Мы выходим на улицу, и гул города оглушает. Говорят, Париж – один из самых шумных городов мира… Поток машин, трель велосипедных звонков, рев мотоциклов… И люди. Они повсюду! Не знаю почему, но мне не хочется оставаться одной в толпе.

– У меня планы, тебе вряд ли захочется составить мне компанию, – неожиданно для себя произношу вслух.

Чувствую, как сердце сжимается в груди. Лучше бы я оставалась дома. Йонас открывает для меня крышку зеленого мусорного бака, и я с шумом запихиваю пакеты внутрь.

– А давай ты не будешь решать за меня?

Его дерзкий тон выводит из себя и отвлекает от тревожных мыслей. Так и хочется сбить с него эту спесь.

– Значит, ты готов пойти со мной на семейный ужин и познакомиться с моим отцом? – Приподнимаю бровь, с вызовом глядя на него.

Йонас слегка наклоняет голову набок, разглядывая меня. От прямого взгляда кристально голубых глаз становится неловко, кожа покрывается мурашками.

– Ты как-то изменилась… что-то случилось?

Я отворачиваюсь:

– Нет. Но мне пора.

Мне нужно спуститься в метро. Одной… Справлюсь ли я? Тишина повисает между нами, полная неловкости и недосказанности.

– Я пойду с тобой, – неожиданно раздается его голос.

Резко оборачиваюсь. Йонас ухмыляется, чуть приподняв уголки губ, в его глазах озорной огонек.

– Знакомство с отцом звучит чертовски привлекательно!

Глава 7

Эмма

Мы выходим на станции «Эколь Милитер». Йонас молчал всю поездку, что странно. Я старалась держаться как можно ближе к нему, и он, похоже, был этим слегка озадачен. Только время от времени исподлобья вглядывался в мое лицо, не говоря ни слова, и даже не возмущался, что я нарушаю его личное пространство.

– С тобой точно все в порядке? – спрашивает он, нахмурившись.

Я молчу, пытаясь понять, готова ли я к этому разговору. Но, думая о случившемся в торговом центре, резко качаю головой и больно прикусываю язык. Нет, говорить не хочется. Если бы можно было стереть тот день из памяти, я бы сделала это, не раздумывая.

Мы проходим мимо Дома инвалидов, и я машинально поднимаю голову: золоченый купол сверкает в лучах солнца. В Париже царит весна, и хочется сделать глубокий вдох, чтобы впустить ее в легкие и почувствовать, как расправляются крылья за спиной. Я вдыхаю, но ничего не происходит, крылья не расправляются. Груз по-прежнему словно гиря давит на грудную клетку.

В саду перед музеем бегают кролики. В детстве я обожала гоняться за ними и даже как-то раз поймала одного. Не потому, что была особенно ловкой, – скорее кролик замечтался.

– Ну наконец-то, – подает голос Йонас.

Я перевожу на него взгляд и вопросительно поднимаю бровь.

– Хоть подобие улыбки проявилось… – Он задумчиво стучит пальцем по подбородку. – Проступилось? На лице, я имею в виду.

Разумеется, после его слов улыбка тут же исчезает.

– Ты можешь не быть столь зацикленным на моем лице? Это немного пугает.

– Что поделать. – Он пожимает плечами, хитро щурясь. – Ты мне нравишься.

– Вот это меня тоже пугает, – признаюсь я. – В какой момент из нытика-соседа, который стучит мне в стену кроссовкой и орет, чтобы я сделала потише, ты вдруг превратился в обаяшку, которому я нравлюсь?

– Все очень прозаично… – тянет Йонас, глядя на меня исподлобья.

Я фыркаю:

– Прости, перебью тебя, но тот факт, что ты знаешь слово «прозаично», уже неожиданность.

– В немецком у нас есть слова на все случаи, в отличие от вашего скудного французского, – закатив глаза, сообщает он. – Поэтому мне приходится расширять словарный запас, читая классическую литературу.

– И каких, например, слов нет во французском, в отличие от немецкого? – Я многозначительно смотрю на него.

– Я думал, тебе будет интересно узнать, как так случилось, что ты начала мне нравиться.

– Ты прав, давай обо всем по порядку, – киваю я с важным видом.

Пикировки с Йонасом на удивление отвлекают и успокаивают.

