путь, и мы наконец выходим в город. Я делаю глубокий вдох, расправляю плечи. Это просто мимолетный испуг, правда? Так будет не всегда? Даже просто мысль о том, что страх может стать постоянным, холодит меня изнутри. Что страшнее всего на свете? Сам страх. Нет ничего более пугающего, чем ощущение неконтролируемого, животного ужаса.

Я веду Мэри и Джека к своему дому и останавливаюсь перед дверью, увешанной рекламой и миллионом объявлений.

– Я живу здесь.

Мэри улыбается широкой улыбкой. Джек стоит рядом и оглядывает подъезд, нахмурившись.

– Дома кто-то есть? – заглядывает мне в глаза Мэри. – Тебе сейчас лучше не оставаться одной.

Я моргаю и хмурюсь, не понимая, к чему она клонит. Хочется спросить что-то глупое, вроде а что со мной? И Мэри, будто прочитав этот вопрос на моем лице, с легким огорчением поджимает губы.

– В наши дни панические атаки встречаются у молодежи чаще, чем когда-либо. Это реакция мозга на сильный стресс: он воспринимает тревогу как угрозу и запускает режим самозащиты. – В ее голосе слышны ноты профессионализма. – В организме происходит выброс гормонов, сердце начинает колотиться, дыхание сбивается, а разум теряет контроль. Но на самом деле ты не в опасности. Это просто сигнал, что тебе нужна передышка.

– Вещь неприятная, – вставляет Джек, хмурясь. – Но с этим можно справиться.

Мэри крепко сжимает мою руку.

– Тебе стоит рассказать об этом родителям и попросить помощи. Чем раньше, тем легче будет справиться.

– У меня не бывает панических атак, – пытаюсь оправдаться.

Перед ними или перед собой… не могу понять.

– Только что была, – мягко стоит на своем Мэри. – Береги себя, Эмма, ладно?

Мэри обнимает меня на прощание – крепко, будто пытаясь передать частичку своей уверенности. Джек сдержанно кивает, но даже в этом молчаливом жесте есть что-то теплое, человеческое.

Когда они уходят, я растерянно смотрю им вслед. Неужели меня только что спасли абсолютно незнакомые люди?

Я не помню, как поднялась на шестой этаж, как вставила ключ в замок и захлопнула за собой дверь. Но я хорошо помню, как закрылась на все возможные замки, будто это поможет удержать внутри все, что рвется наружу. Сажусь на диван, подбираю колени.

Страшно. Чертовски страшно. Что со мной не так? Бессилие накатывает холодной волной, сжимает горло, не давая вдохнуть. Я опускаю голову, и слезы начинают капать на колени. Больше всего на свете мне хочется позвонить Полю. Услышать его голос – добрый, глубокий, надежный. Сказать, что внутри меня что-то сломалось, что страх сжимает сердце, что ладони липнут от ужаса. Но я не могу заставить себя взять телефон.

«Вы вместе? Встречаетесь?» – звучит голос Мэйлинь в голове. Мой спешный, испуганный ответ: «Мы лучшие друзья!»

Друзья ли мы? Друзья ревнуют друг друга? Друзья хотят поцеловать друг друга? Я знаю ответ. И это – нет. Мы не друзья. Мы что-то среднее, испорченное, застрявшее между. Как пленка, зажеванная в старом кассетном плеере, как песня, которая играет с помехами, запинаясь на одном слове. Слове, которое никогда не сорвется с губ.

Мне кажется, если бы мы были мелодией, нас бы невозможно было дослушать до конца. Мы бы все время заикались на самом важном моменте, прерывались на вдохе, замирали в тишине. Мы были бы той песней, которую кто-то случайно находит в плейлисте поздно ночью, ставит на повтор и не может понять – нравится она или просто о чем-то напоминает.

Я закрываю глаза. Чувствую, как сердце стучит слишком быстро, но уже не от страха, а от осознания. Осознания, что мы не друзья. Но и не что-то большее. Я думаю о Поле. О его голосе, который мог бы сейчас вернуть меня в реальность, как любимая песня, прозвучавшая после долгой тишины. О его руках, которые могли бы удержать меня, если бы я падала. О его взгляде, который всегда был чуть внимательнее, чем нужно, и чуть мягче, чем у «просто друга».

Кусаю губу, пытаясь сдержать очередную волну слез. Нет, я не позвоню ему. Мы – привязанность, отравленная моим страхом. Мы слишком много и слишком мало одновременно.

