В четвертый сезон Два Джо и Квин, которые были на это способны, родили по двойне, что в сумме составило четыре. Квин, которая никого не рожала, сказала: «Это четверашки, в них души наших предков, хотя в ком чья, мы узнаем только со временем. Они забыли себя, эта древняя четверка, так что их вполне можно считать новенькими, то есть все они в комбинации и размноженные. Но в один из дней мы сможем связаться с нашими предками, и они, возможно, не захотят общаться с нами, разве что в их соединенной форме, потому что, как говорят, что четверка вместе лучше, чем четверка по отдельности, и многие предпочитают именно такой вариант».

Произведенных таким образом на свет детей Двух Джо и Квин положили на сшитое из чистой ткани лоскутное одеяло на кровати, и все в этой четверке были на одно лицо, потому что, как Два Джо и Квин – они появились на свет из разных чрев, но зачаты и рождены были вместе. Они одинаково корчились, одинаково кричали и кормились в одно время, а каждый Джо и Квин обеспечивали для этого все условия. Засыпая, они засыпали одновременно, и даже если один находился в люльке, а другого уносили в поля в заплечной сумке, то, что пробуждало одного ребенка, пробуждало и других, какое бы расстояние их ни разделяло.

Зубы у них появлялись в одно время, ходить они начали в одно утро, и хотя по мере роста особенности их душ создавали в них различные личности, родовые связи никогда их не оставляли.

Квин были гораздо старше Джо, они существовали в мире и жили еще до появления Двух Джо; Госпожа, найдя подходящее царство и определив пути его развития, переселила туда своих подданных, а в один из дней Два Джо нашли их мертвыми. Они вдвоем шумно спускались по лестнице, звали детей, которых назвали Джинн, – составили это имя из имен родителей.

Когда Два Джо упали на землю, убитые скорбью, их дети, которых Квин обучили безмолвному языку, помогли им подняться и отвели в сад, в одной части которого они валили деревья. Они вырыли здесь могилы достаточной глубины, чтобы Квин со временем удобрили почву.

Этот участок они не должны вспахивать, как, по словам Джинн, того требовал обычай.

Когда по пришествии следующего, четвертого сезона Два Джо по-прежнему оставались в скорби, Джинн как-то сказали им, что они уходят. Сначала они сказали это на безмолвном языке, потом словами, потому что Два Джо так и не освоили навыка правильно слышать безмолвные слова. «Хотя мы молодые, а вы пока не умерли, – сказали они, – мы пойдем поищем других, кто изготовит для нас сосуды, в которых души Квин могут родиться заново. Может быть, это облегчит ваши страдания».

Два Джо подошли к ним и положили руки им на плечи, так безмолвно они попросили их остаться, а еще сообщили, что страдания – это то состояние, в котором они родились, ничего другого и не предполагалось.

Джинн словами ответили: «Когда вы умрете, мы сделаем новых четверашек, и тогда в согласовании с Квин вы узнаете, как можно не страдать, поскольку в этом месте страдание не является необходимостью, но является следствием разделенности, которое никто из нас не хочет узнавать».

Пришли другие, были наделаны новые дети, ферма расширялась, дети уходили, приходили другие.

Шли годы, и Два Джо приблизились к смерти, они собрали всех у своей кровати и открыли своим отпрыскам знание, сделали это причудливой голосовой речью, чтобы ни слова не пропало.

Вот что они сказали: «Ухаживайте только за той частью плодородной земли, которую сможете возделать. Разметьте ее маркерами. Удалите из земли острые камни и приготовьте почву. Три части отведите для выращивания еды, одну часть для создания шалаша.

Когда кто-нибудь придет в ваш дом, расчистите перед ними дорогу и предложите ту еду и питье, которые нравятся вам больше всего.

Когда появятся дети, хольте их, учите их фермерствовать и в конечном счете отправьте куда-нибудь из этого места, закрепленного за вами, пусть они найдут себе новое место и будут приняты в нем. Если они не захотят или не смогут уйти, то направьте их силы на работу по ферме, пусть занимаются этим, пока могут или хотят.

