Я улыбнулась, потянулась, но тут же охнула, ощутив, как ноют мышцы после вчерашнего падения, и уткнулась лицом в грубую шерсть одеяла. За дверью слышалось привычное постукивание – мама замешивала тесто, словно пытаясь спрятать в муке все тревоги.

«Ох, надеюсь она не входила ко мне, – пронеслась первая мысль. – Ну и жуть. Ушла в мовню, а вернулась вся изгвазданная».

В маленьком настенном зеркале отражалась моё лицо с грязевыми разводами на щеке, засохшими струйками, убегающими вниз по шее. Волосы у левого виска стояли торчком, слипшись в мелкие сосульки. Я хотела потереть щеку, но отдёрнула руку, ведь хеймова глина плотно забилась под ногти. Впрочем, и одежда, которую я вчера не потрудилась снять перед сном, оставляла желать лучшего.

«Вот же гадство!»

Я тихо приоткрыла дверь и прошмыгнула в уборную. Стараясь не поднимать шума, набрала черпаком воды из кадки в ушат. Она давно остыла, но возиться с обогревом было некогда – мама могла войти в любую минуту и увидеть это безобразие. Ответов на её последовавшие бы вопросы у меня не было.

Вернувшись в горницу, я переоделась и перестелила постель.

– Йони!

Я вздрогнула и пихнула ком с бельём под кровать.

– Милая, я слышу, что ты проснулась! – Голос матери прозвучал резко, и когда я осторожно зашла на кухню, заметила, как в уголках её глаз притаилась тревога. – Как себя чувствуешь после вчерашнего?

Я остолбенела.

«Заметила всё же?»

– Э-э-э… Ты знаешь… – начала я, не понимая, как себя вести.

– Да уж знаю, – проворчала мама. – Тоже была молодой, ещё не успела позабыть, каково это. Хоть и шляться по Городу под дождём да после мовни…

Она покачала головой, а я с облегчением выдохнула.

«Она не заметила. И явно говорит не о том, что произошло в Руинах!»

– Да всё нормально, мам. – Я улыбнулась, скользнув взглядом по отцовскому кинжалу, висящему на стене. Его необычное, изогнутое волной лезвие словно подмигнуло мне, поймав солнечный блик. – Представляешь, мне приснилось, как нас с Глашей па…

Я осеклась. Но мама, конечно, всё поняла. Отодвинулась от усыпанного мукой стола, вытерла руки о фартук и швырнула в печь брикет для растопки. Искры от панцирных стружек заплясали, как ветряные демоны Хейма, а мама ещё и потыкала в очаг кочергой. В пламени мелькнул хвост элементаля, полупрозрачный и уже совсем тусклый – верный признак того, что в скором времени придётся отстегнуть немало талонов на его замену. Маме не обойтись без печи, работа такая, а потому раз в полтора-два месяца приходилось обновлять огненных ящериц. Поговаривали, что на большой земле низшие элементали и вовсе могли пережить своих владельцев, но здесь они угасали слишком быстро – что ящерки для магопечек, что опоссумы карателей. Хорошо хоть, что вообще работали – другой-то магии я отродясь не видела, ведь на острове она не действовала.

– Не ковыряй старые раны. Твой отец… – Мамин голос вырвал меня из задумчивости. Она вновь вытерла руки о фартук, теперь уже от золы. – Иди лучше потренируйся перед завтраком. А то разучишься оружие держать.

Конечно, мне хотелось броситься сейчас к Глаше и узнать, как она вчера добралась до дома, не случилось ли с ней чего странного по пути, ходили ли мы ещё куда-то помимо мовни… Да, воспоминания так и не вернулись, а потому вопросов было много. Но удивлять маму внезапными порывами я не собиралась, да и отец с детства приучил меня к распорядку.

– Не время для лени, – говорил он, трепля мои непослушные кудряшки. – Время для Йони.

– В здоровом теле, – тихо сказала я.

– Здоровый дух, – ответил мне в мыслях его голос.

А когда-то всё это было по-настоящему.

«Скучаю по тебе, пап».

На пустыре за домом ветер гулял меж груд расколотых панцирей и костей. Использовать целые панцири тех же скилпадов для тренировок было бы слишком расточительно. Так что я в своё время натаскала из Руин чьи-то старые обглоданные скелеты и из них уже собирала аляповатые фигуры панцирников. Вот и теперь у плетня маячило очередное чучело. Я вонзила в него тренировочное копьё, но удар вышел вялым – пальцы дрожали, будто впервые держали оружие.

