Шеремет поморщился. Вообще общение с Врановым никогда не доставляло ему удовольствия. Одевался тот странно, будто денег нет. Говорил так, будто клещами из него слова тянут. Да и вообще: взгляд, повадки, манера себя вести. Ничего не нравилось Шеремету. Чувствовал он некую опасность, которая исходила от Вранового. Хотя понимал, что сам значительно сильнее его.

Да и слишком они были разные. Шеремет – здоровый и могучий богатырь, как из русских сказок. Разве что волос темный да борода росла плохо. Потому, на европейский манер, приходилось бриться.

Врановой же – тощий как жердь, неопрятный, небритый. Все, к чему можно прибавить «не».

Однако Шеремет ценил ратника. Потому и выкупил у суомского князя за бешеные по тем временам деньги. Был у воеводы один талант, который хист сначала на ведуне открыл, а после кощея еще более укрепил. Мог посмотреть на человека Шеремет и сразу сказать, стоит с ним возиться или нет. Он даже слово после нашел нужное, нерусское: «потенциал».

Вот этот самый потенциал воевода во Врановом увидел. Хотя, казалось бы, какой у него хист? Пустяковина сущая. Однако же рубежник оказался хитрым и умным слугой. И порой даже самые невообразимые приказы выполнял. К тому же все чухонские привычки и обычаи знал. А рядом с границей такое ценится.

– Получается, что Спешница передала хист какому-то случайному человеку, в наши тайны не посвященному?

– Так, – только и сказал Врановой.

– Тогда искать надо, – Шеремет поднялся на ноги.

Выглядел он теперь грозно. Глаза сверкали решительностью, могучая грудь вздымалась под рубахой, под темными джинсами не ноги – колонны. Разве что угги немного портили впечатление.

– Нового рубежника надо найти, пока дел не натворил, – сказал он. – Если человек случайный, представляю, что у него в голове. Посмотри за соседями, может, кто заходил к ней, покрутись там.

– Человек захожий, – спокойно, но вместе с тем твердо ответил Врановой. – Раньше там не бывал.

– И как его теперь искать?

– Рано или поздно появится. У меня полно глаз в городе.

От этих слов воевода поежился. Так и было. Порой он сороку какую увидит и сразу думает, сама по себе эта птица или по наущению Вранового. Вот стоило бы разговор закончить, да только было еще что-то. Потому что чухонский ратник не собирался уходить, продолжая буравить Шеремета взглядом.

– Поговорить надо, господин. О том самом новом рубежнике.

– Почему сразу о рубежнике? – пожал плечами воевода. – Может, о рубежнице. Женщины часто женщинам хист передают. Ведьмовской обычай такой.

Врановой молча смотрел на Шеремета, словно думая, сказать о чем-то или нет. Но после взгляд его смягчился.

– Пусть рубежнице. Неважно. Не должен этот человек выжить.

– Что?! – спросил Шеремет так громко, что испугался собственного голоса. Потому добавил тише: – Что? Ты понимаешь хоть, о чем говоришь?

– Пользы с него не будет, – спокойно ответил Врановой. – Рубежник даже понимания о нас не имеет. Станет тыкаться как слепой китенок.

– Котенок, – поправил воевода и замолчал.

Сурово взирал он на прислужника. А как еще реагировать, когда такое слышишь? Без всякого повода рубежника убить – преступление. Воевода же есть слово и закон князя в этих землях. И говорить ему такое – не только смело, но и глупо.

– Хист важный, очень, – продолжал Врановой. – За него любая семья целое состояние отвалит. Либо можно в такие руки его отдать, которые с пользой знание употребят. Подобный рубежник тебе всю жизнь верен будет.

Шеремет понимал, что Врановой прав. Но закон нарушить – дело серьезное. За подобное не посмотрят на выслуги, сошлют куда-нибудь в Сестрорецк. С другой стороны… хист правда важный. Если в верных руках окажется, все в выигрыше будут.

К тому же новый рубежник на поклон к воеводе не пришел, в новую «семью» будто бы и не врос. Потому всегда можно прикинуться дураком. К примеру, сказать, что и не знали о нем.

– Не одобряю я таких разговоров, – насупился Шеремет. – К тому же не понимаю, как бы это сделать можно было.