– Когда я впервые тебя увидел, то был уверен, что ты сумасшедшая соседка, которая бесконечно смотрит «Тикток» – я считаю, хуже ничего не бывает.

– О, здесь я могу поспорить, – хмыкаю я.

– Но надо отдать ему должное: если бы не он и не те ужасные звуки, которые ты выбирала весь сентябрь, я бы не стоял тогда у твоей двери, чтобы устроить тебе скандал века.

– Я скрывалась от тебя, как могла. – Вспоминаю, как пряталась осенью от Йонаса, который казался мне сущим наказанием, а не соседом.

– Это я тоже понял, – усмехается он. – Поймать тебя было сложно. Две недели шпионской практики – и вот наконец затаившийся тигр Йонас решил, что жертва у него в руках. – Он щелкает пальцами, заглядывает мне в глаза и самодовольно заявляет: – Но черт бы меня побрал… в тот осенний день жертвой оказался я!

– Только не надо нести пургу о любви с первого взгляда, – предупреждаю я.

– Кто говорит про любовь?! – Йонас театрально возмущается. – В немецком есть слово verschossen.

– И что оно значит?

– Это будет твое домашнее задание.

Я не сразу замечаю, что мы уже подошли к дому, где живет мой отец. Делаю глубокий вдох и нажимаю на кнопку домофона с фамилиями «Деланье и Лепран».

– Ты что, нервничаешь? – Йонас снова внимательно меня изучает.

Прежде чем я успеваю ответить, дверь открывается с характерным щелчком. Он толкает ее и, не глядя на меня, придерживает, чтобы я прошла первой.

– Есть такое… – признаю я, стараясь не встречаться с ним взглядом.

– Почему? У тебя плохие отношения с отцом?

Он что, правда заинтересован? Или спрашивает просто для поддержания разговора?

Мы заходим в лифт и встаем друг напротив друга. Почему поездки в лифтах всегда такие неловкие? В этих крошечных кабинах, хочешь ты того или нет, ощущаешь чужое присутствие слишком отчетливо. Йонас пахнет… терпко, но приятно. Кожа, немного пряности, что-то сладкое. Нельзя разобрать, но почему-то хочется вдохнуть чуть глубже. Я делаю вид, что просто смотрю в угол кабины, но вдруг замечаю, как расстояние между нашими лицами словно тает. Слишком тесно. Волнение пробегает дрожью вдоль позвоночника. Черт. Не время и не место. Я отступаю на полшага, но Йонас тут же заполняет это пространство, словно не замечая моей попытки отстраниться.

– У меня хорошие отношения с отцом, – отвечаю я, отбрасывая мысли о запахе немца.

Сейчас точно не время думать о таких вещах.

– Ты так вкусно пахнешь, – неожиданно говорит Йонас.

Я вздрагиваю. Мне не показалось? Он действительно сделал шаг ближе? Опять…

– Спасибо… – хрипло шепчу я, не зная, как реагировать.

Наконец лифт останавливается, но Йонас не двигается. Я громко откашливаюсь и указываю на выход:

– Может, пойдем?

– А может, поцелуемся?

Где-то внутри все сжимается. Я замираю, вцепившись пальцами в ремень сумки. Взгляд на долю секунды опускается на его губы, и во рту тут же пересыхает.

– Ты всегда такой? – Мой голос звучит сипло.

– Какой? – интересуется он, приподняв бровь и чуть наклоняя голову вбок.

– Прямолинейный?

– Жизнь всего лишь миг, отчего бы им не насладиться? – Его голубые глаза смотрят слишком пристально.

– Ты явно перечитал классиков… – Я стараюсь скрыть смущение за сарказмом. – Как высокопарно, жизнь лишь миг! Выходи уже, пока никто другой не вызвал лифт.

Йонас тихо смеется, и этот смех – свободный, теплый, расслабленный – слегка сотрясает его грудь. Я вдруг ловлю себя на мысли, что мне нравится этот звук.

Дверь квартиры чуть приоткрыта, и едва я переступаю порог, как в нос ударяет теплый, насыщенный аромат еды – смесь чеснока, тушеного мяса и свежего хлеба.

– Я пришла!

Шарль Азнавур и его «La Bohème» заполняют пространство квартиры. Звук внезапно стихает, и через секунду в коридоре появляется папа. За последние два года он чуть прибавил в весе, и поэтому пол под ним смиренно поскрипывает.

