– Вещица. Для папирос вроде. Я почем вообще знаю? Ой, времени-то сколько, засиделись мы с тобой, спать пора. Ты давай иди расстилай, а я тут приберусь. Как у нас говорят, лучший сон – до полуночи.

И как-то подозрительно засуетился. Тот самый бес, который утром заявлял, что ни убираться, ни готовить он не будет. Я собрал то, что другие назвали бы артефактами, и ушел в комнату. Ладно, по поводу «жизнь налаживается» поторопился. Быть рубежником – тот еще геморрой.

Интерлюдия

Воевода Выборга и всех окрестных от него земель повелительно махнул рукой. Просители и прочие покинули зал, а сам Илья Шеремет торопливо устремился в крохотную комнатку. Окрестили его, конечно, не Ильей, а Илией. Но представишься сейчас кому – скажут, несовременно. Всякий рубежник должен идти в ногу со временем. Вон и князь на самокатах катается да рилсы для своих подданных записывает. Да, ему девятнадцать, но разве это что меняет? Сокрушается, несчастный, что истинной популярности ему не видать – хист от внимания чужан оберегает. Потому среди рубежников видео и рассылает.

Если уж по-честному, то и сам Шеремет пользовался благами цивилизации. К примеру, сейчас он скинул дубовые сапоги и надел угги. Это только выглядят смешно, а на деле очень удобные. Что поделать, если летом в проклятом замке холодно, как в склепе у Цепеша. А Шеремет знал, о чем говорил.

Есть вещи, с которым даже сам князь спорить не может. Будь его воля, давно бы в Петербург переехал, а не обитал в новгородских хоромах. Но ближний круг не поймет, каким бы прогрессивным ни был.

А в Петербурге хорошо. Тамошний воевода жил в особняке Брусницыных. С виду – развалина очередная, которую людские власти оберегали. Но то отвод глаз. На самом деле удобный и просторный дом.

Шеремету же приходилось жить и работать в выборгском замке, который как раз для обитания будто бы и не предназначался. Да еще туристы эти вечно шмыгают то тут, то там. Нет, рубежников увидеть они не смогли бы. Амулетов тут понавешано да ритуалов проведено – тьма. Но Шеремету не нравился сам факт, что по его дому ходят непонятные личности.

Еще хорошо, что пришло разрешение от князя закрыть часть замка «на реставрацию». Точнее, не от него, а от «приказа по совместной работе с чужанами». Хотя, какая там работа? Рубежники уведомили, а чужане сделали.

Это в былые времена, при Советах, они сотрудничали. Невесть каким образом тогда рубежников убедили, что жить можно, почти не таясь. Совсем открыться, понятное дело, не получилось, уж слишком много вопросов бы возникло. Но все в Кремле о рубежниках знали. А последние советовались и решали, какой будет в скором будущем жизнь почти всего материка.

Так было до Большой Войны – настоящей катастрофы для рубежников, когда выжил дай бог каждый пятый кощей, а многие великие семьи вовсе закончились. А после уже те, кто остался, собрались на большой совет и решили жить отдельно. Держаться поодаль, не особо вникая в жизнь людей. Год за годом, десятилетие за десятилетием рубежники старались. Стирали память, изымали документы. Оставляли лишь минимум свидетелей, все же необходимых для нормальной работы с чужанами.

И потом и вовсе грянул гром. Союз распался. А вместе с ним – и все русское магическое сообщество. Первым из-под власти Великого Тверского князя ушел Кавказ, затем Северия, а за ней и Сибирь решила стать свободной. Вспомнила Пермь, что когда-то тоже была великой, проснулся Чернигов. Новгород один из последних голову поднял. Все-таки находился близ Твери, все ждал, как там отреагируют.

Великому князю Тверскому хватило ума не развязывать войны. Вместо того он еще и пакт о взаимопомощи заключил. Да не простой, а магическими печатями связанный. Если такие попытаешься разрушить, такая отдача будет – останутся только рожки да ножки. Выходило теперь, что если кто на русские земли нападет, все поднимутся. И все свое согласие дали.