Глава 6

Эмма

Моя неделя в цифрах:

Вызвала китайскую еду – двенадцать раз.

Ответила на звонок Поля – ноль раз.

Заходила в соцсети – ноль раз.

Писала Полин – ноль раз.

Уничтожила все запасы сладкого – подсчет невозможен, ведь я разлагалась на диване ровно сто шестьдесят восемь часов – всю неделю…

Единственной, кому я отвечала, была Анабель. И то только потому, что она не в курсе ситуации и присылала мне одни мемы и рилсы. Я ставила на них смайлики, чтобы у нее не возникло никаких подозрений.

В понедельник я наконец заставляю себя встать и оглядываю квартиру. Такого беспорядка у меня не было никогда. Контейнеры из-под еды, грязные вещи, посуда, обертки от шоколадок – все это застилает пол, превращая квартиру в декорацию к фильму про апокалипсис. Я закрываю лицо ладонями.

Телефонный звонок разрывает тишину. На экране высвечивается фотография папы. Я мешкаю пару секунд, но знаю, если не отвечу, то он приедет, а я этого не хочу, особенно когда вокруг такой хаос. Все же беру трубку.

Папа какое-то время молчит, будто удивлен, что я все-таки ответила.

– Привет. – Голос звучит напряженно, как бывает перед неприятным разговором.

– Привет, – вторю я.

– У тебя все в порядке?

– Почему спрашиваешь?

– Твоя мать позвонила мне посреди ночи, сказала, что ты неделю ничего не выставляешь в соцсети и что, скорее всего, у тебя что-то случилось.

Папа не из тех, кто сразу начинает паниковать, но по тону я слышу, что это не просто вежливый интерес – он по-настоящему взволнован.

– Со мной все хорошо, – выдавливаю из себя я.

Папа тяжело вздыхает. Он мне не верит.

– Жду тебя сегодня на семейном ужине в семь вечера, – наконец говорит он.

– У меня были планы, – слабая попытка оправдаться.

– Ты месяц пропускала семейные ужины. На этом ты будешь.

– Па-ап… – тяну я, надеясь, что он смягчится.

– Хочешь, чтобы я заехал за тобой? – упрямо спрашивает он.

– Нет-нет, – спешно выпаливаю я. – Буду в семь.

– Если не придешь, то я приеду.

– Ты что, угрожаешь мне? – начинаю злиться.

– Типа того, – невозмутимо отвечает он. – До вечера. – И отключается.

Черт. Мне только семейного ужина не хватало. Интересно, Лили и Адам будут? Как объяснить отцу, что моя сводная сестра увела у меня парня, и теперь все семейные ужины – это одна сплошная неловкость? Или он надеется, что все наладится, как по мановению волшебной палочки? Скорее всего, он надеется на нашу зрелость. Но о какой зрелости может идти речь, когда стыд – это все, что мы испытываем, глядя друг на друга? Лили стыдно за любовь к Адаму. Адаму стыдно, что он выбрал ее. А мне стыдно, что я так отчаянно хотела его заполучить и была готова на все…

Круговорот стыда – вот что такое семейные ужины в квартире моего отца. Но сегодня даже не стыд волнует меня больше всего. Неужели мне придется выйти из дома? Я не готова. Хочется снова лечь на диван, накрыться с головой и спать весь день.

«Ты не можешь проспать всю жизнь», – вспыхивает в сознании голос Полин. Да, она бы так и сказала. Но ее здесь нет. Поэтому она и не узнает… Резко качаю головой. Но знаю я. И так жить невозможно. Уверенным шагом я направляюсь на кухню, открываю ящик и достаю мусорные пакеты. Пора прибраться.

Собираю контейнеры из-под еды, шурша пластиком. Грязную посуду складываю в раковину, заливаю пеной и оставляю – отмокнет, потом помою. Захламленный пол постепенно освобождается от оберток, фантиков и скомканных салфеток. Грязные вещи кидаю в корзину для белья. Нахожу кусок куриной ножки – она лежала под стулом… Пыль. Везде. Берусь за тряпку, и через несколько минут в воздухе начинает пахнуть чистотой и свежестью. Посуда вымыта, пол пропылесошен и тоже вымыт! Когда я наконец оглядываюсь, студия выглядит совсем по-другому. Я чувствую облегчение.