Когда кто-то умирает, приготовьте ему место под землей, не пашите землю в этом месте, а приносите ему подношения на их долгое счастье. Уменьшите размер вашего крова на тот объем, что раньше вы предназначали умершему, и снова сделайте это пространство пригодным для выращивания всякой живности, чтобы жизнь всегда имела право и чтобы вы чувствовали отсутствие ваших близких по ограниченному пространству, оставленному вам для жития.

По мере умирания вокруг творите новую жизнь и всё время ставьте себе новые ограничения, пока вам не останется только одно – отдать ваше последнее маленькое пространство, в котором вы творили жизнь, для собственной смерти.

Позвольте тем, кто не знает вас и не знает тех, кого вы любили, заявить свои права на землю, которая когда-то была размечена вами. У них не будет предрассудков касательно обработки земли внутри тех пределов, что прежде вы отвели для захоронения ваших мертвецов.

Пусть все мы в нашей смерти сгнием и станем плодородной почвой для других землепашцев. Пусть наши близкие посредством трансмутации почвы позволят передавать свою любовь в виде еды тем, кто вспахал наши души, позволят им принять других в пределы размеченных границ.

Души мертвых должны возродиться спустя поколения, чтобы они могли узнать, как жили их близкие. Они придут в телах новорожденных – вот почему новорожденные иногда плачут, а иногда смотрят удивленно, переполненные всем, что видят – хотя вскоре забудут о свои прежних “я”, познакомятся с этими заповедями и начнут всё заново».

Госпожа, узнав о заявлении, сделанном Двумя Джо, вернулась к ним, когда они умирали, женщиной, сотворенной из света. Они внесла в их план всего одну поправку о том, что все второрожденные дети в этом царстве должны соединиться с ней в ее раю небесном, чтобы служить ей там и помогать в ее работе, которая требовала многих рук. Два Джо в своем неведении не сочли это требование обременительным, хотя их и беспокоила мысль о том, что потеря детей, которых они могли бы воспитать, ввергнет в грусть их потомков, а потому Госпожа согласилась превратить это царство в такое, где естественная любовь к этим детям перейдет в естественное желание передать их ей, чтобы они могли жить в ее Раю на небесах, и это желание не должно подлежать оспариванию разумом, а должно приниматься как верное.

Она своей ворожбой привязала это царство к Пирамиде, защищенной на ее шестом уровне, ответив этим на единственное возражение Двух Джо, таким вот образом и было создано царство Всеразличных Призраков. Госпожа дала в нем жизнь Двум Джо, и царство в течение огромного числа лет процветало и благоденствовало, и закончило свое существование, только когда Два Джо, теперь многократно размноженные, были вызваны к их владелице, после чего их царство было уничтожено Ассамблеей, но эта история для другого случая.

Ее церковь

Когда Дашини еще была маленькой, Порция взяла ее на четвертый уровень для крещения.

Порция издавна принимала этот ритуал как часть религии, давно уже умершей, и хотя о самом ритуале она мало что помнила и не могла толком объяснить, для чего это всё делается, но чувствовала, что теперь некоторая разновидность церемонии будет вполне уместна.

Она спустилась по лестнице и материализовала себя и Дашини у речного берега близ друидской деревни. Там она вызвала к себе народ, и поскольку она была для них богиней, они пришли. И она сказала: «Этот ребенок будет для вас как дочь, драгоценная и достойная любви. Возьмите ее, заботьтесь о ней и крестите ее, по прошествии семи дней вы вернете ее мне».

Она собралась уходить, но один из друидов почтительно спросил ее, что означает слово «крестить».

– Окунуть ее в воду? Что-то в таком роде? Сделайте ее святой.

По толпе прошел шепоток, а потом почтенный друид сказал:

– А разве она уже не святая?

Порция рассмеялась.

– Что ж, – сказала Порция, – она – святая казнь египетская, в этом можете не сомневаться.