«Спину прямее, ноги шире!» – эхом отозвался в памяти смех отца. Я зажмурилась, и перед глазами встал тот день, когда он вручил мне первый арбалет. Мне было семь, и тяжёлая деревянная рукоятка с непривычки тянула к земле, но он, не давая опомниться, толкнул вперёд: «Сангонгские принцессы, или кто там у них, стреляют на скаку, а ты нюни распустила! Ещё раз!»

– Ещё раз… Ещё раз… – шептала я, на этот раз вкладывая в удары всю ярость на то, что произошло вчера. Чучело треснуло, и из трещины высыпались сухие стебли полыни и тыквенная ботва.

Сосредоточившись на отработке движений, я пропустила момент, когда мама выглянула из двери.

– Сколько тебя звать? Еда на столе. – Она хмурилась и почему-то была уже без фартука. – И знаешь… причешись, что ли, у нас гости!

Я только закатила глаза.

«Гости, как же. Знаю я этих гостей!»

И верно, на табурете у стола уже расселся Чен, довольный, будто колодник, получивший вольную грамоту. А мама хлопотала вокруг него, как вокруг любимого зятя.

– Сударыня Хильди, ну какая ж вкуснота, – бубнил он с набитым ртом, налегая на мамины особые рогалики из тыквенного теста. А затем повернулся ко мне: – Гранфельт, я наконец понял, почему ты ходишь на охоту. Без неё на таких булочках ты быстро превратилась бы в…

– Заткнись, Чен! – Я дружески хлопнула его по плечу. – Чего пришёл-то? Еда в доме, что ли, кончилась?

– Йонса! – возмутилась мама. – Кушай, милый, кушай. Не обращай внимания на эту колючку.

Чен расплылся в широкой белозубой улыбке, и его миндалевидные глаза превратились в две узкие щели. На Хейме было не так много выходцев с Сангонга, так что Чен всегда привлекал к себе внимание, но ничуть не страдал из-за этого, а похоже, наоборот, наслаждался. Особенно, когда это было внимание со стороны горожанок. Смуглый, черноволосый и невысокий, ростом с меня, он сильно отличался от основной массы мужчин на острове, но как охотник был не менее успешен, чем прочие. Ведь когда сражаешься со здоровенной тварью с хитиновым панцирем, чаще всего решает не мощь удара и рост, а скорость и точность. А уж в этом Чену, гибкому и вёрткому, как морской демон в прибрежных водах, не было равных.

– Ну какая ж она колючка, сударыня Хильди! Натурально сангонгская пташка чибис! – не остался в долгу Чен. – Такая же мелкая, красивая и безмо… без памяти совсем. Сходка охотничья сегодня, забыла, пташка?

– Точно… Ждан же всех собирает. – Игнорируя мамино недовольное сопение, я на ходу цапнула рогалик и направилась к выходу. – Ну идём тогда, чего расселся!

– Да дай ты доесть человеку, вот же непоседа! – возмутилась мама.

– Не переживайте, сударыня Хильди… – вежливо начал Чен, но я откусила рогалик, развернулась и оставшуюся часть невежливо запихала ему в рот.

– Смотри, мам, он уже доел! Мы пошли!

Прожевать булку Чену удалось только к выходу из Мучного переулка.

– Что с тобой, Гранфельт? Ты ж должна быть расслабленная после вчерашней мовни, – ухмыльнулся он. – Или на тебя эти девчачьи штуки не действуют?

– Это у тебя мозги не действуют, – огрызнулась я. – И откуда ты знаешь, где я была? Следишь за мной?

– Ага, заняться больше нечем. Глашу ввечеру видел, она из мовни возвращалась. Мы ж соседи, забыла?..

«Ох, значит, хотя бы с ней всё в порядке. Одним вопросом меньше!»

– …Она-то, в отличие от тебя, была румяная, добрая, разомлевшая. Всё тыкала мне в морду горшочком с каким-то мерзким месивом. Мол, давай намажу, чтоб борода гуще росла. Тьфу!