Хотя, у Шеремета имелись определенные сомнения, что раздробленность дальше не расползется. Вон и в Москву из Твери все больше рубежников перебирается. Растет столица людей, а вместе с ней прибавляется и нечисти. За последней пригляд нужен, чтобы в узде держать. Не сегодня завтра, глядишь, и сам князь туда переедет. И уловка, которую тверские еще во времена монгольских шаманов придумали, воплотится в жизнь. Тогда как было? Имелось два княжества – Московское и Тверское. Равные по силе и по значению. И в какой-то момент монголы Тверь разрушили, а Москва смогла откупиться. По крайней мере, в чужанской истории так написали.

Вот только на самом деле все по-другому было. Великий князь нарочно так все провернул, чтобы большая часть людей в соседний город ушла, а за собой и прочими рубежниками Тверь оставил. И считают все, что Москва – столица Руси, на деле все по-другому.

Нельзя сказать, что и новгородский князь без дела сидел. Слушал, вникал, пусть и не высовывался. А когда время пришло, всеми правдами и неправдами уговорил царя людского, чтобы город на болотах возвел. А когда в град на Неве и столицу перенесли, Новгород смог свои интересы продавливать. Хотя до нынешней независимости было еще далеко.

Ох, давно это все происходило, словно в другой жизни! Шеремет тогда совсем пацаном несмышленым был. Даже забылась половина. Ладно, то все – дела давно минувших дней. Теперь нынешними заботами надо заниматься.

Шеремет взял телефон и набрал номер.

– Ты далеко? Зайди ко мне. Только не в главный зал, а в кабинет.

А сам сел на диван, закинув ноги на подлокотник.

Нелегко жилось Шеремету. Это до первой сотни все интересно да весело. После будто и еда приедается, и ничего нового уже не происходит. Все события повторяются изо дня в день, только в разной интерпретации. А чего всегда вдоволь – так это проблем.

К примеру, третьего дня с застав донесение пришло – пробился с суомских земель к ним глусун. Рядовая нечисть, которая у чухонцев обитает. С виду на кабана походит, разве что глаза горят да из-под копыт искры летят. Ну, и больше раза в три. Такая тварь и рубежника неопытного задерет, а если человек попадется, тому совсем худо будет.

В былое время Шеремет бы что сделал? Собрал охоту, до которой и он сам, и все его предки большие любители были. Конечно, свой хист с глусуна не усилишь. Шеремет десять рубцов имел, в самое начало кощеевского пути встал. А вот молодым да необстрелянным можно нож в руку дать да хист побаловать. Но лень было Шеремету. Не мальчик уже, по полям да весям бегать. Потому приказал он ратникам глусуна обратно к чухонцам выгнать. Их тварюга – пусть сами и разбираются.

Или вот к нему в Выборг, по величайшему дозволению князя Новгородского, должен был прибыть сам Даниил Шуйский из Твери. Потомок тех самых Шуйских. Тоже не просто так. Что ему здесь делать – непонятно. Но умысел какой-то имелся. А воеводе теперь сиди да разгадывай.

К тому же имелись дела и поважнее, чем нечисть гонять и члена великой семьи встречать. Умерла старуха Спешница, которая по силе почти ровней Шеремету была. А ее смерть совсем странной вышла.

По годам она и за сотню не перевалила. Единственное, рубежницей стала поздно, потому и выглядела старухой. Захоти, конечно, так помолодела бы. Женщины подобным часто балуются, когда хист получают. Да что там говорить, и мужики многие. Да вот только Спешница мудра была не по годам, не стала на такое промысел тратить.

И по силе почти равна Шеремету, хотя он вон сколько прожил. Тут дело, конечно, в хисте. Тот у нее особый был. С таким можно возвыситься быстро, но сгореть как спичка.

Жаль было Спешницу Шеремету, очень жаль. Сколько она ему помогала – уже и не перечесть. Он ей даже квартиру новую выбил, куда почти насильно старуху вселил.

Но больше всего сейчас воеводу интересовало вот что: отчего молодая и полная сил рубежница умерла и у кого теперь ее хист?