– По-разному, – пожал плечами Врановой. – К примеру, новый рубежник ни силы своей, ни опасности вокруг не знает. Может в куриный ощупь попасть…

– Как кур в ощип, – машинально поправил Шеремет.

– И ранят его смертельно. Тогда кто-нибудь рядом и окажется, чтобы хист забрать. Знаешь ведь, господин, как с хистом на руках тяжело уходить?

Воевода знал. Говорят, такие муки, которых никто не в силах выдержать. Промысел не дает спокойно умереть, всю душу из тебя выворачивает.

– И тогда бы получилось, что хист у нужного человека оказался, – закончил Врановой.

Вообще за сегодняшнюю беседу он свою месячную норму слов выдал. Не любил чухонец говорить попусту. Что лишь свидетельствовало, насколько тема важная. Шеремет и сам это понимал. Потому походил по крохотному кабинету туда-сюда, а после ответил:

– Я смерти рубежника допустить не могу, – решительно сказал он. – На то я здесь воеводой и поставлен. Найти надо того, кто хистом завладел, и ко мне доставить. Надеюсь, к тому времени с ним ничего не случится. Было бы плохо, пропади такой хист. Арсеньевы на подобный давно вид имели. Ты с ними поговори, скажи, чтобы с поисками тебе помогли. Понял?

Врановой поклонился, не скрывая своего торжества. Еле заметная улыбка на небритом лице смотрелась так же чужеродно, как угги на ногах Шеремета. А когда чухонец ушел, воевода еще думал о разговоре. Правильно ли сделал или поторопился?

Глава 5

Я много раз просыпался довольно необычно и в странных местах. На втором курсе, в финале грандиозной пьянки, соседи засунули меня в шкаф. Первая мысль после пробуждения была, что я умер. Смущали лишь желание пить и жуткая головная боль.

Еще я как-то ехал пять суток до Улан-Удэ. Так после прибытия в первую же ночь очень удивлялся, почему нет «световой дорожки» до туалета и торчащих босых ног.

В армии довелось пару раз засыпать «на тумбочке», стоя и облокотившись на правую ногу. Я потом пробовал повторить на гражданке – не получилось. Ну, и пробуждение было внезапным и страшным. Оно заключалось в гневной, раскрасневшейся физиономии лейтенанта Рыжикова. Я эту сволочь на всю жизнь запомнил.

Но сегодняшнее утро переплюнуло все остальные случаи. Проснулся от сильного жжения в груди. Причем не могу сказать, что было неприятно. Скорее, будто в бане лежишь, только не полностью, а одной грудью. Да, вот такая вот странная баня.

А еще было тяжело, словно на мне кто-то сидел.

Открыв глаза, я убедился в правильности своей догадки. Мурча и перебирая лапами, сверху пристроился Григорий. В образе того самого кота из квартиры.

Что ему еще нужно-то? Я ведь этому стервецу диван уступил. Сам свалил теплых одеял друг на друга и устроился на полу.

– Брысь! – сказал я, и кот кубарем скатился на ковер. И уже там принял нормальный облик. – Ты чего тут устроил?

– Как это «чего»? – искренне возмутился бес. – Промысел тебе передаю. Собрал по крупицам страхи, мечты, желания соседей. Тебе вот передаю. А хист уже себе на пользу схарчит.

– Что-то я не понял, это как?

– Каком кверху, – набычился Григорий. Поглядел на меня недовольно, будто раздумывая, рассказывать ли все такому остолопу или нет. Но все же смилостивился: – Бесы подле хиста – вроде помощников. Вот ты вчера потратился сильно. Самолично долго бы восстанавливался. Хисту для харчей все подходит. Твои мысли, переживания, надежды. Я же помог чуток. Вот, к примеру, пропойца с седьмой квартиры сегодня всю ночь кошмарами маялся. Я поспособствовал. Зато и харчей с него изрядно вышло. Все тебе на пользу.

Я почесал в затылке. Вон оно че… Для восстановления хиста нужны эмоциональные всплески. Бес их не только может создавать у обычных людей, но и собирать. Получается, не так Григорий бесполезен.

Что до соседа из седьмой, так его даже не жалко. Сволочь порядочная. Как с ним жена его до сих пор не развелась, непонятно.

– Предупреждать надо.

– Идут не туда, куда просят, а туда, куда косят, – совсем надулся Григорий.