Я захохотала. Борода у Чена и впрямь почти не росла. А то, что всё же отрастало, он тщательно выскабливал. Говорил, у их народа так принято. Хотя откуда ему-то знать: он ведь родился на Хейме от папаши-колодника, что смог из Нор выкупиться, и в Сангонге никогда не бывал.

Так за шутками и беззлобным подначиванием мы добрались до кружала. По форме дом был как и все прочие – округлый, покатый, панцирный. Разве что во всё дверное полотно умелым резчиком была выточена ёлка, а рядом на цепях болталась табличка «Хмель и ель». Внутри привычно пахло жареной рыбой, ячменными лепёшками и кислым пойлом. Сквозь годами не мытые окна не проникал дневной свет, но светлячки в лампадках вполне справлялись со своей задачей.

Чен сразу направился к столам, где обычно собирались охотники. Сегодня наш голова, Ждан, назначил сходку, чтобы обсудить маршруты ближайших вылазок, но время сбора ещё не пришло. Впрочем, и первыми мы не явились: за дальним столом сидел мрачный Мяун – староста одного из охотничьих отрядов. Я в очередной раз порадовалась, что попала в группу к Каспию, а не к Мяуну. Меня пугал не его рваный шрам на пол-лица, а вспыльчивый норов и излишняя жестокость во время охоты. Поговаривали, что у него не ладилось с жёнкой, и он спускал пар в Руинах, изувечивая хеймовых тварей.

Чен по-свойски хлопнул Мяуна по спине, подсаживаясь. А я повернула в сторону длинной стойки, склонившись над которой дядька Чеслав что-то корябал в учётной книге. Его тёмно-русые волосы чуть вились у висков, отчасти скрывая несколько крапинок-шрамов, что остались после разрыва дикой тыквы. Многие хеймовцы обладают такими отметинами, даже у моей мамы есть на предплечье.

– А, Йони, здоро́во! – Чеслав окинул меня ласковым взглядом серо-голубых глаз. – Бледная ты какая-то. Дома всё в порядке?

– И тебе не болеть, дядя Чеслав. – Я перегнулась через стойку и быстро клюнула его в щёку.

Его лицо озарилось родной доброй улыбкой, да и у меня на душе потеплело. В год смерти отца Чеслав, как его ближайший друг, взял на себя наши хлопоты. Даже не знаю, где бы мы сейчас были с мамой, если б не поддержка Чеслава. Тяжёлое было время: талонов не хватало, ведь мама толком не могла печь – всё из рук валилось, да и я ничего особо не умела, разве что из арбалета стрелять да кинжалом махать. Отец меня учил, чтобы я могла за себя постоять, чтоб здоровье было крепкое. Ну а я в охотники подалась – ещё одна печаль мамы. Ох, как она была против. Благо и этот период уже позади.

– Ну чего ты, чего… – по-доброму нахмурился Чеслав. – Обожди чуть, счета подобью, а ты пока кликни Настасьюшку, чтоб тебе похлёбки понаваристей наложила.

Я едва глаза не закатила.

«Да лучше голодной остаться, чем выслушивать глупые сплетни этой болтушки!»

Эту недалёкую девицу я всегда сторонилась и лишнего слова при ней не произносила, а то как-то ловко у Настасьи получалось людей забалтывать. Понарассказывает всякого про всякого, так что глаза на лоб лезут. Не люблю я брехливые сплетни. Зато Глашка, напротив, порой специально Настасье лопендровых щупалец на уши вешала, забавы ради, а потом веселилась, отслеживая, как далеко расползлась сплетня.

Чеслав уже нашёл взглядом подавальщицу, но я перехватила его руку, не дав махнуть:

– Не надо, дядь, не суетись, не голодная я. Поздороваться просто подошла, а так-то со своими посижу. – Я кивнула в сторону стола охотников. – У нас сегодня сходка общая.

– Помню, помню, ваш голова, Ждан, предупреждал. Ну хорошо, матери привет передавай. Давненько она не захаживала.

– Передам обязательно, – закивала я, а затем сделала вид, что смутилась, и добавила, понизив голос: – Ой, кстати хотела спросить… ты всегда всё знаешь. Не подскажешь, как звать того нового карателя-иноземца?

– Какого ещё нового?

– Ну такой, с длинными волосами, высокий, видный, пряжки на сапогах латунные. Говорит ещё не по-нашенски. Приглянулся он мне, да засмущалась я подойти…

Дядя Чеслав странно крякнул и отложил перо.