– Привет, красавица! – Он расплывается в улыбке, совершенно искренне радуясь мне. – Я даже не надеялся, что ты придешь! Уже собирался за тобой ехать.

Но вдруг папа замирает. В его взгляде появляется легкое замешательство – он замечает незваного гостя у меня за спиной. Отец сначала моргает, потом переводит взгляд с меня на Йонаса, будто пытается сложить пазл в голове. Глаза чуть сужаются – он оценивает парня, стоящего рядом со мной.

Йонас озадаченно смотрит, как я разуваюсь, и хмурится, недоумевая:

– Я думал, французы ходят дома в обуви.

– Не в моем доме, – раздается веселый голос Амели.

Она выходит из кухни, вытирая руки о полотенце. Как и папа, она бросает на Йонаса оценивающий взгляд. Амели – жена моего отца, по совместительству мама Лили, той самой, в которую влюбился Адам – моя первая любовь. Интересно, если я расскажу об этом Йонасу, он решит, что мы все тут безумные французы, переживающие страсти, словно в дешевых сериалах?

– Но я не совсем француженка, – поясняет Амели, улыбаясь. – Я швейцарка.

Йонас хмыкает, стягивает кроссовки и аккуратно ставит их у двери.

– Это все объясняет.

Он стоит в белых носках, слегка переминается с ноги на ногу. Забавно наблюдать, как он вдруг растерял самоуверенность.

– Ты нас не представишь? – Папа прочищает горло, пытаясь напомнить мне о приличиях.

– О да, конечно! – спешно говорю я. – Это Йонас, мой… друг.

Я делаю акцент на этом слове, но стоит мне его произнести, как немец нагло мне подмигивает. Может, приглашать его было ошибкой?

– Это мой папа, Жером, и его жена Амели.

Йонас чуть приподнимает бровь, на долю секунды на лице проскальзывает удивление. Да, он только что понял, что Амели не моя родная мать. Я, конечно, могла бы предупредить заранее, но… ну ладно, я не обязана рассказывать всем о личных делах моей семьи. Йонас быстро берет себя в руки и вежливо целует Амели с папой в обе щеки.

– Не будем нарушать ваши французские традиции.

– Приятно познакомиться, – воркует Амели.

Она выглядит слишком довольной. Ей явно нравится сам факт присутствия Йонаса. Наверное, с тех пор, как Адам выбрал Лили, Амели мечтает, чтобы у меня тоже появился парень.

– Значит, друг? – Папа, в отличие от нее, выглядит растерянным.

– Думаю, друг – это временное звание, – спокойно заявляет Йонас.

Я роняю сумку на пол. На какое-то время комната погружается в неловкое молчание. Где-то вдалеке Азнавур уже перешел на следующую композицию – «Hier encore». Папа, я, Амели – мы все замираем. А Йонас, черт возьми, усмехается.

– Где можно помыть руки? – как ни в чем не бывало спрашивает он.

Амели машинально указывает на дверь ванной. Йонас разворачивается и медленно направляется туда, как вдруг раздается стук в дверь. Словно в замедленной съемке, я дергаю ручку и встречаюсь взглядом с зелеными, родными глазами. Поль. Он устало проводит рукой по щетине и прикрывает веки, но при виде меня на его губах появляется слабая улыбка.

– Привет, – говорит он тихо.

– Привет, – отвечаю я почти беззвучно.

Пульс стучит где-то в районе горла. Я делаю шаг назад, чтобы Поль мог пройти. Он переступает порог, но вдруг замирает у самого входа. Его взгляд становится холоднее, глаза сужаются, когда он замечает выходящего из ванной Йонаса. Йонас тоже останавливается, но, в отличие от Поля, на его губах появляется нахальная усмешка.

Мы не успеваем закрыть дверь, как следом в квартиру проходят Лили и Адам. Лили, моя свободолюбивая сестра, держит в руках коробку из буланжери, а Адам – бутылку вина.

– Всем привет, – вежливо здоровается Лили, но смотрит куда угодно, только не на меня.

Наверняка она тоже не ожидала меня здесь увидеть. День чертовых сюрпризов. Поль все еще стоит на входе. Лили опускает глаза, делая вид, будто полностью поглощена развязыванием шарфа, Адам нервно сжимает в руках бутылку… Все смотрят друг на друга. И я уверена, что в голове у каждого звучит одна и та же нецензурная лексика.