Дашини крепко обхватила ногу матери, и Порции пришлось разнимать ее пальцы.

– Иди, детка, – сказала она, – иди и поиграй с милыми друидами. У них есть несколько хорошеньких волков – они тебе их покажут. А еще у них есть олень.

Дашини попыталась еще раз ухватиться за ногу Порции, но та отошла от девочки.

– Покажите ей Стаю Волков и Белого Оленя, – сказала она друидам. – Я скоро вернусь. Не позволяйте ей слишком уж озорничать.

С этими словами Порция ушла.

Дашини осталась одна, ее маленькие кулачки молотили по материи платья на ней, ее перья медленно сползли по ее спине.

Двое из друидов – Игрейни и Горлоис – подошли к ней. Дашини попятилась от них, но они опустились на колени в траве чуть поодаль от нее и поманили ее к себе. Некоторое время она стояла без движения, но друиды улыбались и продолжали манить ее. В конечном счете она подошла к ним со сжатыми кулачками, ее перья всё еще оставались поникшими.

Они повели ее в деревню в лесу, легонько положив руки на ее плечи, чтобы направлять в нужную сторону.

– Мы не умеем крестить, – сказал Игрейни, – но мы умеем играть.

– А потом мы можем пойти поплавать. – Горлоис показал на излучину реки и ветви плакучей ивы, достающие до воды. Там была и утка с утиным выводком. Была там и выдра.

Дашини переводила взгляд с одного друида на другого, но от застенчивости ничего не могла сказать.

– Кушать хочешь? – спросил Игрейни.

Дашини ничего не сказала, только слегка кивнула.

Горлоис улыбнулся.

– Кажется, у нас есть немного рагу, – сказал он.

Дашини разжала кулачки, перестала молотить ими по платью. Сначала она ухватила за руку Игрейни, потом Горлоиса. Когда они взяли ее за руки, она, неожиданно проникнувшись энтузиазмом, побежала в направлении деревни и потащила друидов за собой, потом оглянулась посмотреть, всё ли в порядке, но беспокоиться ей было не о чем, они поравнялись с ней, а потом Игрейни и Горлоис одновременно подбросили ее в воздух.

Дашини захихикала, а когда приземлилась, прокричала:

– Еще!

Ее зверушки

Наш феникс, наша огненная птица, не появляется на свет из чрева матери и не вылупляется из яйца, а когда выходит на свет божий, то весь в крови своей жертвы. Заостренный и слипшийся клюв противится его первому крику, и нет никого, кто мог бы шлепнуть его, чтобы он издал хоть какой-то звук. Чтобы выразить протест своему явлению в наш мир, он должен приложить к тому усилия – у него нет матери, которая слизала бы с него слизистую пленку, у него нет матери, которая разорвала бы его пуповину.

У него нет никого.

Его руки – поначалу они слабы. Его ноги – они не могут его удержать. Его крылья лоснятся перьями, они не желают расправляться. У феникса кривая спина.

Всё это объясняется местом его происхождения – другим местом – откуда он вышел, откликнувшись на зов. Футляр, из которого он извлекается, тесный, темный и недобрый, точно так же недобра и яркость новой свечи для тонкого глазного кружева – яркость обжигает его. Всё то, для чего он был сотворен, осталось позади, и вот он здесь.

Вот почему он злится с самого своего момента рождения: он нездешний, и он не просил, чтобы его доставили сюда.

Вокруг него собираются празднующие, и мы не принадлежим к тому типу существ, который нравится ему. Он нас не узнаёт или не знает, а мы не узнаём его – в отличие от матери, которая в новорожденном видит себя в миниатюре. Вместо этого мы киваем ему и поем молитву на языке, которого он не понимает. Когда он, наконец, издает пронзительный крик, мы не начинаем его ласкать, или любить, или прижимать к груди. Мы выпроваживаем его на свет, а он спотыкается, когда мы его подталкиваем.

Ни один из новорожденных не бывает в большем одиночестве.