Включаю душ. Вода быстро нагревается, и с первым горячим потоком с меня смываются усталость, апатия, вся эта застоявшаяся неделя. Я мою голову впервые за семь дней – и это чистое блаженство. Выходя из ванной, наскоро вытираюсь, наматываю полотенце вокруг головы и прохожу в спальню. Останавливаюсь перед косметическим столиком.

В горле ком. Нет. Я не буду краситься. Время близится к шести вечера, и мне пора собираться. Выбираю свободные джинсы-бойфренды и перебираю футболки: обтягивающая, прозрачная. «Трясешь своими прелестями», – звенит в голове. Нахожу старую, растянутую серую футболку. Домашнюю, безопасную. Надеваю, даже не глядя в зеркало. Беру мусорные пакеты и направляюсь к выходу. В голове роятся тревожные мысли. «Все хорошо… все хорошо…» – тихо бормочу под нос, всеми силами пытаясь в это поверить.

Я выхожу, не глядя под ноги, и врезаюсь в какого-то парня так, что он падает. От неожиданности вскрикиваю и вздрагиваю так резко, что мусорные пакеты вылетают из рук. Они разлетаются в воздухе и с глухими ударами приземляются прямо на него. Сердце бешено колотится в груди.

– Боже! – разносится по лестничной клетке мой крик.

Передо мной не просто парень, а мой «ненавистный» сосед. Тот самый, который сначала жаловался на шум, а потом вдруг позвал меня на свидание. Да, мужская логика порой хуже женской. Голубоглазый блондин, высокий, с типичным немецким именем – Йонас. Он говорит по-французски с заметным немецким акцентом – твердые «р», слишком четкие согласные, слова звучат так, словно он выговаривает их с особым усердием. Ошибки? Да, бывают. Но когда у парня улыбка с ямочками на щеках, разве нельзя простить ему эти недостатки?

– Меня впервые закидывают мусорными пакетами, – спокойно произносит он, глядя на меня снизу вверх.

Еще одна странная привычка Йонаса – шутить с совершенно невозмутимым выражением лица, так что никогда не ясно, всерьез он или нет.

– Они завязаны, – бурчу я, все еще приходя в себя.

– Да, но пахнет от этого не меньше, – тихо замечает он, вставая и поднимая два пакета.

Голубые глаза сверкают с легким вызовом.

– Ты месяц не выносила мусор?

На нем светло-серые джоггеры, кроссовки Adidas и толстовка с неизвестным мне логотипом. Растрепанные светлые волосы отросли с тех пор, как я видела его последний раз.

– У меня была сложная неделя, – бурчу, скрещивая руки на груди.

Йонас внимательно изучает меня, и под его пристальным взглядом я чувствую, как начинаю слегка тушеваться.

– Ты не заболела?

– Нет, – поспешно отвечаю.

– Кажется, я впервые вижу тебя без косметики, – неожиданно произносит он.

Возможно, это тоже немецкая особенность – говорить все, что думаешь, без фильтра? Мы, французы, такой чертой не обременены. От возмущения я ловлю воздух ртом, как выброшенная на берег рыба. Йонас, поняв свою оплошность, обаятельно улыбается:

– Тебе так даже лучше!

– Не помню, чтобы спрашивала твое мнение, – фыркаю я и выхватываю мусорные пакеты из его сильных рук. – Спасибо, но я сама.

– С парнем рассталась? – без тени смущения продолжает он.

– У меня нет парня, – резко отрезаю я.

Йонас шагает рядом, спускаясь по лестнице вместе со мной.

– Ну да, а тот прилизанный тип кто?

– Какой прилизанный тип? – Я останавливаюсь и смотрю на него во все глаза.

– Каштановые волосы, зеленые глаза, кожаная куртка, серые штаны, рубашка поло.

– Поль?

– Наверное.

– С чего ты решил, что он мой парень?

– У него портится настроение каждый раз, когда он меня видит.

– Он мой лучший друг!

– Да? Именно поэтому он всю неделю приходил к твоей двери, но так и не набрался смелости постучаться? – спрашивает Йонас с легкой издевкой, но в его голосе слышится что-то еще…

Я замираю:

– Поль приходил?

– Ты удивлена?

Беру себя в руки.

– Это не твое дело, Йонас, – отрезаю я. – И он не прилизанный тип! Он стильный, в отличие от некоторых…

– Как скажешь. – В его голосе слышится усмешка. – Ты сейчас свободна?

– А что?

– Может, погуляем?