Я даже почти собрался просить у него прощения, как раздался дверной звонок. Это что еще? Это кто еще? Торопливо убрал свою «постель» в шкаф и поперся открывать.

– Я уж думал, что ты умер! – ворвался на порог Костян. – Ты спишь, что ли, еще? Что с телефоном?

– По этикету принято отвечать на последний вопрос, – вставил я.

– Этикет? Это как такого графа в Выборг занесло? Ладно, ответь хоть на последний.

– Не помню. Вроде в кармане был. Набери.

Костян вздохнул и вытащил свой айфон какой-то предпоследней модели. Последний был у его жены. Так, к слову, к нему чудеса американской техники китайского производства и попадали. Как только появлялась новинка, жена брала ее, а предыдущий оказывался у Костяна.

– Гудки идут.

– Погоди, – поднял палец я.

Друг растерянно глядел по сторонам, явно ничего не понимая. А я будто бы различил звонок на кухне. Дошел до нее, прислушался, а потом открыл шкаф и обнаружил телефон, заваленный упаковками с крупой.

– М-да, это же надо так накидаться, чтобы свой телефон спрятать, – констатировал друг, прошедший за мной.

Костян посмотрел под стол и присвистнул, обнаружив пустую бутылку коньяка. Так, пустую?! Мы же всего несколько рюмок выпили. Те, кстати, стояли в раковине. Их Костя тоже нашел, Шерлок Холмс, блин.

– Не знаю, Матвей Сергеевич, что меня больше огорчает: что ты катишься в бездну бытового алкоголизма или что делаешь это без меня.

– Скорее всего, второе, – ответил я.

– И кто твой вынужденный собутыльник?

– Тебе какая разница? Ну, пусть будет девушка…

Из спальни раздалось возмущенное мявканье.

– Ты че, кошака завел?

– Да, подобрал. Точнее, сам прибился.

Голос Григория, который сейчас солировал кошачьим баритоном, стал призывнее. Он явно протестовал по поводу такой постановки вопроса.

– Смотри, орет уже. Скоро углы начнет метить. Ты бы его кастрировал.

Бес решил эту реплику пропустить мимо ушей. Но орать перестал. Костян дошел до единственной комнаты и осмотрел расправленный диван. «Беса», вышагивающего между ног в виде черного пушистого красавца, даже погладил. Несмотря на едкие комментарии, животных он любил.

– И где твоя пассия? – спросил он.

– Ушла.

– И чего ты врешь, думаешь, я не вижу ничего. Вот же она!

У меня чуть сердце из груди не выпрыгнуло. Я бы ничему не удивился: ни мертвому духу за спиной, ни очередному фокусу Григория. Но Костян подошел и схватил мою правую руку.

– На месте невеста твоя.

– Вот дурак, – у меня словно камень с души упал.

– Давай быстрее собирайся, нам ехать надо, монтажить. Зубы почистил, футболку нацепили – и погнали. Так и быть, я тебя покормлю по дороге.

И выскочил за дверь.

– Григорий, иди ко мне.

– Иду, – бес угрюмо показался в коридоре. Видимо, он бы и рад свинтить, но не мог не повиноваться.

– Это что такое? – указал я на смартфон.

– Телефон, – ответил он. – Удобная штука. Раньше-то рубежники каменные дощечки использовали. Зачаровывали их между собой: один что напишет – у другого это появляется. Тот прочитает, сотрет, сам напишет. Но телефон удобнее, конечно.

– Какого беса… в смысле, черта он делает в крупе?

– Так звонил и звонил, спасу никакого нет. Я и убрал подальше.

Наверное, мой вид не внушал особого оптимизма. Потому что обычно уверенный в себе и своей правоте бес растерялся. Даже в глаза старался не смотреть.

– Запомни и заруби себе на носу: чтобы мои вещи не брал!

– Было бы сказано, а забыть успеем.

– Неправильный ответ.

– Да понял я все, хозяин.

Я пошел умываться, пытаясь взбодриться контрастным душем. Григорий тем временем все крутился возле двери. В самом деле, как какой-то виноватый кот.

– Ты как умудрился всю бутылку коньяка выдуть? – спросил я. – Мы вроде вместе ложились.

– Так я же еще и работал ночью. Туда сбегаю, обратно вернусь. Махну рюмочку. У меня же стресс. Ко всему прочему я – бес, куда нам без этого!