Кончину ее почуяли. Уж на то у него обученные люди есть. К примеру, Федя Моровой, у которого благодать на смерти чужан завязана. Хист старый, ему от отца перешел, а тому от деда. И у каждого было прозвище Кровавый. Потому что во всех войнах участвовали. Не жалея себя, врагов губили.

А вот Федя оказался более сообразительным. Смекнул, что не обязательно лично людей убивать. Достаточно находиться рядом с ними, когда те умирают. И, не будь дураком, устроился в дом престарелых медбратом. Точнее, числился. Трех лет не прошло, как рубеж ведуна перешагнул. Дальше, конечно, дело застопорилось, хист с каждым рубцом все большего и большего хочет. Потому Феде выбор пал: либо душегубцем великим быть, либо пыл свой поумерить да довольствоваться чем есть. Моровой выбрал второе.

Но именно он первым и сообщил про Спешницу. У каждого рубежника, когда он грань после пяти рубцов переходит, умение особое открывается. Кто-то говорит, что хист дает то, чего человеку больше всего хочется. Другие заявляют, что, скорее, самое необходимое.

Так или иначе, но Федя Моровой стал чувствовать смерть знакомых ему рубежников, как наступившую, так и предстоящую. Кто ведает, будь он сильнее – кощеем, к слову, а не ведуном, – может, и удалось бы старуху спасти или хотя бы ее хист в нужные руки передать.

А таких у воеводы было предостаточно. Семей рубежников много, а вот хист у каждого свой. Ладно если родитель отпрыску своему отдаст при смерти – это одно. А что делать, когда детей трое или четверо? То-то и оно.

Бывает, что великие семьи между собой передерутся, чтобы в очередь встать. Да такие взятки предлагают – можно несколько Выборгов купить.

А ведь есть еще и приспешники. Это те из людей, кто в рубежные тайны посвящен и прислуживает всю жизнь в надежде на промысел. По закону, такие через двадцать пять лет право на хист имеют, если свободный будет. Ведь рубежники за них налог в казну платят. Зачастую, конечно, приспешников волындают или дают тот промысел, который не особо и нужен кому. Но и подобным смердам надобно иногда кость бросать. Чтобы понимали: рубежниками служить выгодно и приятно. Всегда есть шанс вырваться из своей обрыдлой жизни.

Бывали еще и захожие люди – самые скверные, как считал Шеремет. Кому хист буквально на голову свалился. К примеру, случайно рубежник передал или еще, чего доброго, хист сам человека нашел. Подобное вообще редко было. Например, когда рубежник умер, а промысел свой передать не успел. Смерть в таком случае мучительная, жуткая. Такую многие слышат и чувствуют.

Вот потому воевода и мучался вопросом, что же стало с хистом Спешницы. Куда он делся? В былые времена бывало, что промысел после смерти хозяина вовсе из мира уходил. Но то не старухин случай. Шеремет за ее хистом следил почти две с половиной сотни лет. Сменил он трех хозяев, а засыпать и не думал. Потому что уж слишком людям нужен. А промысел такое чувствует. Он же вроде живого.

Снаружи поскребли, а после без всякого стука в кабинет зашел Врановой. Нет, имя у чухонца было – Пентти. Только когда его им окликали? Уже и не помнил никто.

– Что скажешь? – сурово спросил Шеремет. – Нашел следы какие?

– Ничего, господин, – покачал головой Врановой. – Все следы старуха замела, словно ждала, что искать будут. Только запах. Говном воняло. Однако выйти ни на кого не получилось.

Говорил он с легким акцентом, смешно растягивая слова. Но смеяться воеводе не хотелось.

– А точно замела? Может, и не передавала свой хист никому? – спросил Шеремет, хотя сам тому не верил.

– Она ведунья опытная была, хист сильный. Если бы не передала, представляешь, что бы там было?

Воевода тяжело вздохнул. Да, как минимум, ее квартиру разворотило, если бы не больше. И Приказу по совместной работе с людьми пришлось бы точно включаться, чтобы потом в человеческой газете вышла заметка о взорвавшемся газе.

– Передала старуха хист, другого варианта нет. Да и говно…

– Да что ты заладил «говно, говно»? Будто слов других не знаешь.